Камил Икрамов - Улица Оружейников
— Не из Бухары? Хорошо, — заключил он. — Ты чего-то боишься? Еще лучше. Я слепой, никто меня не упрекнет, что я прячу преступника. А ты преступник. Ты меня бойся. Я сразу вижу, что ты боишься. Будешь моим поводырем.
Вскоре выяснилось, что от слепого недавно сбежал поводырь, и Талиб подвернулся очень вовремя.
— Это все от моей доброты они бегут, — объяснил старик. — Я обычно их на веревке держу, а как отпущу — так бегут. Тебя я не отпущу.
* * *«Подайте моему господину!» — повторять этот призыв и бежать с воздетыми к небу руками — вот почти и все, что требовалось от Талиба. Правда, за день он очень уставал, а старик, если бывал по вечерам в плохом настроении, бил его перед сном или неожиданно щипал. Веревку он никогда не выпускал из рук. Ночью он обвязывал ее вокруг своего живота. Конечно, хорошо бы тихонько ночью перерезать веревку и убежать, но куда?
Еще в первый день свободы Талиб нашел железку и каждый раз, когда удавалось найти укромный уголок и хороший камень, точил ее, надеясь сделать себе ножик. Теперь точить железку стало невозможно. Старик сразу бы отобрал ее.
Дни шли за днями. Слепой нищий и Талиб побывали во всех кварталах, возле всех мечетей, совершили путешествия ко всем святым местам. Однажды новый хозяин сказал Талибу: «Завтра пойдем в Каган».
Несмотря на то что станция Каган всего в тринадцати верстах от Бухары, Талиб не был там со дня приезда.
Ночью он не спал и думал о том, что хорошо бы ему убежать от старика, сесть на поезд и…
Рано утром они отправились в Каган. Там в этот день должен был состояться большой базар, и по дороге вместе с ними двигались арбы, верховые, пешие и множество ишаков.
— Кто едет на базар из богатых, ты мне говори, — предупредил слепой.
Было еще сравнительно прохладно, ишак за ночь хорошо отдохнул, хозяин торопился, и Талибу почти все тринадцать верст пришлось бежать бегом.
Базар расположен недалеко от станции, прямо возле пакгаузов.
Старик выбрал место, где было побольше народу, приказал Талибу сесть рядом и тихонько подсказывать, кто идет. Одно дело вечером, когда люди уже подсчитали выручку и охотно подают милостыню — тут и мальчишка может их уговорить, совсем другое дело утром. Утром нужно выпрашивать с умом и хитро.
— Правоверные! — начал слепой. — Только милость к несчастному слепому, совершившему паломничество ко всем могилам пророка Али и удостоившемуся целовать священный камень в святой Мекке, только милость к слепому, который видит не глазами, а чистой своей душой, поможет вам в этот день. Подайте на святые молитвы!
Сгребая серебро и медяки, старик одновременно выслушивал доклад Талиба, кто идет, и удивлял вновь приходивших, говоря:
— О ты, богатый торговец скотом в черной шапке на серой лошади, ты, едущий со слугами, подай слепому, который видит чистой своей душой.
Или:
— О ты, такой толстый и красивый, пусть жизнь твоя всегда будет светла, как твой халат зеленого шелка! Подай слепому, который…
У него так ловко все получалось, что Талиб сам увлекся.
— Вот идет скупой миллионер Ширинбай. Он в сером халате и стоптанных сапогах, — шепнул он слепому и подумал, удастся ли слепому выманить что-то у этого скряги.
— О человек, который идет в скромном халате и скромных сапогах! Всей душой я вижу, сердцем знаю, что зовут тебя Ширинбай, что ты бережешь деньги для себя и для святых молитв не пожалеешь ничего.
К удивлению Талиба, Ширинбай, который шел довольно далеко от слепца и вполне мог бы сделать вид, что призыв этот к нему не относится, повернулся и направился прямо к ним.
Едва скользнув взглядом по изукрашенному лицу Талиба, он сказал слепому:
— Эти дурацкие фокусы оставь для таких дураков, как ты. Дурным штукам ты учишь и этого беглого бандита. Твой поводырь… — Тут Ширинбай, нагнувшись к уху нищего, сказал что-то, чего Талиб не мог расслышать.
Старик сразу помрачнел, а Ширинбай, улыбаясь, пошел дальше, только один раз оглянувшись на Талиба.
Прошел час или два, в мешке за пазухой нищего набралось довольно много мелочи, и приближалось время обеда, когда старик сказал:
— Пойдем отсюда. Найди мне такое место, где никто не видел бы, как я считаю деньги. Уйдем подальше отсюда.
Талиб встал с земли и решил, что лучше всего пойти за железнодорожные пакгаузы.
