Идилля Дедусенко - Жаворонки ночью не поют
Огромная тыква! Это было такое счастье! Костя достал свой перочинный нож и стал ловко разрезать тыкву на маленькие ломтики. Глаза ребят горели ожиданием, но никто не посмел бы взять ни кусочка без команды, как и картошку, горка которой высилась рядом. Косте доверяли все – у него был удивительный глазомер.
С тыквой и картошкой покончили быстро, но вставать никому не хотелось. Зойка понимала, что эти крохи только разбудили притаившийся голод.
Сколько они уже в пути? Кажется, сорок шесть суток… Или сорок пять? Зойка силилась вспомнить и не могла. Слабость то и дело наплывала туманом. Надо было идти, но не хватало сил подняться с земли. Уже много дней они шли, не разбирая времени суток, просто когда ещё были на это силы. «Отдохнём немного», – решила Зойка.
– Посидим чуть-чуть, – сказала она, ложась на полузасохшую картофельную ботву, и перед её глазами поплыла бесконечная дорога, которая, казалось, вела в никуда.
Ей представился тот аул, откуда им посоветовали идти в Махачкалу. Они шли тогда всю ночь. Тощенький месяц едва освещал дорогу, но этого было достаточно, чтобы не потерять её. Дважды делали небольшие привалы, а утром набрели на островок каких-то кустарников и сели завтракать. В ауле их снабдили хорошо. Но дальше дорога шла вдали от селений, еды взять было негде, и в Махачкалу они пришли вконец измученными и голодными.
Зойка повела ребят на железнодорожную станцию, чтобы отсюда их повезли до Баку поездом. Но дежурный по станции, выслушав её, с удивлением сказал:
– Ты с луны салился, дэвичка? Нэ знаэшь – война! Эшелоны на фронт нэ могу отправить. Два сутки стоят. Это, знаэшь что? Мине уже к стенка нада ставить! А гдэ я вагоны возьму?
– Нам есть нечего! – крикнула Зойка.
– Эсть нечего? Кушать?
Дежурный постоял в раздумье, потом сказал:
– Пачэму я тибе должен вэрить? Проэзжали здэсь из дэтдома, у них вагоны, дакумэнты. А у вас гдэ дакумэнты?
Зойка опять принялась объяснять, как они оказались без денег и документов, но история эта была настолько невероятной, что дежурный, слушая, недоверчиво качал головой. Тогда Зойка схватила его за рукав и настойчиво потащила к двери.
– Вот смотрите! – сказала она. – Считайте сами, сколько их!
Ребята грустно и устало смотрели на дежурного. Он опешил, увидев больше сотни оборванных и измождённых мальчишек и девчонок, которые стояли непривычно тихо. По их виду, по лихорадочному блеску глаз нетрудно было догадаться, что они действительно сильно голодны. Зойка торопливо полезла в карман:– Ой, вспомнила! Такие документы сгодятся?
Она достала комсомольский билет и листок со штампом детдома. Дежурный взял листок, с уважением посмотрел на комсомольский билет и пошёл к телефону.
– Слушай, Патимат, – сказал он, набрав номер.
– Дальше разговор шёл на незнакомом Зойке языке. Дежурный в чём-то горячо убеждал Патимат, лишь изредка вставляя русские слова:
– Кто будэт платить, кто будэт… Чудачка ты, Патимат! Кто будэт платить… Мы с тобой заплатим.
– Э-э-э, Патимат! У нас с тобой четверо. Прэдставь, что это они…
– Падумаэшь, балшой началник! Пусть идёт сюда, сам смотрит эти дэти… Э-э-э, нэту… Я эму патом обясню. У них дакумэнт эсть!
Дежурный ещё что-то говорил жене, а потом закончил по-русски:
– Маладэц, Патимат! Они сэчас к тибе придут.
Он положил трубку и, подозвав Зойку, подал огрызок карандаша.
– Садысь за стол и пиши, – сказал он. – Пиши: «Палучила в жэлэзнодорожном рэсторане от Патимат Газалиэвой двадцать буханок хлэба и пять кило варэня». Написала? Распишись. Тэпэрь иди и палучай. А вагонов нэту, дэвичка. Идитэ па рэльсам. Нэ сабьётэсь. Нэ бойся, дэвичка, ви же на савэцкой земле, люди памогут.
Хлеб с вареньем они ели на берегу моря. Неподалеку из-под земли торчала труба, из которой лилась чуть тепловая вода. Ею запивали вкусные бутерброды. Зойка радовалась, что так удачно предъявила «документ» – листок со штампом.
На втором она хотела написать письмо Лёне, благо, появился карандаш. Ей стало не по себе от мысли, что за столько времени она этого не сделала и вообще очень мало вспоминала о нём. Но разве до этого ей было? Да и откуда бы она отправила письмо, если на всём пути не встретила ни одного почтового ящика? Вот теперь можно написать, пока детвора плещется в море. Сама она уже искупалась и обсыхала под покосившимся деревянным навесом.
