Эдуард Веркин - Большая книга летних приключений
Я достал из кармана фотоаппарат и заснял все это великолепие. Жмуркина в шубе из париков Элвиса. Ларису Ивановну. Элвиса-матрешку.
– Может, у вас найдется, куда записать адрес? – спросил я.
– Да-да, – Лариса Ивановна неожиданно ловко прыгнула к журнальному столику. – Сейчас-сейчас...
Она принялась искать лист бумаги, а Жмуркин отрицательно помотал головой.
Ясно. Элвиса Тридцать Восьмого здесь не было. Надо идти дальше.
– Интересно... – сказал я. – А сколько в нашем городе вообще любителей Элвиса?
– Трое, – ответила Лариса Ивановна.
– Всего?! – удивился я.
– Да, всего. Настоящих. Только три. Старики слушают Пугачеву, молодежь вообще потеряна для культуры. Элвис элитарен, не каждому под силу поднять такую глыбу... Нас всего трое. Трое, готовых сделать для Элвиса все. Все.
Лариса Ивановна всхлипнула.
Я сочувственно покивал головой.
– Дело в том, Лариса Ивановна, что Бьорн хотел бы посетить всех единомышленников. И, к сожалению, у нас очень мало времени. Вы не могли бы...
– Да-да, я помогу, разумеется. Тут недалеко, можно дойти пешком...
Лариса Ивановна назвала нам адреса и фамилии еще двоих ценителей и пообещала предуведомить их о нашем визите. После этого мы сердечно распрощались и поторопились на улицу.
Жмуркин хотел немедленно избавиться от волосатой шубы, но я сказал, что этого не следует делать, не стоит разрушать имиджа.
– Ты же перфекционист, – напомнил я.
Тоска и Питер поджидали нас в квартале от усадьбы Ларисы Ивановны. Пили колу, хрустели чипсами, пончиков не хватало. При нашем появлении Питер подавился, а Тоска сначала открыла рот, а потом расхохоталась.
Она смеялась и не могла остановиться.
– И что смешного? – спросил Жмуркин.
– Отлично выглядишь! – сказала Тоска. – Где шубейку оторвал? Из скальпов?
Жмуркин пожал плечами. Молодец. Жмуркин как-то выдержаннее Буханкина, выглядит старше. Наверное, умнее.
Второй поклонник Элвиса, некто Мельников, обитал неподалеку. Но в отличие от Ларисы Ивановны он ожидал нас не в особняке и даже не в квартире. В подвале. Он ожидал нас в подвале. В мрачном подвале мрачной пятиэтажки.
В подвал мы решили спуститься вчетвером. Так, на всякий случай. Конечно, Снежок – это серьезная собака, но поклонник Элвиса противник тоже серьезный. В случае чего может и статуей огреть. Из леденцов. Статуей Элвиса, разумеется.
Я долго дергал за тросик, который заменял звонок, и за тяжелой железной дверью где-то в глубине подвала завыла сирена. Потом за дверью загудел мотор, и она отвалилась в сторону. Как дверь сейфа в швейцарском банке средней руки. На нас пахнуло запахом выдержанного пота и спортивного инвентаря, Тоска поморщилась, а Снежок вообще чихнул.
– Ну что? – спросила Тоска.
– Ну то, – сказал я. – Спускаемся.
Мы спустились по лестнице.
Элвиса вообще не было видно. Ни плакатов, ни настенных росписей, ни огнетушителей в форме элвисовского торса. Я даже стал думать, что мы угодили в обычную подвальную качалку, однако я ошибся. Коридор закончился, и мы оказались в широком круглом зале. И зал меня тоже удивил. Это был зал для занятий то ли карате, то ли джиу-джитсу, то ли еще какой восточной мордокрутенью. Иероглифы на стенах, бамбуковые мечи, с потолка свисают пробитые боксерские мешки.
Из-за самого большого и пробитого мешка выступил невысокий полный человек в синем кимоно. Все в нем было какое-то сдобное и круглое, круглое лицо, круглые руки-ноги, круглая фигура, улыбка круглая.
– Добрый день, – сказал я.
– Добрый, – улыбнулся каратист. – Рад вас видеть.
– Вы Мельников? – спросил я.
– Да, – улыбнулся Мельников. – Это я.
– Вас порекомендовала нам Лариса Ивановна... – сказал я и изложил нашу легенду.
Про глухонемого умственно отсталого поклонника из штата Оклахома, про собаку Мемфиса, ну, про то, что Элвис жив, короче. Мельников выслушал все это с благодатным почтением. После того как я закончил врать, вступился врать Жмуркин. Врал он самозабвенно. Мычал, энергично ворочал пальцами, указывал то вверх, то на себя, то на Мельникова, короче, кривлялся так выразительно, что даже Снежок не выдержал, завыл, завертелся.
Тоска, чтобы не расхохотаться, отвернулась.
