Михаил Водопьянов - Полярный летчик
Штаб спасения отправлял на выручку челюскинцев два спешно отремонтированных ледокола. Идти им долго, через моря и океаны. Когда они доберутся до цели? Ведь к тому времени льдина может растаять под лучами летнего солнца!
Оставались самолёты!
Но в то время многие авиационные специалисты, и в нашей стране, и за рубежом, заявляли, что спасти челюскинцев с воздуха невозможно.
Путь к лагерю челюскинцев лежал через высокие горные хребты, через огромные пустынные пространства, где сотни километров отделяли один населённый пункт от другого. Редко кто летал в этих местах, и то летом, а зимой ни одна машина по неизведанным маршрутам до далёкого Чукотского моря не долетит. А если кто и дойдёт, то всё равно не сможет сесть на неровный, торосистый лёд беспокойного полярного моря. Вертолётов тогда не было и в помине, а самолёты были крайне редкими гостями на далёком Севере. Не то что теперь, когда воздушные корабли добираются до Северного полюса за пять-шесть часов.
И всё-таки правительственная комиссия решила спасать челюскинцев самолётами. Как было известно из радиограмм, посылаемых Шмидтом, дружные челюскинцы не покладая рук работали, подготовляя ровную площадку для приёма самолётов.
Комиссию засыпали просьбами: все хотели принять участие в спасательной экспедиции. Писали рабочие, студенты, служащие, журналисты, моряки, а особенно, конечно, лётчики.
Думал об этом и я. Мой самолёт «М-10-94» был приспособлен для полётов в трудных зимних условиях на Севере. Кабина отеплена. Машина оборудована для слепых полётов. Трубки указателя скорости и других приборов подогревались током от аккумуляторов. Установлены добавочные баки для бензина.
Всего этого не было на однотипных машинах «Р-5» звена военного лётчика Николая Каманина, которые были отправлены на пароходе «Смоленск» из Владивостока на Чукотку. С ним плыл и известный полярный лётчик Василий Молоков.
Если военные пилоты смогут летать на простых «P-5», то просто грех не принять участия в спасении челюскинцев моему замечательному «М-10-94». Правда, в Арктике мне летать но приходилось, по зато я порядочно поработал на Дальнем Востоке, открывал пассажирскую линию на Сахалин, ходил в небе над тундрой и тайгой, над туманным Охотским морем и бурным Татарским проливом. Условия полёта там были весьма сходны с арктическими.
Я без конца изучал карту и намечал маршрут полёта. Из Москвы до Николаевска-на-Амуре буду лететь по оборудованной трассе. Дальше я собирался взять курс на Охотск, бухту Нагаево, Гижигу, Каменку, Анадырь, Ванкарем. Из Ванкарема удобно совершить прыжок на льдину челюскинцев. «Лечу я по побережью Охотского моря, и вдруг случается худшее, что может быть в воздухе, – останавливается мотор. Тогда я планирую на берег, может быть, ломаю машину и всё же буду чувствовать себя лучше на твёрдой земле, чем челюскинцы на плавающей льдине. А вдруг я долечу до лагеря Шмидта и буду спасать людей!» Вот о чём я думал по ночам.
Наконец я написал заявление начальнику Московского управления Гражданского воздушного флота с просьбой направить лётчика Водопьянова на Чукотский полуостров.
Он вызвал меня:
– Я прочитал ваше заявление. Вы хотите спасать челюскинцев?
– Да. Очень хочу!
Начальник прошёлся по кабинету, резко повернулся ко мне и спросил:
– Сколько человек сидит на льдине?
– Вы же знаете – сто четыре человека!
– Знаю и то, что, когда вы прилетите туда, будет сто шесть. Сломаете там самолёт, вас самих спасать ещё придётся. Ну, вот и всё!
«Нет. Это ещё не всё!» – подумал я и поехал в редакцию «Правды».
Товарищи журналисты совсем иначе отнеслись к моему предложению и обещали помочь.
Вскоре, к великой радости, меня вызвали в Кремль.
Когда я, волнуясь, вошёл в кабинет Куйбышева, Валериан Владимирович поднялся мне навстречу:
– Вы готовы лететь спасать челюскинцев?
– Да! Машина подготовлена к полётам на Севере. Могу вылетать завтра!
– Покажите маршрут, по которому думаете лететь.
Я начал уверенно водить карандашом по уже хорошо знакомой карте.
Товарищ Куйбышев задумался, потом встал из-за письменного стола и решительно сказал:
– Маршрут, в общем, правильный. Только до Хабаровска поедете экспрессом и самолёт в разобранном виде возьмёте с собой.
