Ольга Гурьян - Повесть о Великой стене
Они искали золотую киноварь, камень, обращающий в золото все металлы, и золотую влагу, эликсир жизни.
Когда все четыреста шестьдесят явились по приказу Ши Хуанди, он оглядел окружавшие его лица и заговорил:
— Глаза у вас есть, а зрачки не видят! Написать умеете, прочесть не можете! За что я горстями бросаю вам золото, как желтую пыль? Вы даже погоду не сумели предсказать. Знаете будущее на века вперед, а того не знаете, что будет
через мгновение. Какой мне в вас толк, какая польза? Закопать их поглубже, дураков!
Тут же был вырыт длинный ров. В него бросили всех четыреста шестьдесят и живых засыпали их землей.
Ши Хуанди прошел по свежей насыпи, притопнул ногой и, обернувшись к Мын Цзя, сказал удивленно:
— Только что они дышали, и вот их нет.
Вдохнул раздутыми ноздрями прохладный вечерний воздух.
— А я жив. Я жив! Хорошо жить!
НЕБО РУШИТСЯ
В начале третьей стражи, когда ночь давно окутала землю, городские ворота были заперты на замки и засовы и все люди спали, вдруг на большой дороге послышался нестройный перебор колокольчиков. Через мгновение вдали показался скачущий конь. Он стелился так низко и несся с такой быстротой, что, казалось, одновременно виднелся и на холме, с которого только что спустился, и у пруда, куда еще не успел доскакать, так что все эти образы слились воедино, будто 5 елая лента катилась по дороге, развиваясь виток за витком. Всадник давно уже соскользнул на шею коня, обеими руками вцепился в гриву и, казалось, вот–вот перелетит через голову коня, но все еще подгонял его хриплым шепотом. Наконец он добрался до городских ворот, соскочил наземь, конь пошатнулся и упал, колокольчики на его сбруе все разом прозвенели и смолкли, а всадник, схватив камень, принялся колотить в створки ворот. Через несколько времени на стене показался сторожевой солдат и спросил:
— Кто там?
— Гонец! — крикнул всадник. — Открывай скорей!
— Так что же ты стучишь? — ворчливо ответил солдат. — В двух ли отсюда для вас есть почтовая станция, открытая всю ночь. А ворота ночью отпирать не велено, пусть хоть небо обрушится.
— Не могу я вопить имя императора на всю Поднебесную! — закричал гонец. — Зови кто тебя постарше, олух!
Едва показался старший, как гонец, уже совсем потеряз–ший голос, прохрипел:
— Спустись или дай мне подняться. Стране грозит бедствие!
Открылась калитка, вышел старший над охраняющими ворота, и гонец, шагнув к нему, прошептал несколько слов. Охраняющий ворота схватил его за руку, втащил за собой и побежал с ним по сонным и темным улицам. У дома уездного начальника привратник при виде их отворил, не мешкая, калитку и, побежав вперед, поднял на ноги всех слуг. Разбуженный начальник выбежал не подпоясанный, в развязанном халате, готовый разорвать в клочки тех, кто осмелился прервать его сон.
— Император! — сказал охраняющий ворота.
Начальник, поспешно воскликнув: «Десять тысяч лет жизни!» — ввел обоих в комнату, где уже, треща, разгорались факелы. Гонец к этому времени совсем обессилел и стоял, качаясь и цепляясь пальцами за обшивку стены. Ему подали вина, он залпом выпил и порозовел. Начальник знаком выслал слуг и сказал, обращаясь к гонцу:
— Можешь сесть на пол, отдышись и рассказывай, ничего не пропуская. Не торопись, приди в себя. Соберись с мыслями.
Гонец еще помолчал, глядя перед собой неподвижными глазами и зализывая языком содранную с ладоней кожу. Потом, вздохнув всей грудью, заговорил:
— Коня надо бы обтереть, а то как бы он не простудился. Меня за него сошлют на стену.
— Позаботились о твоем коне, — сказал охраняющий ворота.
А начальник нетерпеливо приказал:
— Раз к тебе вернулось дыхание, говори!
— Я ехал со спешной почтой, — начал гонец, — по самому берегу Янцзы. Берег довольно высокий, обрывом. Вдруг конь захрапел, уперся всеми ногами и ни шагу. А вода в реке вдруг вся схлынула в одно место, так что кругом обнажилось дно, и закрутилась волчком я вся светится, так что над водоворотом светло, как днем, а кругом от этого еще темней. Еода вертится, вертится и вдруг поднялась столбом, перехлестнула через обрыв, залила дорогу и отхлынула, а передо мной — старик в одежде из водных струй, и они пенятся, как водопад. Старик говорит: «Я бог реки Янцзы», — снимает с большого пальца нефритовый перстень и протягивает мне. Я сам не понимаю, как осмелился, беру перстень и вижу — на нем вырезано имя императора…
— Десять тысяч лет жизни! — в один голос воскликнули охраняющий ворота и начальник уезда.
