Сигфрид Сивертс - Пираты с озера Меларен
Осень… дожди
Летели дни, летели недели, людские пересуды постепенно стихали. Пера Нильссона так и не нашли, и ничего нового о краже часов тоже не было слышно.
Осень выдалась ненастная, скучная и холодная, беспробудно лил дождь, на дорогах стояли лужи. Невеселые люди, кутаясь в одежды, с трудом пробирались по глубокой слякоти. Дети, которым каждое утро надо было идти в школу, борясь с дождем и юго-западным ветром, цепенели в своих костюмчиках из промасленной ткани[81]. Озеро было черным, мятежным, а огоньки на другом берегу фьорда едва различались в туманной мгле. Владельцев лодок пугала погода, и они не осмеливались плыть в дальние путешествия, а те одинокие лодки, которые вдруг появлялись во фьорде, на фоне свинцовой воды казались обреченными и печальными.
Нильс чувствовал себя зверьком, живущим под камнем, который никогда не видит света и солнца. А хуже всего, что читать книги он уже не так любил, как раньше. Любопытнейшие казалось бы вещи не интересовали и не радовали его. Он знал, как беспомощен может быть человек, когда все против него. Уже не имело ни малейшего значения, что ты один из самых сильных мальчиков в классе или самый способный в арифметике или что-либо другое. Не имело ни малейшего значения, что совесть твоя чиста.
Отец, который был счастлив и испытывал облегчение, когда осенью полиция закрыла дело, начал понемногу терять терпение: сын сидел угрюмый и молчаливый, и когда с ним заговаривали, отвечал лишь «да» и «нет».
— Теперь ты должен собрать все свои силы, — говорил отец. — Ты должен снова стать радостным и веселым.
— Мне нечему радоваться, — отвечал Нильс.
— У вас привлекательная витрина, в ней несколько пар красивых часов, — сказал Монсену, входя в его лавку, уполномоченный ленсмана Йоханнессен.
— Стараюсь, — сказал Монсен. — А как дела? Видно, не очень хорошо?
— Вы правы, нельзя сказать, что хорошо, — ответил Йоханнессен.
— Я так и думал, — заметил Монсен. — Можете посмотреть хорошенько на мои новые часы, даже если не собираетесь их купить. А вообще нечего разводить грязь на моем полу. Снимайте дождевик и повесьте его на вешалку, а я сварю кофе. Все равно пора закрывать лавку.
Йоханнессен повесил свою мокрую одежду и вошел в квартиру Монсена.
— Вот теперь порядок и дисциплина! — воскликнул Монсен, любивший поболтать об этих двух прекрасных понятиях. Потому-то он и избрал свою профессию, что часы — само воплощение порядка и дисциплины. Не растяпы, не брюзги, не какие-нибудь там разгильдяи, они гарантия надежности и порядка.
Хотя Йоханнессен не испытывал недостатка в порядке и дисциплине, — потому-то он и стал уполномоченным ленсмана, — он, в принципе, хорошо понимал Монсена. Так уж получилось, что они частенько играли в шахматы, дисциплинированно и по всем правилам — на деньги.
Монсен появился с кофе, а Йоханнессен между тем приготовил шахматную доску и расставил фигуры.
— А этого олуха по имени Хауге вы скоро арестуете? — спросил Монсен. — Похититель часов!
— Нет, на сей раз обойдется, — ответил Йоханнессен.
— Заведу-ка я собаку, пусть охраняет меня и мою лавку, — заявил Монсен.
— Бедная псина, — засмеялся Йоханнессен.
— Собаку, которая знает толк в порядке и дисциплине. И будет хватать всех, кто возьмет часы, — продолжал Монсен.
— Сколько радости для покупателей! — съязвил Йоханнессен.
Осенний дождь барабанил по оконным стеклам здания суда в Бергене, лампы горели даже днем. Судья Абрахамсен сидел в черной мантии за своим столом, а по обе стороны от него приглашенные члены суда Бетти Ура и Якоб Мёркдал. Близ окна, перелистывая бумаги, разместился обвинитель. С противоположной стороны расположились, тихо беседуя меж собой, два защитника, а на скамье подсудимых сидели Расмус и Подхалим, страшась того, что может произойти.
Это не было развлечением. Ни при каких обстоятельствах.
Зачитали обвинение, и начался допрос. Тетя Бетти смотрела на обвиняемых и ей было жаль их! Подумать только, какая жизнь! Немного воровства, немного обмана, попал в тюрьму, вышел из тюрьмы!..
Допрос занял немало времени и показался тете Бетти почти скучным. Пусть бы уж скорее кончили и осудили этих бедных бандитов, на вид кротких как овечки! Но надо было еще выслушать полицейских, и свидетеля Теодора Салвесена, которого иногда называли Омаром. У тети Бетти страшно болела голова и ломило спину. Медленный допрос все больше и больше раздражал ее.
