Василий Клепов - Четверо из России
Есть страшно хотелось. Хорошо было героям Джека Лондона. Они на каждом привале разводили костер, жарили яичницу или еще что-нибудь и ели, сколько могли. А мы, убежав из имения Фогелей, по сути только два раза как следует и поели.
– Что будем делать, Белка? – опросил я, когда мы вошли, наконец, в город.
– Есть охо-о-ота! – тянул Димка.
– Надо искать пищу, – оказала Белка, направляясь к очереди, где стояли женщины с банками.
Должно быть, это была очередь за молоком. Женщины в большинстве, как водится, шумели кто во что горазд. Белка подошла к ним. Мы видели, как она что-то говорила хорошо одетой женщине. Постояла, постояла около нее и, отчаявшись, подошла к другой. Та полезла в карман и, вынув портмоне, долго выбирала монеты, щуря близорукие глаза… Белка еще несколько раз подходила к женщинам…
Когда она вернулась, мы спросили:
– Ну что?
Она показала нам пять пфеннигов. А пять пфеннигов – все равно, что наша копейка. Пойди купи на нее что-нибудь!
– Молока не будет! – прокричал толстый холеный немец.
Очередь взорвалась голосами:
– А чем я буду кормить своих детей?
– Нам нет, а госпоже Бранд всегда есть! Надо же когда-нибудь и нам?
К гражданке, которая кричала о госпоже Бранд, подошел полицейский и, что-то ей сказав, увел с собой. Женщины стали расходиться.
Что ни говорите, а побираться – самое последнее дело! Да еще просить у немцев… Мы бродили по городу, не зная, куда прислонить свои головы и как успокоить голодные желудки. В одном из дворов увидели бродячих музыкантов. Их было двое – старик и маленькая девочка. Старик наигрывал на шарманке вальс Штрауса, а девочка ждала, когда старик кончит, потом снимала с него картуз и, протянув, смотрела в лица зрителей.
– Данке шен![69] – церемонно присев, говорила она.
Я нарочно прошел с «артистами» несколько дворов, чтобы разузнать, какие номера пользуются особым успехом.
– Ну что, Молокоед, научился? – спросил меня Димка, когда я вернулся.
– Знаете что, друзья, с нашими талантами мы не пропадем. Я – музыкант, Димка – циркач, а Белка будет у нас за кассира.
– Бременские музыканты, в общем, – усмехнулся Димка.
– Ты не смейся, а готовь номера.
Я взял у Белки нож и отправился искать подходящее дерево, чтобы вырезать дудочку. Под окнами большого здания росла хорошая ива, и я немедленно полез на нее. Только я взобрался на дерево, в окна стали смотреть какие-то барышни.
– Мальчик, ты зачем портишь дерево? – высунулась дама в очках.
– Не беспокойтесь, фрау. Это дерево сейчас у меня запоет…
Срезав хорошую ветку, я очистил ее от прутиков и, поколотив немного тупым концом ножа, снял кору. Потом вставил пробку, попробовал дудочку и, убедившись, что она играет так, как надо, слез с дерева.
– Мальчик, мальчик, ну покажи, как у тебя играет дерево! – смеясь, опросила одна барышня.
– А что вы мне за это дадите? – посмотрел я вверх.
– Что ты хочешь?
– Я хочу есть…
И тут же на тротуаре принялся наигрывать полонез Огинского.
– Ты смотри, Эмма, – проговорила барышня, обращаясь к подруге. – Пожалуй, он не хуже твоего ухажера из сада.
Когда я кончил играть, вокруг уже собралась толпа. Из окна полетели куски хлеба, колбасы, деньги, только успевай подбирать. Женщины, стоявшие на тротуаре, тоже доставали из сумок – кто хлеб, кто еще что-нибудь, и я нагрузился до того, что мне пришлось совать продукты под рубашку.
Я возвращался к товарищам, еще издали показывая хлеб с колбасой. Ребята страшно изумились. Когда во время обеда я рассказал им все, то Димке уже не терпелось: он хотел скорее выступить со своим репертуаром.
– Ты погоди, Димка… Еще успеем… Надо поесть как следует…
Когда мы умяли весь мой гонорар, я подсчитал деньги, что у нас были, и мы купили три бутылки ситро, которые тут же, не отходя от прилавка, выпили.
– Вот теперь хорошо, – похлопал я себя по животу. – Теперь можно и репетировать.
Димка разделся, оставшись в одних трусиках, для разминки пробежал по двору колесом. Это был старый номер, из-за которого однажды Димка чуть не поплатился у Фогелей.
– Я бы мог показать еще одну штучку, – начал он.
– А ты покажи!
– А ты будешь со мной работать?
– Буду! Что прикажешь делать, Дубленая Кожа?
Димка лег на землю и постучал руками по ногам.
– Мне лезть сюда? – спросил я, не понимая Димкиных жестов.
Он кивнул, и я встал на его ступни своими ногами:
– Дай немного потренируюсь.
