Николай Блинов - Флаг на грот-мачте
Страшные сны стали сниться Никите еще в Петрограде в приюте для беспризорников, где он три недели провалялся в изоляторе с тяжелой формой испанки. Его без сознания подобрали прямо на улице.
Когда кризис миновал и Никита начал быстро поправляться, Лев Исакович, маленький лысый доктор с бородкой клинышком, долго осматривал его в холодной приемной. Прикладывая рожок к спине, просил сначала дышать, потом не дышать, заставлял закрывать глаза и подносить пальцы к носу. Стучал молотком по локтям и коленкам. Доктор что-то бурчал себе под нос, неодобрительно смотрел на Никиту поверх очков, потом велел одеться и пойти полежать в изоляторе еще пару деньков.
Никита лежал в пустой узкой комнате и смотрел в окно, где по подоконнику звонко стучала редкая крупная капель и светило солнце. Там на солнечном припеке бушевали воробьи. Никита был еще очень слаб и долго не мог смотреть на яркое. Тогда он закрывал глаза.
Скрипнула дверь. Он чуть приоткрыл один глаз и увидел в дверном проеме тонкую фигуру воспитательницы Ирмы Васильевны, которую в приюте звали Воблой. За ней заглянул коротенький доктор.
– Спит, – сказала Вобла.
– Всегда много спят после кризиса, – сказал Лев Исакович. – Ну вот, слава богу. С испанкой мы как будто сладили. Должен признаться, это было не просто.
– Я думала, не выкарабкается, – сказала Вобла. – Он страшно так бредил.
– Он и сейчас кричит каждую ночь, – сказал доктор. – То махновцы за ним гонятся, то милиционеры…
– Это опасно, как вы считаете?.. – спросила Вобла.
– Мы называем это ночными страхами, – сказал доктор Лев Исакович. – Своеобразная реакция детского организма на избыток информации. Что вы хотите, уважаемая Ирма Васильевна? Чего можно ждать от ребенка, который несколько лет прожил в перевернутом мире? Я знаю? Вы тоже не знаете. Я против, когда дети играют в войну, но тут ничего не поделаешь, это естественно. А вот когда война играет с детьми, это совсем никуда не годится. Хотя, как вы понимаете, я и с этим ничего не могу поделать.
– Ну и как же их лечить, эти страхи? – спросила Вобла.
– При спокойной жизни само пройдет, – сказал доктор, – но я вас спрошу: где ее взять теперь, эту спокойную жизнь?
Когда Никита совсем поправился, Вобла несколько раз беседовала с ним про его прежнее житье, про бездомные скитания. Она была дельная тетка, не зануда, только никогда не улыбалась, наверное, у нее тоже кто-то умер. Лишь один раз совсем недавно Никита увидел ее улыбку.
Она вошла в столовую, где полсотни стриженных под машинку мальчишек деловито расправлялись с ужином из чая и хлеба с селедкой, разыскала Никитину темную макушку, подошла и шепнула, наклонившись к самому его уху:
– Слушай, Никита, а мы ведь разыскали твоего отца. Он живет в Архангельске и ждет тебя. Давай собирайся!
И тут она улыбнулась, положив ему на плечо тонкую руку.
***
Сегодня Никите опять приснился сон. Один из тех трех, которые снились ему постоянно. Они снились неодинаково. Детали и подробности были разные, но суть всегда оставалась одна. Всегда страшная.
Будто Никита едет в товарной теплушке по летней цветущей земле. Солнце светит, птички поют, деревья качаются под теплым ветром. В соседней теплушке кто-то негромко играет на гармони.
Начинается пологий подъем. Черный жук-паровоз, натужно пыхтя, медленно вертит колесами. И вдруг становится тихо. В этой звенящей тишине из близкого подлеска вылетают конники в лохматых шапках. Рассыпавшись лавой, они скачут наперерез поезду, заворачивая фланги в широкое кольцо. Их много. В поднятых руках посверкивают сабли. Что-то беззвучно кричат бородатые рты.
И вроде бы дверь теплушки закрыта, вроде бы Никита лежит на дощатом полу, закрыв голову руками, в то же время все видит, что делается снаружи.
Вот один за другим падают красноармейцы с открытых товарных площадок, роняя винтовки, и скатываются по насыпи в траву. Вот уже первые кони поравнялись с паровозом. Вот уже несется вдоль вагонов гривастая тройка, с тачанки дергается и беззвучно строчит пулемет, водя по вагонам тупорылым носом. Никита лежит, прижавшись щекой к грязному затоптанному полу, зажмурив глаза, и одновременно видит, как через тонкие дощатые стены вагона прощелкивают пули, оставляя маленькие круглые дырки, в которые мгновенно косо бьет тонкий пыльный луч солнца. Эти лучи падают на пол все ближе и ближе к его голове.
Никита все ждет, что одна такая тонкая игла вот-вот воткнется в его затылок и тогда случится что-то непоправимое!
