Леонид Прокша - Выстрелы над яром
— В школе?
— В школе — пионерская комната. А то у нас во дворе, в дощатнике. Сами оборудовали. Там когда-то дрожки стояли…
— Те, на которых бандиты пытались увезти моего папу?
— Да. Когда дрожки продали, много места освободилось. Мы с Юрой решили сделать сцену и поставить спектакль.
— А меня возьмете? — загорелась Тамара.
— Возьмем. Только вот, пустит ли тебя отец?
— Буду я его спрашивать, — расхрабрилась Тамара. — Конечно же, он меня не пустит. А я тихонько… Тетушка меня выручит…
— А мама?
— То же, что и папа: «Ах, ох — как можно!» А если бы они увидели меня здесь с лопатой? Обморок! Хорошо, что они ушли в город. Пусть бы они чаще уходили из дома…
— Ты не любишь своих родителей?
— Почему же. Люблю и жалею. И сожалею: почему мы не бедные?
— Что же в этом хорошего?
— Борьба за жизнь: когда ты сам делаешь для всех и для себя. А когда тебе все подано на блюдечке с золотой каемочкой… — Тамара поморщилась. — И еще. «Где есть авторитеты, там неизбежно духовное рабство…» Знаешь, кто это сказал? Максим Горький. А мой папа — авторитет.
— А что, Горький писал про твоего папу? — удивился Лешка.
Тамара рассмеялась:
— Не про него он писал, а вообще… Я же, читая, подумала про своего папу: если он сказал — точка и не смей возражать. Рабу остается молчать или лгать…
Тамара удивила Лешку. Она открывалась перед ним совершенно не такой, как он себе ее представлял. Она всегда казалась ему изнеженной девочкой из богатой семьи, хоть и очень отзывчивой.
— Ты мне завидуешь? Тамара подумала:
— Если б была мальчишкой — конечно. Эх, будем копать!
Из-за туч блеснуло солнце — и все вокруг оживилось.
— А Вася говорит — будем делать арену, как в цирке, а не сцену. Опилок наносим… — вновь заговорил о дощатнике Леша.
— Какой Вася? Тот, которому я перевязывала ногу?
— Да. Он акробат…
— Правда?
— Правда. Если бы ты видела, какое сальто он выделывает! Он тоже будет выступать.
Они снова увлеклись работой, хотя усталость давала себя знать. Но вот, словно сговорившись, оба вдруг остановились и, опершись на лопаты, стали разглядывать друг друга:
— А у тебя пот на носу…
— И у тебя…
Ветерок обдал их лица и взъерошил волосы.
— Приятно, правда?
— Ага…
Они рассмеялись.
— Поехали дальше?
— Поехали…
Работа спорилась. Пока тетя Зина ходила за граблями, яма стала по пояс.
— Пожалуй, хватит, — сказала Зинаида Антоновна.
— Еще немного, только выровняем яму — и тогда хватит, — согласился Леша, хотя, по правде говоря, ему хотелось, чтобы работа продолжалась. И у Тамары было такое желание. Ей опостылело одиночество. Если бы не тетя Зина, с которой можно было отвести душу, пошалить, то можно было бы помереть от тоски. Все расписано, все определено: школа, уроки, занятия по музыке, обед, отдых… «Таг фир таг» — день за днем, как говорит ее отец — Леопольд Антонович: в его доме был заведен порядок на немецкий лад.
Уже кончали копать. Тамара ровняла и подчищала яму со своей стороны, сбивала выступы земли и вдруг вскрикнула:
— Смотри, Леша, что здесь такое — вроде угол какого-то ящика…
Леша повернулся к ней:
— Вроде ящик. — Отгреб еще землю. — Окованный железом. Точно — ящик.
Леша все отгребал и отгребал землю, но ящик сидел глубоко.
— Да он длинный! Надо долго копать, чтобы его отрыть.
К яме подошла Зинаида Антоновна.
— Что вы здесь нашли?
— Ящик. Может быть, клад?! — стукнула ногой по углу ящика Тамара.
— И правда, ящик! Кто мог его закопать? — удивилась Зинаида Антоновна и, поразмыслив, вдруг заволновалась.
— Не дотрагивайтесь до него. А вдруг здесь снаряды или бомбы, зарытые во время войны. Вылезайте быстрее. Засыплем листья и мусор и осторожно закопаем яму…
Лешка вылез из ямы и подал руку Тамаре. Тамара тут же с жаром стала допытываться у тетки, кто зарыл этот ящик и что в нем.
— Отстань, откуда мне знать?! — с небывалым раздражением ответила Зинаида Антоновна. — Здесь солдаты стояли перед отправкой на фронт… — и она принялась поспешно сгребать листья в яму.