— Десять тысяч лет жизни! — повторил гонец. — Держу я перстень и не смею смотреть на священное имя, а бог реки говорит: «Отвези этот перстень князю озера Хао!» И вдруг его одежда заструилась с такой быстротой, что у меня помутилось в глазах, а когда я их протер, никого передо мной нет, а кругом темная ночь. Что это за князь, думаю, и как туда проехать? И в перстне нет ли какого–нибудь вредного значения? Почта у меня срочная — не поеду! Вдруг мой конь как заржет, встал на дыбы, повернулся на задних ногах и поскакал в темноту. Смотрю — передо мной озеро и вода светится, как круглая луна. Я кричу: «У меня вести от бога реки князю озера!» Эхо повторяет мой голос, а откуда, не пойму — берега плоские. Будто там, на дне, слуги кричат один другому: «Вести князю озера!» Вдруг из тростников выползает маленькая змейка и трава шелестит, а я слышу: «Я князь озера Хао!» Тут мне стало смешно. Из–за такой маленькой змейки, ну прямо червячка, спешная почта задерживается. Но змейка как услышала мой смех, стала в гневе подниматься и расти. Конец хвостика скрыт в траве, а туловище развивается кольцо за кольцом, окружило озеро, позвонки на спине — как высокие скалы, голова вздымается в небо. Я кубарем скатился с седла, упал ниц и умоляю о пощаде. Тут она начала сокращаться, сжиматься и опять стала змейкой, взяла в зубы кольцо и скользнула в воду. Я сел на коня и, не зная, что мне думать и делать и не грозит ли это предзнаменование бедой, поспешил к первому попавшемуся городу доложить властям.
— Страшный знак, роковое предзнаменование, — пробормотал охраняющий ворота.
— Вы думаете? — спросил уездный начальник и, пристально глядя ему в лицо, проговорил значительно, как будто ждал решающего ответа:
— Если я не ошибаюсь, вы родом из здешних мест?
— Это так, — ответил охраняющий ворота. — Мой отец был верным слугой владетельного князя. По этой причине не дают мне продвинуться по службе, хотя в те времена я был всего мальчишкой.
— В таком случае, я попрошу вас остаться, — сказал начальник, а затем, обратившись к гонцу, приказал: — Вези скорей свою почту. Ты правильно сделал, что обратился прямо ко мне. Но, если ты посмеешь болтать о происшествиях этой ночи, не миновать тебе наказания.
Едва гонец удалился, уездный начальник проговорил:
— Похоже на то, что это предзнаменование смерти императора. В таком случае империя неминуемо распадется.
— Если это случится, владетельные князья вновь не вернутся ли к власти? — спросил охраняющий ворота.
— Что ж, — ответил начальник. — Тогда, принимая во внимание заслуги вашего отца, вас ждет повышение.
— Вы не поняли меня, — прервал охраняющий ворота. — Я далек от этих мыслей.
— Не бойтесь меня, мой друг. Я сам родом из Чжоу и в молодости служил при дворе. Мой род знатный, хоть об этом здесь никому не известно и приходится это скрывать. Я не из тех выскочек, которых возвысил Ши Хуанди и ко
торые ему всем обязаны и живы лишь, пока он жив. Но об этом следует молчать. Мы продолжим наш разговор, когда придет время.
— Надеюсь, это будет скоро.
— Не надо горячиться. Если восстанут потомки владетельных родов, народ, помня старое зло, их не поддержит и к ним не примкнет. Все покушения на жизнь императора кончались казнью героя–мстителя. Если хотим мы добиться старых порядков, должны мы уметь согнуться, уметь и выпрямиться. Применяясь к обстоятельствам, выгибаться квадратом, свертываться кругом. Постройка стены погубила десятки тысяч, ожесточила сотни тысяч. Крестьянам роздали землю, но не дают возделывать ее. Повсюду народ соединяется в тайные союзы и братства. Мне это известно, и на это надеюсь и я и многие приверженцы владетельных кня
зей. А когда народ восстанет, тогда мы уж не побрезгаем, сунем палец в чашку, выберем жирный кусок.
— А если нам его не дадут?
— Как же это может быть? — с усмешкой возразил начальник. — Не бывало еще крестьянина умней, чем князья и полководцы. Потерпите еще немного. Не надо торопиться. В свой срок и небо обрушится.
Можно было подумать, что умел он предсказывать, потому что эти слова исполнились, хоть и не в том смысле, как он их сказал.
Не прошло и месяца, как вдали от этого города и совсем в другом конце Поднебесной вдруг из неба обрушился огромный камень. Он пролетел с шумом, слышным за много ли, волной воздуха вырвал с корнем вековые деревья и упал, опалив своим жаром кустарники и траву.