Тут ему сделалось страшно до невозможности… и он проснулся. Горела желтоватым светом электрическая лампочка над столом, отец сидел на кровати и держал его за плечи. Лицо у него было испуганное и растерянное. Он увидел, что Никита открыл глаза, и сказал:
– Ты что кричал? Что-нибудь приснилось?
– Стреляли, – сказал Никита. – Махновцы. Думал, убьют.
Отец поднял руку и, задержавшись на секунду в нерешительности, погладил его по голове.
– Спи, брат! Теперь уже не убьют. Спи спокойно. Спи и ни о чем не думай.
Никита неплотно прикрыл глаза. Сквозь радужные лучи от лампочки он видел темное лицо отца и его широкие плечи. Отец все сидел на Никитиной кровати и смотрел куда-то в угол. Тяжелая рука его лежала на голове Никиты.
Никита скоро заснул и так и не увидел, когда лег отец. Больше в эту ночь ему ничего не снилось.
***
Никите уже надоело рассматривать Ломоносова, а пацанов все не было. Он собрался уходить, повернулся на одной ноге и увидел бойскаута. Это была девчонка. Из-под широких прямых полей ковбойской шляпы на него смотрели чуть прищуренные нахальные глаза. На девчонке была зеленого цвета рубашка с узкими погончиками и синяя юбка, такая короткая, что торчали коленки. На шее платок, стянутый у воротничка костяным колечком. На левом кармане гимнастерки блестел непонятный трехлепестковый значок.
Пока Никита ее разглядывал, девчонка прищелкнула шляпной резинкой под круглым подбородком, подняла вровень с плечом руку с тремя вытянутыми пальцами и вежливо сказала:
– Здравствуй, мальчик.
Никита переступил с ноги на ногу, подождал, что она еще скажет.
– Я про тебя кое-что знаю. Хочешь, скажу? – выпалила девчонка.
«Шиш ты про меня знаешь», – подумал Никита, но снова промолчал.
– Ты в нашем городе недавно и пришел сейчас со стороны Поморской улицы. Правда?
– Подумаешь, гадалка. Видела, как я оттуда шел, вот и все.
– И не потому вовсе. На углу Поморской забор красят зеленым, а у тебя ноги зеленые. Ты памятник рассматривал, а здешние мальчишки его рассматривать не станут.
Она еще раз внимательно оглядела Никиту.
– Скажи, как тебя зовут, и, может быть, я скажу, как зовут твоего отца.
– Никитой меня зовут, – сказал он, с интересом ожидая ответа.
Девчонка закусила шляпную резинку, улыбнулась.
– Так я и думала. Твоего отца зовут Николай.
– Это ты тоже по ногам узнала?
– Нет, не по ногам. Это результат логического раздумья.
Тут было что-то непонятно, девчонка, похоже, темнила.
– Это вас в бойскаутах на сыщиков учат? – спросил Никита и подумал: «Да что они, сдурели здесь все на этих сыщиках!»
– Бойскаут – мальчик-разведчик. Гёрлскаут – девочка-разведчик, а вовсе не сыщик. Разведчик должен быть наблюдательным, все замечать и делать выводы. У нас сегодня патрульные занятия. Если хочешь, пойдем, увидишь, чем мы занимаемся.
В это время кусты, что густо росли вокруг памятника, в одном месте раздвинулись, в просвете между веток выглянула Ленькина голова в серой кепке и тут же исчезла. Кусты зашевелились, и за спиной Никиты прошелестел тихий шепот:
– Верность!
Никита отвернулся от девчонки и шепнул в ответ:
– Честь!
Ленька, который до этого сидел в кустах согнувшись, выпрямился, голова его оказалась высоко над зарослями.
– Мы вместе с Ленькой, – сказал Никита.
Девчонка приветствовала Леньку, подняв к плечу сложенные пальцы.
– Здравствуй, Леня, меня зовут Эрна. Пойдем, если хочешь.
Ленька вылез из кустов, вразвалку подошел к ним. Он дотронулся до козырька кепки двумя пальцами, покосился на голые Эрнины коленки, потом, многозначительно взглянув на Никиту, кашлянул для важности и, подумав, молвил:
– Пошли. Посмотрим.
Пока переходили мощенный булыжником проспект, Ленька успел шепнуть Никите, что Карпа не придет, провожает мать в деревню Борок-городок.
Глава 4
Эрна указала на двухэтажный деревянный дом на противоположной стороне проспекта:
– Здесь штаб нашей дружины, но летом мы занимаемся во дворе.
Между высоких берез в глубине большого двора толпились бойскауты в шляпах и с палками, одинаковые, как оловянные солдатики. К Эрне подбежал маленький бойскаутенок с платком на шее, но без шляпы. Он с любопытством уставился на ребят, открыв рот. Спохватившись, мальчишка прищелкнул начищенными желтыми ботинками и, пронзительно завизжав, галопом понесся по утоптанному двору. Сзади у наго мотался, как хвост, свернутый колбасой жгут веревки.
