Илья Туричин - Братья
Доктор Доппель нахмурился.
– Все это прекрасно, господа. Но должен предупредить вас: пока на свободе хоть один коммунист - нельзя успокаиваться. А если сюда, - дай господь, придут русские - Словацкому государству конец. Вспомните, коммунисты всегда были против словацкой самостоятельности. Вот почему вы должны, господа, вы обязаны помочь нам, немцам, разгромить русских. Это в ваших интересах, господа.
"Придут русские, придут, - злорадно подумал Павел. - Вы еще повертитесь, господа!"
Матильде было скучно. Все это - политика! Политика ее не интересовала. Она бросала на генерала долгие взгляды. Поймав их, генерал начинал перекладывать с места на место вилку и нож или вертеть в пальцах хрустальную рюмку.
Павла это отвлекало. Он не все улавливал в разговоре за столом, но одно понял: в самые ближайшие дни штурмовики и полиция пройдут "с частым бреднем". Что это такое "с частым бреднем"? Немцы передали словакам какие-то списки. Поскольку словацкие тюрьмы переполнены, они готовы, в порядке дружеской помощи, предоставить словакам места в своих лагерях. Словаки, в свою очередь, должны увеличить поставки Германии. Даже если для этого придется подтянуть собственные ремешки. Доктор так и сказал. Это в общих интересах.
Когда гости распрощались и уехали, Доппель, провожавший их, вернулся в столовую.
– Спасибо, Анна, - поцеловал он руку жены. - Все было прекрасно! - И добавил: - Как мельчают люди!
Утром садовник косил между деревьев траву. Павел поздоровался. Постоял рядом. Спросил, как бы между прочим:
– Скажите, пан Соколик, что такое "частым бреднем"?
– Просим?… - Старик явно не понял.
– Ну, бредень… сетка такая…
– Сиеть?… О!… Хитать рыбы!… Ловить…
– Ловить… Да… Вчера они говорили, что полиция и штурмовики пойдут "с частым бреднем". Я понял. Они будут ловить рыбу. По спискам.
– Рыбы?… - Старик пожал плечами. - Что есть "спискам"?
– Немцы передали им списки… Списки… - Павел вытянул левую ладонь и стал на ней писать воображаемым карандашом.
Лицо Соколика напряглось, морщины сбежались у глаз.
– Имя. Фамилия, - сказал Павел. - Соколик Ондрей.
– Понял, - старик кивнул. - Мено а приезвиско. Я есть Соколик Ондрей. Мено а приезвиско.
– Вот. Список. - Павел снова стал писать на ладони, повторяя: - Мено а приезвиско, мено а приезвиско… - И добавил шепотом: - Коммунистов.
Морщины от глаз разбежались по щекам.
– Похопил
[9]… - Садовник посмотрел на Павла внимательно. Взгляд острый, испытующий. Павлу он показался вдруг потеплевшим. - Понял… Часты сиеть… Хитать рыбы… Спасибо, приятель…
Павел повторил:
– Список. Мено а приезвиско…
– Спасибо. Ты скуточны
[10] русский. Спасибо. Мой внук - Янко. Просишь меня. Деда Ондрей.
Павел понял, кивнул.
– Список. Регистер, - старик задумчиво подвигал губами, словно жевал что-то. - Рыбы будут уйти. От часты сиеть.
Несколько дней садовник не появлялся. Павел не знал, что и подумать. И ребята не появлялись.
Матильда валялась в гамаке с книгой в руках. Вокруг нее вилась оса. Матильда отгоняла ее рукой, и гамак при каждом движении вздрагивал под ее крупным телом.
"Сеть для рыбы. Частый бредень", - подумал Павел. Сходить бы в городок, разыскать садовника. Он не знает даже, где тот живет. В какой стороне - у гор, у заводика, у шоссе?
– Графиня, вас не утомила война с осой?
– Я ее боюсь.
– А она тебя боится… Давай вылезай из гамака, пройдемся.
Оса уселась на Матильдину ногу, и Матильда так сильно хлопнула ее со страху книжкой, что вскрикнула сама.
– Теперь синяк будет.
– Хуже… - мрачно сказал Павел. - Сейчас налетят ее подруги. И от тебя останется половина.
И в самом деле рядом зажужжала оса.
– Ой!
Павел взял Матильду за руку и потянул из гамака.
– Вставай, вставай, пока цела…
– Спасибо, маркиз, вы спасли мне жизнь! Я этого никогда не забуду.
– Пройдемся?
Матильда развела толстыми руками, разом показывая на деревья, кусты, цветы.
– Где?
– По городу, - предложил Павел.
Глазки Матильды вспыхнули светлыми огоньками.
– Верно?
– Ну, я ж тебя приглашаю.
Она сделала глубокий реверанс.
– Благодарю, маркиз.
– Только если ты будешь заглядываться на встречных мужчин, я накостыляю тебе по шее.