Перрон и главное станционное здание находились далеко влево, а по правую сторону торчала одинокая водокачка. За приземистыми краснокирпичными зданиями действительно никого не было. Ярко сверкали рельсы, отражая почти отвесные лучи раскаленного полуденного солнца.
— Поди сюда, — подозвал Талиба хозяин.
Талиб не уловил необычайной ласковости в голосе нищего. Он подбежал, думая, что тот хочет слезть с ишака и нуждается в помощи.
Но старик задумал совсем иное. Он коснулся головы мальчика, словно гладил ее, потом опустил руку на шею и, резко дернув веревку, подтащил Талиба к себе. Пальцы правой руки железной клешней сомкнулись на горле.
— Отдай золото, щенок! — прошипел он. — Отдай золото.
Талиб не понял, о каком золоте идет речь, но не мог ничего сказать, потому что горло его сжимала рука нищего.
— Отдай золото, что дал тебе брат Ширинбая. Он все мне сказал. Ты утаил от меня щедрый дар Зиядуллы.
Талиб вспомнил о серебряном рубле, подаренном ему миллионером, понял, что сказал Ширинбай его хозяину, и сразу же извлек рубль из небольшого самодельного карманчика в халате. Торопясь, потому что совсем уже задыхался, он сунул монету в руку старика.
Едва пальцы левой руки нищего коснулись монеты, как лицо его исказила такая злоба, что Талиб, в ужасе сделав невероятное усилие, вырвался из железной клешни и, ухватившись обеими руками за петлю, сдавливавшую горло, рванулся на другую сторону железнодорожного полотна.
— Стой! — крикнул старик. — Я убью тебя. Отдай золото!
Только теперь Талиб понял, какую злую, смертельную шутку сыграл с ним скряга-миллионер. Видно, Зиядулла рассказал брату о встрече с Талибом, а Ширинбай воспользовался этим, чтобы не давать милостыню, и нашептал нищему, что брат щедро одарил мальчишку.
Талиб пытался сорвать с себя петлю, но узел на веревке не пускал. Неожиданно петля натянулась с новой силой. Это старик опять потянул ее к себе и стал наматывать веревку на кулак, виток за витком.
Белый ишак в испуге выпучил глаза и стоял неподвижно, широко расставив передние ноги. Старик наматывал веревку на руку, петля на шее Талиба затягивалась, и расстояние между ними неуклонно сокращалось. Время от времени старик бил посохом по направлению натянутой веревки, пробуя, не достанет ли он до своей жертвы. Наконец палка ударила Талиба по плечу, и старик, еще немного подтянув веревку, принялся колотить посохом изо всех сил. Талиб метался из стороны в сторону, но веревка точно указывала направление.
Старик еще раз крутанул рукой, намотав на кулак еще один виток веревки, и ударил. Наискось, со свистом опустился кленовый посох на голову мальчика. Талиб упал на рельсы и потерял сознание.
Он не слышал отрывистого паровозного гудка, который спас его от следующего удара, возможно смертельного.
От водокачки к перрону тендером вперед, давая короткие гудки, двигался черный паровоз. Видимо, машинист не сразу понял, что происходит на путях, потому что он гуднул еще и только тогда дал контрпар.
— Ты что, сдурел, старый? — зло сказал машинист, пожилой человек в засаленной фуражке, когда, соскочив с паровоза, увидел и понял все.
Старик замахнулся на машиниста, но тот перехватил посох, вырвал его из рук нищего и отбросил далеко в сторону.
В одно мгновение он перерезал петлю, затянувшуюся на шее Талиба, взял мальчика на руки и, не обращая внимания на неистовые крики слепца, поднялся на паровоз.
— Моя мальчишка! Моя мальчишка! — коверкая русские слова, кричал машинисту нищий. — Подай моя мальчишка!
— Это тебе не Бухара! — сверкнув белками, крикнул в ответ машинист и показал слепому кукиш. — На моем паровозе власть рабочих.
Паровоз тронулся, дал гудок и выпустил струю пара прямо под ноги белому ишаку. Ишак рванулся, встал на дыбы, едва не сбросив седока, и, мотая хвостом, помчался вдоль полотна железной дороги.
* * *Талиб не понял, где он. Это было как во сне. Он чувствовал быстрое движение, рокот колес под собой, видел полыхающее пламя в топке.
Лысый человек с удивительно знакомым лицом склонился над ним.
— Где я? — спросил Талиб по-узбекски. Человек вместо ответа протянул ему жестяную кружку:
— Выпей.
Талиб послушно отхлебнул. Вода была теплая и невкусная.
— Рахмат, — сказал. Талиб. — Спасибо.
— Очухался немного, — сказал лысый машинист своему кочегару. — Умой его, весь в крови. И растолкуй что надо, а то небось думает, что на том свете.
