Сергей Голицын - Тайна старого Радуля
— Идемте в мой дом. Я вам обоим окажу медпомощь, а то дождь нас совсем вымочит.
Открыв калитку, он хотел пропустить ребят вперед, но они не трогались с места.
— Дяденька, с нами пойдемте… Он тут под горой, совсем недалеко, — слезно просила девочка. — Он щавеля очень много съел.
— Это кто, ваш теленок или козленок?
— Да нет, это наш воспитатель, наш начальник похода.
— Воспитатель? Начальник похода? — Георгий Николаевич выпрямился, замотал головой, чтобы стряхнуть воду со лба. — Ничего не понимаю. Кто же вы такие? Откуда?
Девочка затараторила необыкновенно быстро:
— Мы — московские туристы из школы-интерната. Мы пошли в дальний поход, идем уже пять дней. Нас тридцать ребят. Наши палатки внизу у реки, совсем близко. Наш начальник похода, Петр Владимирович, щавелем объелся, у него живот очень болит. Мы, ночные дежурные, увидели ваш огонек на горе, поднялись, хотели «скорую помощь» найти. — Тут девочка показала на мальчика: — Он щеку в кустах оцарапал, а я упала. Меня Галей зовут, а его — Мишей. Да идемте же!
До сознания Георгия Николаевича наконец дошел смысл этих слов. Но он решил, что страдания легкомысленного начальника похода столь же преувеличены, как тяжелая рана девочки и перелом ее ноги.
— Вот что, юные туристы, не спорьте, — достаточно твердо сказал он. — Идемте сейчас ко мне. Я врач. Я посмотрю, какая у тебя, Галя, рана.
Девочка вдруг встрепенулась, подскочила к нему.
— Вы доктор? Вы настоящий доктор? — спрашивала она.
— Скорее бывший, чем настоящий, — улыбнулся Георгий Николаевич. — Но бинтовать я не разучился.
— Нет, не нас лечить, не нас, а нашего начальника! — умоляла Галя.
— Дойдет очередь и до него, — оборвал Георгий Николаевич и обернулся к Мише: — Я помажу йодом твою щеку. Потом мы с тобой наденем плащи, и я пойду к вашему начальнику похода.
…Настасья Петровна встретила всех троих на кухне и всплеснула руками:
— Уму непостижимо! Свыше моих сил!
Только тут обнаружилось, что вся правая сторона костюма Гали, от плеча и до ступни, была сплошь покрыта грязью и блестела при свете электрической лампочки. Так лоснятся на солнце поросята, когда вылезают из лужи.
— Сейчас же снимай штаны и курточку! — загремела Настасья Петровна.
Галя вся сжалась. В поисках защиты взглянула на Мишу.
— Ну подожди, подожди! Нельзя же так сразу, — Георгий Николаевич попытался успокоить жену и повернулся к Гале: — Задери штанину.
Ссадина под коленкой оказалась совсем пустяковой. Он пошел за бинтом и йодом. Тем временем Настасья Петровна включила электроплитку и поставила на нее большую кастрюлю с водой.
— Где же это ты так испачкалась? — спрашивал Георгий Николаевич Галю, перевязывая ее коленку.
Девочка объяснила, что упала, когда взбиралась на гору. Она проехалась на боку по скользкой тропинке.
Георгий Николаевич промыл также Мишину ссадину и украсил его щеку коричневой кляксой йода; одновременно он постарался объяснить Настасье Петровне, откуда ребята взялись и как они к ним попали.
— Мамочки ваши, наверно, дурные сны сейчас видят, — проворчала она.
— Ну пойдемте к нашему Петру Владимировичу! — настаивала Галя.
— Никуда ты не пойдешь! — резко оборвала ее Настасья Петровна. — Для чего я воду греть поставила? Я тебя сейчас купать буду. Ты у нас ночевать останешься.
Галя вся передернулась, захлопала мохнатыми ресницами.
— Я обязана стеречь больного! — звонко выпалила она. — Не беспокойтесь, у меня есть во что переодеться, у меня парадная пионерская форма — красный галстук, белая блузка и плиссированная юбка.
— Не пущу — и весь разговор! — отрубила Настасья Петровна. — Просто уму непостижимо — плиссированная юбка и в такой дождь!
— Галя, ты мою жену все равно не переспоришь, — сказал Георгий Николаевич. — Но учти: она только делает вид, что сердится. Тебе же она хочет помочь, тебя же хочет получше устроить. Переночуешь у нас, а утром побежишь к своим.
— Нет, нет, нет! — Галя упрямо мотала кудрявой головой.
Тут до сих пор молчавший Миша сверкнул черными глазами, оттопырил верхнюю тонкую губу и произнес тоном важного начальника:
— Галя, как ответственный ночной дежурный разрешаю тебе покинуть свой пост и остаться ночевать в этой квартире.