Ах, как он знал эту толстуху!
Она оглядела себя.
– Подожди. Я только переоденусь.
– И спросись у муттерхен.
– У нее сегодня мигрень.
Матильда побежала в дом и вскоре появилась в воздушном бежевом платье, которое необыкновенно толстило ее.
– Как я гляжусь?
– Великолепно! - воскликнул Павел. - Как облако дыма из большой трубы!
– Из тебя никогда не выйдет настоящего светского кавалера, - вздохнула Матильда. - Идем!
– Ворота заперты.
– Я велела Гансу отпереть.
Из дверей дома вышел заспанный Ганс. Посмотрел на парочку и усмехнулся.
– Ненадолго, молодые люди. Вернетесь - позвоните.
– А чего там делать долго? - проворчал Павел, делая вид, что идет безо всякой охоты, из-за Матильды.
Они вышли за ворота. Улочка, посыпанная плоскими камешками, сбегала вниз и была пуста. Ни души. Полдень. Кому охота вылезать на жару?
– Возьми меня под руку, - попросила Матильда.
– Ну да!… Ты, как печка.
– Но я могу упасть!
– На землю, не на небо, - засмеялся Павел.
Они двинулись вниз. Позади раздался непонятный грохот. Оба обернулись. И Павел увидел знакомую троицу, по-лошадиному топая, ребята сбегали сверху, придерживая маленькую тележку на четырех колесиках с деревянными бортами. Тележка была доверху набита хворостом. А железные обода колес гремели на камнях.
Павел обрадовался, но виду не подал, следил, как они приближаются. Матильда заткнула уши.
– Т-р-р-р… - крикнул внук Соколика, когда они поравнялись с Павлом и Матильдой.
Тележку остановили. Все трое уставились на Матильду.
– Матильда, ты имеешь успех у туземцев, - сказал Павел. - Теперь они будут рассказывать, что видели неземную красоту. - И добавил по-словацки: - Добры день.
Матильда снисходительно улыбалась. Этот, в солдатской шапке, если его отмыть и переодеть - парень хоть куда!
– Добры день, - ответил Янко.
– Як дедушка Ондрей? Здоров ли? - спросил Павел.
Янко кивнул.
– Дедко одишнел до дедины.
Павел не понял.
– До дедины, - пояснил Янко, прогудел паровозом и, согнув руки в локтях, задвигал ими, подражая паровозу.
Спутники его засмеялись.
– Понял… Уехал.
– До дедины, - повторил Янко и посмотрел на Матильду. Матильда состроила ему глазки. Янко снял пилотку.
– До виденья, пани. - Он что-то сказал товарищам, и тележка загремела дальше.
– На каком языке ты с ними говорил? - спросила Матильда.
– Сам не знаю, - ответил Павел. - Идем. - "Дедина, дедина… Вероятно, где жили деды… Может, деревня - дедина?"
Тележка быстро удалялась и свернула на боковую улицу. Павел остановился на перекрестке. Ребят в боковой улице уже не было. "Живут где-то здесь", - подумал Павел.
Через центр городка проходило асфальтовое шоссе. По нему двигалась колонна грузовиков. Над ними висел синий вонючий дым. По обеим сторонам шоссе тянулись одноэтажные и двухэтажные дома за зелеными палисадниками, отгороженными от шоссе высокими вязами и липами. Тень от деревьев лежала на панели причудливыми кружевами и не давала прохлады. Внезапно дома отодвигались, образуя площадь. Здесь были ресторан, магазин, в витрине которого была выставлена обувь, кофточки, висело духовое ружье на фоне пестрой материи. Дальше какие-то маленькие лавочки, кафе. И в самом конце - бензоколонка.
Матильда хотела зайти в магазин, но поперек открытой двери стояла палка. Обед.
– Какой убогий городок! - поморщилась Матильда. - Хочу в Берлин.
– Соскучилась по бомбежкам? - ехидно спросил Павел.
– Там хоть люди, - сказала Матильда.
– Везде люди.
В боковой улочке над всеми домами возвышался костел, а за ним - кладбище, огороженное невысокой стеной с сохранившейся кое-где штукатуркой.
– Зайдем, - предложил Павел.
– Это же кладбище!
Павел двинулся к открытым воротам. Матильда побрела следом. Кладбище уступами взбиралось на холм. У могильных памятников кое-где стояли черные квадратные фонарики.
Среди богатых мраморных надгробий попадались убогие холмики, обложенные дерном, с деревянными или железными крестами. Даже в смерти люди не были равны. Возле одного холмика стоял вырезанный из жести, распятый на кресте Иисус, у ног его лежали привядшие букетики цветов.
– Пойдем, Пауль, - тихо сказала Матильда.
Надписи, надписи… На словацком, на немецком… Латынь… И вдруг: "Рабъ Божий Михаил Ивановъ Костылевъ. Мир праху твоему". По-русски. Надпись стерта, плита покосилась.
