Ростислав Кинжалов - Воин из Киригуа
Хун-Ахау молча пожал плечами.
— Не знаю, — сказал он после паузы.
— Наверное, потому, что у тебя в тот день лицо было очень залеплено грязью, — сказал невинным голосом Укан, — и твою красоту нельзя было разглядеть. Иначе царевна Эк-Лоль, конечно, остановилась бы на тебе!
— А ты помнишь, что я в этот день был очень грязный? — обрадованно спросил Шбаламке.
— Помню очень хорошо. Да вот и Ах-Мис тебе подтвердит это, — по-прежнему серьезно сказал Укан.
Послушный Ах-Мис подтвердил, что и было сущей правдой, так как рабы на строительстве ходили грязными каждый день.
Выяснив этот мучавший его самолюбие вопрос, Шбаламке успокоился, а через полчаса окончательно утешился мыслью, что он и Хун-Ахау — братья и, следовательно, все почести, касающиеся одного, в то же время возвышают и другого.
Теперь он горел желанием как можно быстрее получить оружие, показать товарищам свое умение и обучить их.
Укан подошел к Хун-Ахау, закашлялся, выплюнул кровь.
— Царевны обычно не дарят оружия своим рабам, — тихо сказал он, — даже если они умываются каждый день. Это, наверное, дворцовый заговор. Твоя юная владычица жаждет трона?
— Может быть, — неохотно сказал Хун-Ахау.
— Не может быть, а наверное, — возразил ему Укан. — И нас это очень касается. Если она выиграет, мы получим свободу. Если будет неудача…
— Я хочу получить оружие в наши руки — это первое, — сказал Хун-Ахау, — во-вторых, привлечь как можно больше рабов…
— Не делай этого, прошу тебя!
— Почему?
— Ты хочешь завоевать свободу себе и своим друзьям — или всем рабам в Тикале?
— Конечно, всем!
— А ты знаешь, сколько здесь всего рабов? И ты думаешь договориться с каждым и объяснить ему все? Не пройдет и трех дней, как тебя схватят, подвергнут пыткам и казнят, и даже царевна не сможет заступиться за тебя! Кто-нибудь из рабов — среди них есть очень разные люди, не забывай этого — донесет на тебя, и все погибнет. Ах-Кукум рассказывал мне, как ты останавливал их от преждевременных выступлений, когда вы плыли по Усумасинте. Что же ты теперь хочешь повторить их ошибку? Чтобы растолковать твои намерения всем рабам Тикаля, нужны годы, да кроме того, не всякий пойдет за тобой; один — из страха перед наказанием, другой — потому, что он просто не знает иной жизни. Со многими ты договорился во дворце?
— Ни с кем, — огорченно сказал Хун-Ахау, вспоминая наглые лица придворных рабов.
— Вот видишь! — Укан снова закашлялся. — Все это не так просто. Лучше удовольствуйся пока свободой для себя и нас, а дальше будет видно. Но снова прошу тебя, — не гонись за большим числом участников.
— Хорошо, — с усилием сказал Хун-Ахау, — но что будет с остальными?
— Если дела пойдут хорошо, то никому ничего не придется и растолковывать; к нам присоединятся все, ожидающие втайне удобного случая освободиться. Если же будет неудача…
Появившийся управитель прервал их беседу. За ним двое мускулистых рабов несли большой и длинный тюк, плотно закутанный в грубую ткань.
— Этот сверток посылает тебе наша милостивая владычица, — сказал управляющий, подойдя к Хун-Ахау. За последние дни его отношение к юноше совершенно изменилось. Он, видимо, никак не мог понять, почему один из самых младших рабов, пусть даже назначенный опахалоносцем царевны, удостоился какого-то важного и, очевидно, секретного поручения. Полуразрушенный храм в Иакна он хорошо знал и не мог представить себе, что же именно там можно и нужно было переделывать или сохранять.
Рабы свалили сверток в углу хижины около дремавшего Ах-Миса. Хун-Ахау учтиво поблагодарил, и управляющий медленно удалился, бросая любопытные взгляды на обитателей хижины. Как только он и его спутники скрылись из виду, Хун-Ахау, Укан и Шбаламке бросились к тюку. Через несколько мгновений его содержимое было аккуратно разложено на развернутой ткани, а трое юношей, затаив дыхание, созерцали находившееся перед ними богатство.
Да, лежавшее перед ними оружие было для рабов самой великой ценностью, потому что оно казалось им залогом будущей свободы. До самого последнего момента каждый из них в душе сомневался, действительно ли Эк-Лоль пришлет им оружие или это останется только обещанием. И каждый, боясь посеять сомнение в других, молчал. Но теперь оружие лежало перед ними.
Первым опомнился, как и подобало воину, Шбаламке.
