Софья Радзиевская - Тысячелетняя ночь
— Помню, госпожа, — недоумевающе ответила служанка, — конечно, помню. Мартин, твой паж, слышал это от Гвидо-конюха, а Гвидо — от Тома-пастуха, а Том…
— Позови же Мартина скорее, — перебила её Мериам. — Или — Гвидо, или… нет, послушай, Катерина, я тебе самой сейчас что-то скажу.
Но Катерина уже отложила вышиванье и встала со встревоженным видом:
— Старая Мери удивительно варит питьё. Помогает от солнечного удара и от дурного глаза. Я сейчас принесу его тебе, госпожа!
И служанка исчезла из комнаты, прежде чем Мериам успела удержать её:
— Катерина! — крикнула она было в раскрытую дверь, затем улыбнулась и, покачав головой, снова подошла к окну и остановилась около него в глубоком раздумье.
Как давно это было? Ах да, пять лет тому назад. «Ты — моя, я — твой, — сказал кудрявый “принц” в шапочке из меха косули и поцеловал её мокрые глаза. — Помни же, Мериам, я вернусь за тобой!» А потом он взобрался по верёвке на гребень стены, махнул шапочкой и исчез. Подозрительно хлюпавшая носом Катерина тогда сторожила за розовым кустом, а паж Мартин держал верёвку и потом, отвязав её, спрятал в сарае…
Мериам вздохнула и повернулась навстречу встревоженной Катерине, спешившей с большой чашей питья в руках.
— Кет, милая, — сказала она, — я не сошла с ума и солнце не напекло мне голову. Но пусть Мартин скорее узнает у Тома-пастуха — как найти Робин Гуда. Потому что Робин Гуд — это мой жених, Роберт Фицус, граф Гентингдонский.
Не разлейся удивительное питьё по каменному полу всё, до последней капельки, оно, наверно, очень пригодилось бы самой Катерине — так поразила её эта новость. Через минуту всё разъяснилось и девушки горько и радостно поплакали в объятиях друг друга, что, как известно, в семнадцать лет помогает гораздо лучше, чем любое успокоительное лекарство.
Глава XXII
Посреди зелёной и мягкой, точно бархат, лужайки, стоял старый, поражавший своей толщиной дуб. Вершина его была когда-то сожжена ударом молнии и засохла, но это не мешало ему расти и шириться, пока не превратился он в самое старое и мощное дерево в Шервудском лесу графства Ноттингемского, около Ньюстедского аббатства. На первый взгляд, было удивительно: как такая сочная шёлковая трава не привлекала внимания оленей, которые в заповедном королевском лесу паслись целыми стадами на радость лесникам и горе окрестным крестьянам. Но мягкая зелень прелестной лужайки находилась под надёжной защитой: предательская топь окружала её — зелёное же бархатное болото, по колеблющейся поверхности которого могли пройти только хорошо знавшие дорогу человек или зверь. Трясина. Слишком топкая, чтобы удержать на себе, и слишком густая, чтобы в ней можно было плыть, она расступалась под ногами при малейшем неосторожном движении и так же мягко смыкалась… над головой неопытного пешехода. И опять ровная, зелёная, чуть колышащаяся поверхность манила глаз, а скоро утихало и еле заметное её судорожное колыхание.
Но Стив недаром родился и вырос вблизи этого леса. Единственная безопасная тропинка, ведущая к удивительному дубу, была ему так знакома, что по ней, не колеблясь, провёл бы он ночью целый отряд. И потому сейчас под деревом пылал яркий огонь, на котором жарилась половина оленя, а роль повара выполнял Филь. Круглое весёлое лицо его так и лоснилось от удовольствия и жара костра, а Стив, удобно лёжа на животе и опираясь подбородком на сложенные руки, задумчиво смотрел в огонь.
— Давно не ел такой жирной оленины, — прервал молчание Филь. — Что ни говори, а родное — всё лучшее. Взять вот того же оленя…
Но какие качества отличали оленей Ноттингемпшайра, Филю так и не удалось объяснить: на поляну стремглав выбежал запыхавшийся человек с луком в руке.
— Стив, Филь, — задыхаясь выговорил он, — королевские лесники привязали к дереву двух молодцов, хотят расстрелять их стрелами на двести шагов. Скорей!
Уговоров не потребовалось — оба уже стояли с луками и стрелами в руках, напряжённые, готовые действовать. Быстрым движением практичный Филь притушил костёр и отодвинул вертел с олениной.
— Чтобы не пережарилась, — коротко объяснил он. — Молодцы-то ведь, небось, голоднее волков.
— Подождите, — остановил их Роберт. — Их много, силой взять нельзя. Ты, Филь, беги по дорожке и влево — знаешь, туда, где липа с дуплом? Полезай в дупло и кричи как можно громче: «На помощь, на помощь!» Они услышат и непременно прибегут туда. А мы тем временем доберёмся до парней и посмотрим, чего они стоят. Скорей!
