Ирина Стрелкова - Опять Киселев
— Все есть. Я ж на дежурстве!
— Ну, пиши. Пострадавший — Александр Горелов. Работает слесарем в механическом цехе, живет на частной квартире, Пушкинская, тридцать шесть, на втором этаже, у пенсионеров Шменьковых… Записал?
— Спасибо, Галина Ивановна! Значит, он на какое-то время приходил в сознание? Он больше ничего не сообщил?
— Он вообще ничего не сообщил! — отчеканила Галина Ивановна. — Ты, Коля, каким был, таким и остался. В одно ухо вошло, из другого вылетело. Тебе русским языком было сказано: без сознания.
— Откуда же вам… — Фомин не договорил. Он не должен был доверяться словам врача «скорой». Он обязан был сам обыскать потерпевшего. Оказывается, документы при нем все-таки имелись. Или, может, письмо, квитанция…
Галина Ивановна не торопилась с ответом. Она заспорила с кем-то находившимся у нее в кабинете.
— Тут у меня один больной, — сообщила она наконец Фомину. — Умная, скажу тебе, голова! Приходит и говорит: «Если будут интересоваться из милиции…», и кладет листок, с которого я тебе диктовала…
«Это Киселев! — подумал с тоской Фомин. — Только он, больше некому. Опять Киселев!»
— Вот, даю ему трубку — не берет, — продолжала Галина Ивановна. — Кланяется тебе. Говорит, вы друзья детства. Киселев его фамилия…
II
Володя Киселев попал в больницу со сложным переломом голени. Дело было так. Утром он заглянул в исторический зал музея и увидел, что уборщица с помощью тети Дены устанавливает под главной люстрой хлипкую стремянку, створки которой соединяются лишь одним железным крючком. Старухи со свойственной их возрасту переоценкой собственных сил намеревались протереть запылившиеся хрустальные висюльки. Разумеется, наверх полез Володя. Уборщица и тетя Дена вцепились в стремянку, чтобы не разъехалась на скользком паркете. Она и не разъехалась. Подломилась верхняя перекладина, на которой балансировал Володя. Он сверзился, в общем-то, удачно. Высота потолка в зале — пять метров, а внизу — стекло витрин.
С Путятинской городской больницей у Володи было связано много грустных воспоминаний. Он привозил сюда мать в тяжелейшем состоянии, забирал домой с великой надеждой на выздоровление. И снова надо было укладывать мать в больницу, дежурить в палате, выспрашивать докторов. После смерти матери Володя старался не ходить Фабричной улицей, в начале которой стояло мрачное большое здание дореволюционной постройки из красного кирпича. Год назад старое здание отдали стоматологической лечебнице, а городская больница разместилась в новых корпусах — за рекой, в сосновом бору.
Врачи, медсестры, санитарки помнили Володю мальчишкой, прибегавшим к больной матери. Его положили в палату на двоих, вторая койка пустовала. Вечерами его навещала Галина Ивановна, прилежная читательница толстых исторических романов. Однажды Володя рассказал ей, что любимая дочь Кромвеля умерла в возрасте двадцати девяти лет от рака. Галина Ивановна уговорила его подготовить для врачей лекцию о том, чем болели Наполеон, Веспасиан, египетские фараоны… Володя с жаром взялся за интереснейшую историческую тему.
Сотрудницы музея приносили ему домашнюю снедь и книги. За его домом взялась приглядывать тетя Дена, не перестававшая всем повторять, что Володя страдает по ее вине. Она выкопала в огороде картошку, сняла яблоки. Сколько надо, засыпала в подпол, лишек снесла на базар. Однажды у Володи оказался в руках тетрадный листок с финансовым отчетом тети Дены и сто три рубля мятыми грязными бумажками. Он попросил перевести сто рублей Татьяне. Беспечная сестрица и не догадывалась, что он в больнице.
Каждый день после школы к Володе заходил Васька Петухов и показывал свой дневник. У Васьки имелось официальное разрешение, подписанное самой Галиной Ивановной, но, будучи истинным Петуховым, он не любил пользоваться парадным ходом. У Васьки с противоположной стороны в заколоченной наглухо двери была проделана и умело замаскирована тайная лазейка.
Уходя, он обязательно спрашивал с заговорщическим видом, не надо ли Володе курева или еще чего-нибудь из запрещенного медициной. Хладнокровно выслушивал Володин отказ, а в следующий визит опять осведомлялся, не надо ли чего, и делал выразительные жесты.