— Его надо распределить, — сказал он. — У Хун-Ахау есть топор, его надо прикрепить к древку. Ты согласен биться священным топором? — обратился он к Хун-Ахау.
— Да! — И перед глазами Хун-Ахау мимолетно мелькнуло видение утренней битвы в родном селении, и его пальцы почувствовали крепко зажатое в них топорище. — Да, я буду биться топором!
— Прекрасно! Укан, силы у тебя мало, но ты ловок и гибок, как молодой ягуар. Ты будешь метать дротики. — Шбаламке широким жестом показал на две связки дротиков. — Я, чьи дротики никогда не знали промаха, научу, что надо делать!
— А что выберешь ты себе, прославленный воин? — спросил Укан.
— Моим будет вот это копье и этот топор, — Шбаламке любовно прикоснулся к ним, — а Ах-Мису очень пойдет палица…
Великан радостно улыбнулся.
— Я уже сам подумал о ней, — признался он. — Она будет летать у меня в воздухе как перышко.
— Прекрасно! — повторил Шбаламке. — Оставшееся оружие пойдет новичкам, о которых позаботится Хун-Ахау. А теперь давайте упражняться!
Несколько дней пролетели как вспугнутые птицы. Шбаламке заставлял друзей тренироваться с раннего утра до полной темноты, а они каждый день радовали его новыми успехами. Укан безошибочно метал пруты (настоящие дротики Шбаламке берег для битвы) в намалеванный глиной небольшой круг на стене хижины, а палица Ах-Миса то порхала бабочкой около головы наставника, то, со свистом разрезая воздух, со страшной силой обрушивалась на заранее подготовленную связку прутьев.
— Подождите, — говорил им гордый Шбаламке, — на днях я подниму вас ночью, и мы повторим все это в темноте. Настоящий воин должен сражаться при любых обстоятельствах.
Вскоре в хижине поселилось еще семь человек — молодых рабов, чьи сердца горели при мысли о свободе. Упражнения с оружием пришлись им по душе, и теперь Шбаламке не знал ни минуты покоя. Его новые ученики даже во время отдыха беспрерывно расспрашивали его, советовались, показывали ему свои достижения. А он устраивал им бой по парам, общее сражение, ночные вылазки, нападение на часового. И учитель, и ученики были безмерно довольны.
Шбаламке неизменно побеждал всех, кроме Ах-Миса и Хун-Ахау. Ах-Мис в самую горячую минуту вдруг просил своего наставника отойти, а то он «ударит по-настоящему», и тот, поглядев на поднятую палицу, всегда исполнял эту застенчивую просьбу. А Хун-Ахау показал такие способности, что Шбаламке никак не мог поверить, что, кроме одного раза, тот никогда не сражался.
— Уж очень у тебя тяжелая рука, — как бы оправдываясь, говорил он, — а это бывает только у опытных воинов!
Глава пятнадцатая
ТРАВЫ АХ-КАОКА
Они доставили из-за моря кровь тапира и змеи и на этом замесили кукурузу.
«Летопись какчичелей»Дворец великого жреца находился на краю небольшого ущелья, огибавшего священный участок, на котором высились большие пирамиды.
Неподалеку от него ласковым весенним вечером сидел на ступеньках маленького храма Ах-Каок и задумчиво смотрел на противоположный край ущелья, где с беззаботным щебетаньем носились ласточки.
— Срок уже подходит, — бормотал он про себя, — а зелье не действует. Кто бы мог подумать, что в таком истощенном теле скрыт столь могучий дух жизни. Или он заранее приучил себя ко всем ядам; я что-то слышал об одном таком человеке, жившем в древности. Он получает порцию яда, достаточную для сильного воина, каждый день, и с ним ничего не делается. Иногда мне кажется, что он даже пополнел… А яд очень хорош — я его испробовал на этом рабе, и он сразу же отправился к богу смерти… Нет, ошибки не может быть, он скоро умрет…
Горбун оглянулся, и его зоркие глаза заметили вдали стройную женскую фигуру, спешившую к нему.
— А, красавица Иш-Кук, — чуть погромче произнес он, — послушаем, какие новости она принесла! Ну, спеши же, красавица, спеши. Здравствуй, Иш-Кук! Исполнились ли твои желания?
Последние слова Ах-Каока уже относились к подошедшей молодой рабыне, которая молча опустилась подле него. По нахмуренному лицу девушки и без слов было ясно, что ее мечтания еще очень далеки от осуществления.
— Что же ты молчишь? — притворно удивился жрец. — Средство, которое я дал тебе, действует безотказно. Неужели до сих пор оно не вызвало чувств у твоего упрямца?
— Скажи, Ах-Каок, — спросила Иш-Кук, — а не могло твое средство заставить его полюбить другую?