План был неплох, Филю нравилась всякая игра. Весело кивнув головой, он положил лук и прицепил к поясу короткий меч.
— Ну и потеха! — воскликнул он. — Подождите же — самого чёрта напугаю!
И он исчез на тропинке, прежде чем Роберт и Стив сдвинулись с места.
Роберт весь горел от возбуждения. Утро весёлого похода в Ноттингем за славой и серебряным рогом вспомнилось ему, губы его были крепко сжаты и лицо непривычно сурово.
— Идём, — отрывисто сказал он. — Если они не все побегут на крик Филя… тем хуже для них. — И с луком наготове он устремился по опасной тропинке.
— Следи за знаками, Роб, — повторял Стив, едва поспевая за ним. — Следи за знаками.
Грубые голоса послышались невдалеке, на окраине болота, и заставили их сдержать шаги. На лужайке толпа одетых в зелёное платье лесников с весёлыми криками окружила развесистую липу. Толстая кожаная верёвка несколько раз охватывала её ствол, удерживая двух рослых молодцов в изорванной одежде, избитых и окровавленных. При виде этого зрелища лук дрогнул в руке Роберта.
Один из пленников, высокий, черноволосый, привлёк его внимание. Он стоял совершенно спокойно, будто не замечая окружавших его лесников. Роберт дрогнул. Ему показалось, что большие тёмные глаза незнакомого человека смотрят прямо на него.
— Я знаю этого человека. Но где я видел его? — прошептал он. В ту же минуту страшный крик отвлёк его внимание.
— Помогите! На помощь! — прозвучало так естественно, что первым движением Роберта было — кинуться на зов. Но тихий смех Стива заставил его опомниться.
— Молодчина, Филь, — прошептал тот в восхищении. — право, можно подумать, что с него шкуру дерут.
Крик повторился. Лесники заволновались и, оставив своих пленников, сбились в кучу.
— Это кто-нибудь из наших, — вдруг крикнул один из них. — Бежим! — И они все устремились туда, откуда неслись отчаянные вопли.
В следующую минуту кожаная верёвка, разрубленная ударом меча, упала на землю.
— За мной! — крикнул Роберт. — Бегите вслед, а то завязнете в болоте!
Высокий чёрный человек быстро согнул и разогнул затёкшие руки, затем так же быстро нагнулся и подобрал брошенный кем-то из лесников кинжал.
— Спасибо, — коротко проговорил он и, не прибавив больше ни слова, несколькими ловкими прыжками догнал??? знакомое, но на разговоры времени не было. Все четверо мчались по узкой опасной тропинке, напряжённо следя за отметками по краям её и стараясь попадать в след один другому.
— Готово! — чуть дыша проговорил наконец Стив и почти повалился на землю около не успевшего потухнуть костра. — Подкиньте немного хворосту, братцы, — прибавил он уже обычным своим спокойным тоном и, нагнувшись, придвинул окорок ближе к огню. — Так, ну сейчас доспеет, а тем временем и Филь явится.
Второй из пленников, коренастый и рыжий, охотно подбросил в огонь охапку хвороста и остановился, растирая руки и не сводя жадных глаз с румянившейся оленины.
— Два дня ничего не ели, — отрывисто проговорил он, но запнулся, заметив, что его никто не слушает.
Роберт и высокий незнакомец стояли друг против друга. Глаза их встретились и не могли оторваться. И Стив с невольным жгучим любопытством наблюдал за ними.
— Что за чёрт! — начал было рыжий, но в эту минуту Роберт, точно просыпаясь, провёл рукой по глазам и шагнул вперёд.
— Гуг! — промолвил он, протягивая руки.
Черноволосый отступил, как поражённый громом.
— Я знаю тебя! О, я знаю тебя! — воскликнул он. — У тебя её глаза. Но как мог ты оказаться здесь, ты, сын госпожи Элеоноры?!
И, глубоко потрясённые, они обняли друг друга.
— Что за чёрт! — тихо повторил рыжий и озадаченно посмотрел на Стива. Но тот отвернулся и снова нагнулся над костром: тех двоих следовало предоставить самим себе. А они, взрослые загрубевшие мужчины, стояли, держась за руки, и слёзы лились по их лицам. Гуг продолжал что-то спрашивать, но Роберт не в силах был отвечать. Тихая лунная ночь возникла перед глазами его души, белая фигура матери в лунном свете у окна и маленький мальчик, прижавшийся к ней. «Скажи, а раб мог бы быть моим другом?»
Бывают в жизни минуты, когда исчезает всё мелкое, наносное, что превращает жизнь в серые будни. В такие минуты человек становится мудрым и чистым, ради них стоит жить. Такой была и эта минута. Высокородный граф Гентингдон сказал бывшему своему рабу: «Моя мать умерла, но я знаю — она любила тебя». И Гуг, взяв его руку и смотря ему в глаза, так же тихо ответил: «Знай и ты: жизнь мою я отдам за тебя».