Зойка достала листок и, расправляя его, с улыбкой смотрела на детей. Многие из них первый раз в жизни видели море. Если бы эти дети не были так слабы, измучены, сколько было бы сейчас визгу и восторга. Но всё равно Зойка видела по их лицам, что они очень довольны. «Только чем же я буду их кормить, когда мы съедим оставшиеся десять буханок?» – подумала она, и рука с огрызком карандаша замерла над листком: ведь он может ещё пригодиться, когда им совсем нечего будет есть.
Зойка свернула листок и снова зашпилила карман. Она старалась представить Лёнино лицо, но оно словно потеряло реальные очертания и всё время ускользало из памяти. «Что это?» – с тревогой подумала Зойка, а потом поняла: это слабость, которая то и дело окатывает непослушное тело, дурманит мозг, и память с трудом возвращает то, что затаилось глубоко в сердце. «Доберёмся до места, тогда напишу, – решила Зойка. – Объясню, почему так долго не писала, Лёня всё поймет».
Теперь, лёжа на ботве, она снова старалась припомнить его лицо, но оно расплывалось, отодвигалось. Отчётливо представлялись только его глаза в день разлуки. И тут же почему-то предстали требовательные глаза Королёва. «Ты сберегла детей?» – будто спрашивал он.
Сберегла ли? Исхудавшие так, что видны лишь кожа да кости, они всё-таки живы. Их не раз настигали немецкие самолеты, бомбившие железную дорогу, их изнуряют жара и голод, их иссушает жажда, у них отупели головы и онемели ноги от бесконечного движения, но они живы.
– Костя, посмотри на столбик, сколько ещё километров до Баку?
Костя прошёл вперёд, к верстовому столбу, крикнул оттуда:
– Пять! Пять километров!
– Ещё пять километров!
Это почти день пути. С тех пор, как они постоянно голодают, им не удаётся пройти больше. Приходится часто делать привалы, потому что то и дело кто-то теряет сознание. Уже больше недели они идут по безлюдью. Только рельсы да шпалы, от которых нельзя оторваться, страшно потерять дорогу. Свернёшь в сторону – и неизвестно, хватит ли сил вернуться обратно. А железная дорога обязательно приведёт в Баку. Вот и идут, никуда не сворачивая. Иной раз набредают на дикую яблоню или грушу, на какие-то ягоды, только потому ещё и живы.
Зойка села, оглядела своих. Вспомнила, как старалась взять для них побольше вещей в краевом центре. Теперь уже истоптаны и выброшены все ботинки, потеряны все пальто и полотенца – ни у кого не было сил их нести. По очереди несли от Махачкалы самую драгоценную вещь – бутыль из-под варенья, наполненную водой. Вовик так исхудал, что на лице остались одни белесые брови и ресницы. Таня светилась насквозь. Роза и Люда, как две тени, взявшиеся за руки. Толик… О нём вообще лучше не говорить. Костя тоже очень сдал, но крепится изо всех сил. Самый надёжный помощник. Что бы она делала без него? Нина, хоть и посапывала иногда недовольно, но Зойкины распоряжения выполняла безоговорочно.
Когда кто-нибудь не выдерживал и отказывался идти дальше, Зойка больше не кричала, она, не говоря ни слова, подходила и напряжённо смотрела ему в глаза. Это действовало лучше самых убедительных слов: ребёнок вставал и снова становился в строй.
Пора подниматься. День только начался, и сегодня надо во что бы то ни стало дойти до Баку. Дойти засветло, чтобы успеть обратиться за помощью. Что сказал дежурный по станции? Мы на советской земле, в Баку обязательно помогут. Почему Зойка связывала свои надежды с этим городом, неизвестно. Может, потому, что дальше было море, его не перешагнёшь, и это кто-то должен понять. Понять и помочь им добраться до Средней Азии. Но Баку ещё так далеко! Только бы пройти эти пять километров и не упасть! Ещё один день голода никто не выдержит.
И опять зашаркали по дороге ослабевшие босые ноги. Дети шли, поддерживая друг друга и поминутно останавливаясь, чтобы кого-то поднять или чуть-чуть передохнуть. И если бы кто видел это, он упал бы на колени перед детьми в знак преклонения перед их удивительным мужеством и братством.
– Ну! Вперёд! Родные мои, золотые дети. Только не останавливайтесь, прошу вас. Баку уже близко. Надо дойти.
Зойка говорила тяжело, прерывисто, задыхаясь при каждом шаге. Дети понимающе смотрели на неё и делали ещё несколько шагов.
В город так и вошли, по шпалам. Остановились около привокзальных зданий. Проходивший мимо рабочий с удивлением оглядел детей, которые неизвестно откуда взялись, да ещё в таком количестве. Зойка обратилась к нему:
– Скажите, пожалуйста, где эвакопункт?
– А вам зачем туда?
– Детдом эвакуируется.
– Идите в порт, там эвакопункт. Обращайтесь прямо к Амирову.