Я думал. Что если еще немного я задержусь в этом рокабильном кошмаре, то свернусь с мозгов уже наверняка, с гарантией. И сам стану поклонником Элвиса. Сделаю прическу, вытешу из дерева его статую, буду бренчать на гитаре, ерзать коленками и дарить окружающим модели «Кадиллаков».
Вдруг я услышал, что вокруг тихо. Я отвлекся от мыслей и вернулся к действительности. Мельников стоял перед нами, а Элвисом даже не пахло.
– Извините нас, – сказал я, – но Бьорн Симпсон пребывает в некотором недоумении. В чем же заключается, так сказать, ваша...
Я не знал, как сказать. Надо было бы, конечно, сказать «дурость», но я сказал «увлеченность».
– Я не могу продемонстрировать свою увлеченность, – с некоторым смущением произнес Мельников. – Тут дамы...
И он кивнул на Тоску.
В меня мгновенно проникли сомнения, я понял, что совсем не горю желанием лицезреть эту самую мельниковскую увлеченность. Ладно с ней, пусть увлеченность остается для увлеченных.
– Я могу вас оставить, – тут же сказала Тоска. – Здесь очень спертый воздух, а на поверхности как раз свежо.
– И я, – сразу же встрел американский Питер. – И я покину. Я не большой ценитель...
И оба направились к выходу. Мы остались одни. В подвале. Я, Жмуркин, Снежок и Мельников. Начала болеть голова. То ли на самом деле от духоты, то ли от всего этого безумия. Нет, безумие это, конечно, мое второе имя...
Но не в таких же масштабах!
– Я, к сожалению, финансист, – сообщил вдруг Мельников. – Моя работа – деньги. А Элвис... Элвис это моя жизнь...
И он начал развязывать кимоно.
Я почувствовал, как напрягся Жмуркин, почувствовал, как слишком притих Снежок.
К счастью, под кимоно у Мельникова обнаружились вполне вменяемые семейные трусы, они же боксеры. Но вот все остальное...
Финансист Мельников был татуирован. С ног до головы. Вернее, до шеи. Тематически татуирован.
Жмуркин восторженно вздохнул.
Я тоже не удержался.
Довольный произведенным впечатлением, Мельников начал экскурсию по самому себе.
На правой ноге мелкими буквами была татуирована биография Элвиса до того, как он стал королем рок-н-ролла. На левой после того, как он стал королем. Грудь и живот покрывали тексты песен на английском языке, все семьдесят, ну или сколько там, не знаю, альбомов. На спине эти альбомы переводились на русский. Руки были покрыты портретами Элвиса – с детства и до самой смерти.
Мельников уселся на пол и продемонстрировал нам ступни. На них были какие-то имена, Мельников пояснил, что это имена всех самых злостных врагов Элвиса, и каждым шагом он их попирает и предает позору.
– Моя фотография есть во всех ведущих музеях мира, – сообщил Мельников. – А из своей кожи я завещал сделать чехол для любимой гитары Элвиса. Ну, естественно, после своей смерти.
Я сфотографировал Мельникова с фасада и с тыла.
– Теперь ваше фото будет и в фан-клубе «Слабослышащие Элвисы Оклахомы», – заверил я. – Это большая честь для клуба...
Жмуркин разразился серией иков и клекотов.
– Бьорн говорит, что вы – самый преданный поклонник, которого он видел в своей жизни! – передал я.
Жмуркин покивал.
– Вряд ли, – скромно потупился Мельников. – Я не достоин называться самым преданным, есть люди чище, есть люди приближеннее. Но я все-таки не то что этот Барабанщиков. Я настоящий! Моя жена, между прочим, ждет ребенка.
– И если родится мальчик, вы назовете его Элвисом! – с энтузиазмом воскликнул я.
– Почему только мальчика? Девочку тоже. Имя Элвис к лицу любому... Ну, почти любому.
– Ну да, как я об этом не подумал, – я хлопнул себя по лбу.
– Элвис жил, Элвис жив, Элвис будет жить! – изрек Мельников.
После чего вывернул нижнюю губу. Она, естественно, была татуирована. С внутренней стороны.
ELVIS LIVE
Элвис жив. Ну, само собой.
Снежок втянул воздух.
Ничего. Никакой видимой реакции. Элвисом-крысой здесь и не пахло. Совсем.
Жмуркин промычал протяжно.
– Бьорн интересуется, – устало сказал я, – Бьорн интересуется – почему вы не татуировали лицо?
Да и самому мне было интересно.
– Увы, – развел руками Мельников, – увы, пока не могу. Я же говорил, я финансист. Работаю в банке. А там надо соблюдать буржуазные нормы приличия. Знаете, наш народ пока еще очень костный, он не может понять, что душа у человека устремлена ввысь... Но я уже наметил сроки, когда я заработаю себе и своему маленькому Элвису на жизнь, я уйду, конечно. Буду жить как человек... И тогда дело дойдет и до лица... Вы ведь знаете, что Элвис был татуирован?
– Татуирован?
– А вы не знали... – Мельников с укоризной покачал головой.
Жмуркин покивал, давая понять, что он-то про такие тонкости, само собой, знает.