Как по-разному живут люди! У нее самой есть квартира, пианино, старый домик в Уре и хорошая работа. Этим двоим на скамье подсудимых может, верно, показаться, что работа у нее — скучная. Но работа эта — честная и приносит ей еду, обувь и все, что ей необходимо, и она должна сидеть здесь, уверенная и сытая, и судить себе подобных, у которых нет ни уверенности, ни надежности, которые живут случайными шансами! Она вспомнила тот день, когда эти двое удрали из тюрьмы. Она хорошо помнила тот день, день рождения Нильса. Она вспомнила о том, что она сама делала тогда: это был тот самый день, когда она сидела на Волчьей пустоши и смотрела, как дрессируют собак.
Это был тот самый день, который начался так хорошо, а кончился так грустно для Нильса. Как там Нильс? Она видела его час тому назад. Надо ей поскорее прогуляться наверх, в Уру, и навестить все семейство.
Наконец заседание кончилось, судья вместе с приглашенными членами суда обсудил дело, и они пришли к единому мнению. Судья огласил приговор и произнес коротенькую речь о том, что им самим должно быть ясно: овчинка, мол, выделки не стоила, все было зря!
Подхалим серьезно ответил, что согласен с судьей.
— Когда наш срок кончится, мой друг Расмус и я начнем новую жизнь! — сказал он. — Мы обещали это друг другу. И вы видите нас здесь в последний раз.
— Приятно слышать! — ответил судья.
Расмуса Хёгле и Пера Эмиля Йенсена, по кличке Подхалим, отвели обратно в тюрьму, а все остальные могли идти домой.
Тетушка была подавлена, нездорова и назавтра уже сидела в приемной у доктора, чтобы побеседовать о своей головной боли.
— Ничего опасного, — сказал доктор. — Но вы должны спокойно к этому отнестись, фрёкен Ура. Ничего тут не поделаешь!
Механизм начинает изнашиваться. Вы должны следить за собой. Возьмите краткосрочный отпуск на Рождество и поезжайте в какое-нибудь уютное местечко. Есть какое-нибудь уютное местечко, куда бы вы могли поехать, как вы полагаете?
— Да, у меня множество таких местечек, — ответила тетя Бетти, повертев рукой.
— Счастливый человек, — улыбнулся доктор. — На свете так мало людей, просто единицы, у которых на свете множество разных местечек.а
Один
— Но, любезный мой Монсен, где это вы взяли такого? — спросил Йоханнессен.
Он использовал небольшой перерыв, чтобы пойти по делу, и встретил часового мастера Монсена, одетого в желтый дождевик и с большой овчаркой на поводке.
— Как по-вашему? — спросил Монсен. — Я — болван?
— Какая огромная собака! — ответил Йоханнессен.
— Это — самый большой пес, какого я только видел, — сказал Монсен. — Его зовут Один и он будет караулить мою лавку.
Один понял, что речь идет о нем, и завилял хвостом.
— Он вас слушается? — спросил Йоханнессен.
— Слушается? Один? Он слушается меня с первого слова, добр и ласков с самого первого дня, когда появился у меня в доме. Он понимает, кто умеет обращаться с овчарками, инстинктивно понимает. Удивительно, до чего умны такие собаки!
Монсен и Один ходили на прогулку каждый день, вернее, Монсен ехал на велосипеде, а Один бежал рядом. Чаще всего они выбирали плоскую дорогу вдоль озера, но случалось также, что Монсен, согнувшись над рулем, топтался на холме, где жили Хауге. Он проезжал мимо старого красного дома в Уре и исчезал на косогоре. Немного погодя он также лихо съезжал вниз, а рядом с ним длинными красивыми прыжками, высунув язык, мчался Один. «Вот человек со своей собакой, — думал Монсен. — Говорят же, что собака обычно похожа на своего хозяина, не так ли? Один — замечательный пес, а хозяин его — настоящий мужчина!»
Нильс видел их иногда из окна своей комнаты — и когда они устремлялись наверх, на вершину холма, и когда снова спускались под гору. Да-да! Пожалуйста! Нильс, разумеется, никогда больше не станет беспокоить господина Монсена своими визитами!
В непогоду заняться было почти нечем. В горы не пойдешь, а это почти единственное настоящее развлечение в таком месте, как Ура. Дорога вдоль фьорда тянется на запад и на восток у подножья крутой горы, а там и делать-то вроде нечего. Пристанционный городок: лавки, газетный киоск, пекарни, помещение для собраний, библиотека, молельня — ну что может отвлечь и развеселить человека, которому кажется, что все оборачиваются ему вслед и шепчутся за его спиной о краже часов.