— Папа конечно же знает. Спрошу у него… Зинаида Антоновна удержала племянницу:
— Ничего он не знает. Его с мамой тогда не было в городе. Сгребай листья, не стой…
Леша понял, что это касается прежде всего его, и стал засыпать яму.
Работали молча. Лешка знал тетю Зину как женщину искреннюю, правдивую и сразу заметил, что волнение ее не случайно: она что-то знает, но не может открыть им тайну. Возможно, в ящике действительно военные вещи. В прошлом году красноармейцы закопали под обрывом в яру целую повозку отжившего свой век военного снаряжения: испорченные противогазы, обезвреженные и заржавевшие гранаты, мины, остатки упряжи, покоробленные эфесы сабель. Когда красноармейцы уехали, пастушки раскопали яму, и каждый нашел среди этого хлама что-то нужное для себя.
Любопытство не давало Тамаре покоя.
— А если бомбы и снаряды взорвутся — весь наш сад взлетит в воздух? — спросила Тамара, тревожно глядя на тетю.
— Не взорвались до сего времени, то и не взорвутся. Только трогать не надо. И говорить никому про это не следует. Боже упаси, если кто вздумает откопать ящик! Леша, обещай мне, что никому не скажешь.
— Обещаю, — не желая огорчать Зинаиду Антоновну, ответил Лешка.
— Честно?
— Пионерское…
— И тебя, Тамара, прошу молчать. Ни отцу, ни матери — никому. Хватит с них бандитов. Пусть этот ящик будет нашей тайной… — И, подумав, добавила: — По крайней мере, на некоторое время…
Больше не вспоминали про таинственный ящик до самого конца работы. Но как только Леша начал утаптывать землю, Тамара вскрикнула:
— Ой, Леша, смотри, еще как бабахнет! Лешка посмотрел на Зинаиду Антоновну.
— Да, Леша, — поняла она его взгляд. — Не стоит рисковать…
В дощатнике раздавалась песня:
Шагаем пионеры — раз, два, три…
Шагаем комсомольцы — раз, два, три,
И вот мы снова составили кружок…
Леша подошел к дощатнику. Двери были распахнуты.
И вот мы снова составили кружок…
В этом кружке Леша увидел Юру, Васю, даже Янину.
Мы левою ногою — раз, два, три,
Мы правою ногою — раз, два, три…
В сторонке стояли мать и отец, широко улыбаясь. Их радовали дети, радовало их веселье.
Обеими ногами — раз, два, три…
Руками и ногами — раз, два, три…
После этих слов дети стали прыгать и хлопать в ладоши в такт мелодии. На этом игра кончалась. Ребятам хотелось повторить все сначала. Они начали просить зачинщика игры:
— Юра, еще…
Юра в это время заметил Лешу и направился к нему. Им было о чем поговорить. Пока Леша работал в саду, Юра не терял времени даром.
— Мы с Янкой собрали сегодня целый мешок костей. И знаешь где? На перепаханном поле, за хутором. Их там много. На рубль, а может и больше будет…
— Это больше, чем мой сегодняшний заработок в саду, — улыбнулся Лешка.
— Ты же заработанные деньги отдашь матери, а это будут наши, на задуманное дело.
Дети опять пристали к Юрке:
— Еще «шагаем пионеры»!
— Давайте! Идем с нами, Леша! Юра обратился к взрослым:
— И вы с нами?
Мать отмахнулась: «Куда уже мне!», а отец стал в круг и всех развеселил.
Лешка даже забыл про загадочный ящик и глядел, как отец притопывает и хлопает в ладоши. Особенно забавно было, когда он, подкрутив усы, произносил: «шагаем пионеры…»
Лачинская, вздохнув, сказала Лешиной матери:
— Веселый у тебя Антон. Детей любит. А мой…
Легкий на помине, явился Лачинский. Он как глянул на стены «клуба» — черные колючие глаза его так и сверкнули гневом.
— Васька! — крикнул он.
Вася не услышал, увлеченный игрой. Тогда Лачинский ворвался в круг, схватил сына за ухо и вытащил во двор.
— Кто тебе разрешил брать афиши?
Вася моргнул своими длинными ресницами.
— Я сам. Их много в кладовке…
Сильная оплеуха — и мальчик очутился у подворотни.
Услыхав плач сына, Лачинская выбежала во двор:
— За что ты его?
— Он знает. И ты тоже: пришел и никого в доме. Театр придумали… — Лачинский хлопнул калиткой и ушел.
Мать бросилась к Васе. Вытерла ему лицо фартуком.
— Чего он разошелся? — спросила.
— Афиш ему жалко, — всхлипывая, ответил Вася. — Мыши все равно сожрут…
— Все же надо было спросить.
— А спросил, тоже б не дал… Лачинская вздохнула.
— Идем домой.
— Не пойду.
— Что это ты такое говоришь? А куда же ты пойдешь?
— В цирк…
— Какой еще цирк?