Несколько раз я падал, но в конце концов приспособился держать равновесие, стоял на его ногах и даже подпрыгивал.
– А теперь вот – самое главное. Теперь нужно, чтобы Белка влезла к тебе на спину и приветствовала зрителей.
Стали пробовать. Белка дрожала, как осиновый листок. Она взбиралась на мою спину, но как только ей надо было выпрямиться, – падала.
– Эх, Белка, Белка! Неужели ты не хочешь попасть домой? Да на твоем месте я не только на спине, а и на облаке удержался бы.
– Что поделаешь, если не могу…
Вокруг собралось много мальчишек и девочек. Они глазели на нас и хохотали, когда кто-нибудь падал. Один карапуз решил нам подражать. Он лег так же, как Димка, на спину и хлопал руками: «Алле, алле!» Мы пробовали гнать ребят, но они не расходились.
Тогда мы решили уйти куда-нибудь за город и там продолжать репетицию. Отыскали длинный, крытый соломой навес вроде наших кирпичных сараев и, выбрав подходящее место меж кучами соломы, стали тренироваться. Я быстро усвоил нехитрую механику, а с Белкой пришлось повозиться. Она никак не могла с ходу запрыгнуть мне на спину.
– Ну, Белка, ну! – подбадривал я ее. – Гоп-ля!
Белка разбежится, подскочит, и только я возьму ее за руки, как она, поболтав ногами, падает или увлекает меня вместе с собой.
– Ничего у нас не выйдет, Дубленая Кожа, – утирая со лба пот, сказал я. – Придумай другой номер.
– Да как не выйдет… Вы что? – свирепея, кричал Димка, которому хотелось показать именно этот номер. – У Белки уже немного получается…
И мы снова начали прыгать.
Белке, наконец, удалось встать мне на спину.
– Вот так… – радостно подбадривал нас Димка. – Держись, держись, Белка… Помаши немного рукой! Главное – не напрягайся. Держись свободнее! Эх, ты! – удрученно произнес он, когда Белка все же бултыхнулась в солому.
Отдохнув немного, начали все снова. Белка уже легко запрыгивала ко мне на спину, оставалось только научиться держать равновесие.
– Вот увидите, все получится! – радостно говорил Димка, принимаясь за другие упражнения.
Он набрал камней и начал ими жонглировать.
– Знаешь что? – сказал я. – Мы, пожалуй, уже сегодня выступим. У тебя несколько номеров. У меня музыки – на полчаса.
Отправились в город и, выбрав большой дом с каменным двором, вошли в него.
– Как же мы начнем? – спросил я у Димки.
– Давайте крикнем сразу: «Гей, гей, гей!» и ты, Вася, заиграешь марш…
Так и сделали. Выстроились и гаркнули: «Гей, гей, гей!»
Удивленные жители выскочили к окнам, стали пялить глаза во двор. Я начал играть «Тоску по родине». Медленные звуки плыли по двору. Я повернулся к Димке и кивнул, Димка сразу пошел по двору на руках и, сделав несколько сальто-мортале, поднял вверх руки:
– Алле!
Я вышел на середину двора и громко прокричал:
– Внимание, внимание! Сейчас перед вами выступит знаменитый жонглер Дубленая Кожа!
Димка стал в позу и начал швырять камешек за камешком. Сначала их было три, потом четыре, пять и вот уже столько летало их в воздухе, что не сочтешь. Димка стоял, как индийский маг, окруженный порхающими камешками, пока они все один за другим не очутились в его руках. Это стоило посмотреть…
Люди в окнах, на балконах и на земле разразились аплодисментами.
– Господа! – провозгласил я. – Сейчас вы увидите знаменитый акробатический этюд.
Димка выступал со своим коронным номером. Он улегся на спину, я вскарабкался к нему на ноги и хлопнул руками, приглашая Белку. Она ловко вскочила на меня и стала выпрямляться. Вот Белка уже стоит, и рука ее приветственно машет зрителям. Но в это время Димка, увлеченный своим номером, поднялся на руки. Я не ожидал этого, пошатнулся, Белка кувыркнулась, а за ней и я.
Зрители хохотали и аплодировали.
Я подскочил к Белке. Она морщилась:
– Я, кажется, сломала ногу…
Но оказался просто сильный ушиб.
Все равно Белка не могла теперь ступать на ногу.
– Как-нибудь, Белка. Надо же собрать дань с этих немецких матрон, – шептал я.
Девочка с трудом поднялась и прихрамывая пошла по кругу с моей фуражкой. Нюра подходила к немкам или старому немцу, которых, правда, было немного, и с очаровательной улыбкой говорила:
– Битте шен, фрау![70]
Ей давали, может быть, даже больше, чем стоил весь наш балаган, давали за улыбку, за то, что она такая привлекательная.
Я сыграл еще вальс «На сопках Маньчжурии», и мы удалились со двора.
![Александр Белогоров - Большая книга ужасов. 18 : Черный фотограф. Бунт марионеток [повести]](/uploads/posts/books/276968/276968.jpg)