Несколько раз навестил Володю известный всему Путятину «Леха из XXI века». Володя познакомился с ним минувшей зимой: Леха пришел в музей и попросил принять на вечное хранение ценную рукопись: «Мысли о XXI веке». Зная, с кем имеет дело, Володя не отказал. Взял у Лехи общую тетрадь в клеенчатой обложке, спрятал в стол и на досуге перелистал. Рукопись свидетельствовала, что Леха проглотил уйму научной фантастики. Сам он насочинял много сумбурного, от больного ума. Но встречались и занятные соображения. Например, Леха доказывал, что в XXI веке будут окружены особым почетом люди, которые добровольно — из чувства высокого благородства и любви к человеку! — берут на себя тяжелый и грязный труд.
Эта Лехина святая мечта тронула Володю. Он знал, что странный парень, числящийся на учете у психиатров, работает на фабрике грузчиком.
В больницу Леха приходил к матери, которой недавно Галина Ивановна оперировала желудок. У Володи он обычно спрашивал совета, как воспитывать двух младших сестренок, отбившихся от рук.
— Надо бы в школу наведаться, — озабоченно говорил он Володе, — но мать категорически против. А ты как думаешь?
— Знаешь, она совершенно права, — отвечал Володя очень серьезно. — Сестры у тебя уже не маленькие. Пора им самим отвечать за себя.
— Люблю побеседовать с умным человеком, — благодарственно говорил Леха, уходя.
Валентина Петровна навестила Володю только на третью неделю его пребывания в больнице. И он же оказался перед ней виноват!
— Что же ты мне раньше не сообщил! — упрекнула она, ставя в вазу на тумбочке букет лиловых астр. — Мог бы передать с Васей Петуховым. Он мне сам покаялся, что бывает у тебя каждый день. Почему же я должна узнавать о том, что ты в больнице из городской газеты? «Работник музея В. Киселев прочел для врачей увлекательную лекцию по истории медицины, слушатели забросали лектора вопросами…» — Валентина Петровна вынула из холщовой модной сумки банку с вареньем. — Я тебе принесла черничное, мама говорит, что оно полезно от расстройства желудка… — Забота о его желудке ужасно смутила Володю. — А это тебе от деда Анкудинова. — Она достала из сумки банку, словно бы наполненную солнечным светом. — И к меду подробнейшая инструкция…
Разгрузив сумку, Валентина Петровна принялась наводить порядок в Володиной тумбочке, а он этого не терпел и никому не позволял, прекрасно управлялся сам, без посторонней помощи. Нет, совсем не таким представлялся его поэтическому воображению приход в больничную палату той, о которой он не переставал думать все эти дни. Валентина Петровна, совершенно не видя и не слыша его душевных страданий, вытаскивала из тумбочки грязные носки и майки, запихивала в сумку.
— Постираю и принесу в следующее воскресенье. И Колю с собой притащу. Ему уже попало от меня. Тоже называется друг. Не знал, что ты в больнице!
Скрытый за этими словами смысл мог бы расшифровать и не такой тонкий человек, каким себя считал Володя. «Притащит с собой Колю! Очень-то он мне нужен! Это ей хочется видеть его, бывать с ним… хотя бы у меня в больнице».
Валентина Петровна ушла. Володя уныло изучал лиловый букет астр. Все оттенки лилового, ало-голубого прекрасны у сирени, но не у астр. Астры хороши белые и пунцовые, особенно пунцовые, любимый Володин цвет — но только у астр… У георгинов он бывает примитивен, груб… Пунцовый цвет еще можно назвать темно-алым, темно-багряным или — еще лучше! — червленым… Червленая багряница, подбитая горностаем, — парадное одеяние русского царя…
Закрыв глаза, Володя воскрешал в памяти классические густые цвета русской истории, но, как видно, за время болезни воля его ослабла: вместо государя в червленой багрянице он явственно узрел самодовольно улыбающегося Фому. «Друг? Какой он мне друг? Мы совершенно разные люди! Ничего общего…»
Приподнявшись на локтях, Володя взял с тумбочки инструкцию деда Анкудинова. Старик настоятельно рекомендовал мед как надежнейшее снотворное. «Покой пьет воду, беспокой — мед», — писал дед Анкудинов убористым почерком. На ночь Володя отпил из банки несколько глотков густой, тягучей, душистой сладости, и ему показалось, что «беспокой» вправду начинает исчезать.
…В ту ночь дежурил по больнице молодой хирург, невзлюбивший Володю с первого взгляда. «У нас в больнице завелись фавориты!» — возмущался во всеуслышание молодой хирург, и его слова Володе с возмущением передавали медсестры и санитарки, которые в свою очередь невзлюбили нового врача. Тихая распря не унималась. В результате, когда ночью привезли тяжелого пациента, дежурный распорядился поместить его на пустовавшую койку в двухместной Володиной палате.