Я попытался возразить: зачем лётчику плестись поездом, когда дорог каждый день. Люди томятся в ледяном плену. Ждут помощи…
Куйбышев, словно заранее предвидя мои возражения, очень спокойно разъяснил:
– Подсчитайте, каким путём вы скорей достигнете цели? Сейчас зима, дни короткие. Вы полетите на восток, стало быть, день укоротите настолько, что больше одного участка пути не осилите. А их примерно десять до Хабаровска, а поезд идёт девять суток. Да и погода на трассе может оказаться плохой, придётся ждать, пока она улучшится, а сколько – неизвестно. Нет, поездом верней!
– Я хотел лететь день и ночь! – растерянно сказал я.
– Этого мы вам не разрешим, – остановил меня Валериан Владимирович. – Надо рассчитывать силы. Не торопитесь! Арктика не прощает спешки! Не рискуйте, действуйте наверняка!
– Понятно. Разрешите приступать к выполнению задания?
На прощание председатель правительственной комиссии тепло, по-дружески посоветовал:
– Всё тщательно проверьте, без нужды не рискуйте, в плохую погоду не летайте. Помните: люди на льдине ждут и надеются на помощь лётчиков… В общем, успех будет зависеть от вас самих…
В хвост транссибирского экспресса, отходившего от Ярославского вокзала в Москве, прицепили товарную платформу. На неё был погружен тщательно закрытый брезентом, разобранный «М-10-94». В купе мягкого вагона устроились я и бортмеханик. Это был не Бассейн. Флегонт не дождался моего возвращения. Можно сказать, изменил мне. С другим лётчиком он отправился спасать челюскинцев.
На выручку пленников льдов
– Втроём лететь веселей. В случае чего, будем оказывать друг другу помощь! – предложил старый пилот Галышев.
В то время полярных лётчиков можно было по пальцам перечесть. Они все заочно знали друг друга. Слышали, что этот в тумане летает, у того посадка не ладится, один смел до лихости, летит в любую погоду, другой больно осторожен, месяц выжидает безоблачного неба. Но были лётчики на северных линиях, с которыми знаком был каждый, и все уважали их за мастерство и мужество. Таким был Виктор Васильевич Галышев – пилот, поднимавшийся в небо ещё до революции. Он облетал чуть ли не весь советский дальний Север.
Я очень обрадовался, когда встретил в Хабаровске Галышева. Здесь же я увидел Ивана Доронина, ещё молодого, но уже бывалого лётчика, очень «везучего», потому что у него за десять лет работы в авиации не было ни одной аварии.
Мы втроём помогали механикам сгружать с платформы «М-10-94» и собирать его. Работали часов по двадцать трое суток. Нашему нетерпению не было границ – челюскинцы на льдине ждут!
Из газет мы уже знали, что лётчик Анатолий Ляпидевский, оказавшийся ближе всех к лагерю Шмидта – его двухмоторный самолёт «АНТ-4» зимовал на Чукотке, – после многих разведывательных полётов пятого марта первый добрался до челюскинцев и вывез на материк всех женщин и детей. Лётчики Маврикий Слепнёв и Сигизмунд Леваневский, командированные правительством в Америку для закупки самолётов, летели к лагерю со стороны Аляски. От Аляски до льдины в Чукотском море – рукой подать. Борясь с циклонами и туманами, пробивалось к пленникам льдов звено Каманина. А мы всё еще мешкаем. Надо спешить. Ох, как надо спешить!…
Поставили мы на самолёт новый мотор. Облетал я его над аэродромом. Всё нормально, машина ведёт себя прекрасно. Здесь же, на аэродроме, стояли два пассажирских самолёта «ПС-3» Галышева и Доронина. Скорость их была ниже, чем у моего «Р-5».
– Хороша, Михаил, у тебя машина! – восхищённо сказал Галышев, похлопывая по её борту.
Как старшего и самого опытного, мы выбрали Виктора Васильевича «старостой» нашего перелёта.
Утром семнадцатого марта втроём мы покинули Хабаровск. Я стартовал последним на своём быстроходном «Р-5», пришлось описывать в воздухе круги, набирать высоту, планировать. Пошёл снег, видимость ухудшилась.
Как ни старался не потерять товарищей из виду, всё-таки в густом снегопаде они исчезли из моего поля зрения. И вдруг перед самым носом моей машины появился тёмный силуэт, я рванул ручку управления на себя и чудом не столкнулся с самолётом товарища. Прибавив обороты мотору, вынужден был по приборам уйти вверх. На высоте двух с половиной тысяч метров я поднялся выше облаков. Ослепительно светило солнце, а над землёй бушевала метель. Судя по сводке, и в Николаевске – месте первой нашей остановки – тоже снегопад. Лететь по компасу на высоте, не видя земли, опасно. Пробиваться вниз – рискованно, можно налететь на высокую сопку, около Николаевска их много. Идти же по низам, бреющим полётом, тоже нельзя: вдруг налечу на Галышева или Доронина.