И Галя тотчас же покорилась.
Георгий Николаевич надел резиновые сапоги и плащ, Настасья Петровна дала Мише свой малиновый, с капюшоном. Она вышла следом за мужем на крыльцо и напомнила ему:
— Та глава, которую ты никак не можешь закончить, кажется, опять забыта в светелочке?
— Ничего с ней не случится, пускай там переночует, — кинул он на ходу, открывая заднюю калитку, и в сопровождении Миши начал спускаться вдоль оврага по скользкой, заросшей кустами тропинке.
Дождь тем временем перестал, но часто и дробно капало с веток. Наверно, нигде в мире не пахло так упоительно, как в том овраге после дождя, да еще когда цвела черемуха. Георгий Николаевич светил фонариком. Осыпанные белыми гроздьями деревья едва выступали из кромешной тьмы. Полной грудью взрослый и мальчик вбирали в свои легкие чистейший озон, смешанный с тонким, чуть пряным запахом черемухи. Было совсем тепло и тихо. Лишь капли падали с веток: кап-кап-кап…
И вдруг совсем близко, в двух-трех шагах, защелкал соловей. Георгий Николаевич направил в черные кусты луч фонарика, соловей замолк, но тотчас же где-то в лесу за оврагом его песню перенял другой, потом третий…
— Какие это птички так хорошо поют? — спросил Миша.
— А ты разве не знаешь? Это же соловьи.
— В первый раз в жизни слышу, — признался он.
— Эх ты, московский мальчик!
Миша обиделся.
— Мы уже пять дней как в походе, — сказал он, — очень много чего узнали, а вот про соловьев не успели.
Наконец оба спустились, вышли из оврага. Георгий Николаевич увидел догоравший костер и при его слабом свете различил темные очертания молчаливых палаток. Он насчитал их шесть штук.
— Вот тут. — Миша указал на самую крайнюю.
Внутри палатки было совсем сухо, только душно. Георгий Николаевич посветил фонариком и увидел мужчину, который лежал, закинув обнаженные мускулистые руки за голову. Под складками одеяла угадывалось его атлетическое телосложение и огромный рост.
У стенок палатки, поджав колени к подбородку, сидели две девочки и мальчик. Одна девочка была очень светлая, длиннолицая; другая, наоборот, круглолицая, толстая и краснощекая, в обычное время, видно, очень веселая и смешливая. И мальчик был такой же круглолицый толстый и такой же смешливый. Но сейчас все трое выглядели хмурыми, осунувшимися.
Мужчина не спал; его русые, зачесанные назад волосы открывали широкие потные виски. От света фонарика он поморщился.
— Что с вами? — спросил Георгий Николаевич и поставил ему градусник.
Больной не отвечал. Его тусклые, словно налитые мутной водой глаза безучастно глядели куда-то в пространство.
— Что с вами? — повторил Георгий Николаевич свой вопрос. — Учтите, я врач.
Мужчина с усилием приподнялся на локтях.
— Выйдите отсюда, — коротко сказал он ребятам. — Я вас потом позову…
Как же это вы, Петр Владимирович, так неосторожно! — упрекнул его Георгий Николаевич, оставшись вдвоем с больным. — В большом количестве щавелевая кислота вредна для организма.
— Это ребятам я наврал про щавель, чтобы не беспокоились. А на самом деле, доктор, беда. Все нутро переворачивается, даже ногой не могу пошевельнуть.
Георгий Николаевич начал щупать его живот.
— Тут болит? Тут болит? Вот тут? — спрашивал он.
— Да, тут. Вот не вовремя! Подозреваю, аппендицит у меня. Так, доктор?
Георгий Николаевич молчал. Молчал и Петр Владимирович. Вдруг больной повернул голову и спросил:
— А вы тут недалеко живете?
Георгий Николаевич в нескольких словах объяснил, кто он такой и как поселился в этом селе.
Петр Владимирович неожиданно приподнялся на локтях.
— Так вы только раньше работали врачом, а теперь вы писатель? К тому же детский? — воскликнул он. — И ваши книги ребята читали?
— Возможно, читали.
— А вы любите ребят?
— Раз я пишу для них, конечно, люблю…
Пора было вынимать градусник.
— Ого! Тридцать восемь и пять! — воскликнул Георгий Николаевич. — Раз сильнейшая боль в правой нижней части живота, действительно острый аппендицит. Надо немедленно в город, в больницу на операцию.
И во второй раз за сегодняшний день он пожалел, что вблизи нет телефона.
Что же делать? До города семь километров, до ближайшего пионерского лагеря — три. Он решил попросить кого-нибудь из радульских парней довезти его до лагеря на мотоцикле, поднять там тревогу — или раздобыть машину, или дозвониться до города, до «скорой помощи».
