Юрий Сальников - Под солнцем горячим
— Какие же вопросы вы хотели выяснить? — поинтересовалась девушка-секретарь.
— Во-первых, нам надо узнать, где живет один человек, — начала Райка. — Он однополчанин Героя Советского Союза Гузана. Вместе с ним под Ленинградом воевал.
— Майор Ливанов? — сразу догадалась секретарь. — Жил такой у нас. Да только весной уехал.
— Куда? — вырвалось у ребят.
Выяснилось, что майор Ливанов уехал в Подмосковье и нового его адреса в сельсовете нет.
— Можно узнать, если надо, — добавила секретарь.
— Надо, очень надо, — подтвердила Муврикова. — Мы хоть письмо ему напишем.
— Так я вам сообщу, как узнать, — пообещала девушка и спросила: — А какой вопрос «во-вторых»?
Вперед высунулся Гера:
— Еще — про партизан с гражданской войны. Были они в вашем селении?
— Про гражданскую войну вам лучше поговорить с Валентиной Федоровной, — ответила секретарь и открыла дверь, на которой была табличка «Председатель сельсовета В. Ф. Худякова». — Валентина Федоровна, к вам пионеры из города.
Председатель сельсовета В. Ф. Худякова оказалась молодой, красивой, с большой косой, закрученной сзади узлом. Она стояла посередине комнаты и сказала ребятам: «Садитесь, товарищи». А в комнате был еще один человек — он стоял перед Валентиной Федоровной, громоздкий, неуклюжий, небрежно одетый, даже какой-то вроде помятый. Вот про него можно было подумать, что он спустился с тор и живет в палатке, да еще и спит в одежде. Когда ребята вошли, этот дядька хмуро покосился на них: помешали ему разговаривать с председателем сельсовета. Но Валентина Федоровна сказала ему:
— Значит, вот так я вам советую — не обижать старушку.
— Да я не обижаю, — забасил дядька. — У меня ведь по закону. Где граница участка? По ее малиннику. Вот я и борюсь за свое. Мне чужого не надо.
— Да неужели из-за тридцати сантиметров вы будете судиться? Или у вас земли не хватает?
— Хватает не хватает, товарищ Худякова, это параграф другой. А вы, как представитель власти, помогите в моем законном требовании.
— Да лучше бы вы помогли бабушке перенести малинник. Ей одной не справиться. Тогда бы она вам сама отдала этот несчастный клочок земли.
— Нехорошие слова употребляете, товарищ Худякова, — укорил дядька. — «Несчастный клочок». Это же наша родная землица. Сколько бы ее ни было, а наша. За нее люди кровь в войну проливали. А чужой малинник, еще раз скажу, мне ни к чему. Пусть куда хочет, туда и девает.
— Ничего вы так и не поняли из нашего разговора, — вздохнула Валентина Федоровна. — Очень жаль.
— И мне жаль, товарищ Худякова, да что поделаешь. По закону своего добиваюсь. Я ведь не за чужое хлопочу.
— Вот это вы правильно сказали, — усмехнулась Валентина Федоровна. — За чужое хлопотать не будете.
— Опять намеками разговариваете?
— Какие уж там намеки! — махнула рукой Валентина Федоровна и села за свой столик. А толстый дядька сказал «прощевайте» и вышел. Валентина Федоровна помолчала, потом что-то записала на листке календаря, и когда подняла на ребят глаза, они смотрели весело: — Ну, с чем пожаловали, юные туристы?
Семен объяснил.
— Партизаны с гражданской войны! — обрадовалась Валентина Федоровна. — А как же! Есть! Галочка! — позвала она. И когда в дверях появилась девушка-секретарь, попросила: — Разыщи-ка нам бумаги партизанского вечера. Собирали мы тут недавно старичков — красно-зеленых, — объяснила она, пока Галочка искала бумаги. — Вечер воспоминаний устроили. Чуть не до петухов просидели. Ох и порассказали они нам разного, записать да издать, целая книга получилась бы. Вот, — раскрыла она папку, которую принесла Галочка. — Особенно у Степана Бондарева интересные воспоминания.
— Как? — выкрикнул Гера. — Степан Бондарев?
— Да. А что?
— Так мы же его ищем, — сказала Муврикова. — В краевом музее про него написано.
— Совершенно верно, — кивнула Валентина Федоровна. — Мы посылали туда материал.
«Подождите, подождите, — хотел сказать Гера. — Мы ищем не Бондарева, а Бондаря». Но его опередила Гутя.
— В записке-то Бондарь! — сказала она. Серега и Райка дружно ополчились на нее.
— А может, искажено в записке? Вот у него и узнаем. Ты посуди, — начала доказывать Райка. — И тот партизан, и этот партизан. И тот в музее, и этот в музее. И тот Степан, и другой. Нет, нет, он и есть! — закончила она уверенно.
Гера не знал, что думать. Очень хотелось верить, что все именно так, как убеждают Серега и Райка. А они уже закидали Валентину Федоровну вопросами: «Где Бондарева найти? Да как к нему пройти? Далеко ли он живет?»
— Галочка, — сказала она. — Дай туристам адрес.
Отыскать на улице Подгорной дом номер двадцать восемь не составило никакого труда. Только хозяина-то не оказалось дома. Стучали в калитку, потом вошли во дворик, снова стучали — на двери не было замка. А из хаты никто не отзывался. В соседнем доме открылась дверь, молодая женщина крикнула:
— Нема же там никого!
— А где Бондарев?
— Карпыч? Так кто ж его знает. Как зимой его старая вмерла, сам в хате редко бывает. У моря побачьте.
— Где у моря?
— А кто ж его знает. — Ребята в растерянности переглянулись. — Как ему пересказать-то? — спросила женщина. — Виткеля были?
— Туристы мы, из города. На острове живем, — ответил Семен. — Окажите, хотели познакомиться. Завтра еще придем.
Когда вышли на улицу, Гера протянул недовольно:
— Опять жди «завтра».
— Ну ничего, — успокоил его Семен. — Зато теперь мы знаем, к кому обращаться.
— А сейчас в лагерь? — спросил Кулек-Малек и, свернув за угол, прочитал табличку на доме: — Приморская улица.
— Стоп! — воскликнула Райка. — Приморская? Так на этой же улице Чертков живет, ну тот, который с Гузаном вместе учился, помните? — Она вынула записную книжку и заглянула в нее. — Так и есть: Приморская, шесть или восемь. Сходим к нему? — повернулась она к Семену. — Это нам по пути.
Вот тебе и учились вместе!
Каменный дом под железной крышей. Высокий забор. Крепкая калитка на запоре. Надпись: «Во дворе злая собака». Номер восемь.
Собака дала о себе знать, едва ребята приблизились к калитке. Она залаяла, задыхаясь от злости, и стала рваться к воротам, лязгая железной цепью.
— Стучи, — сказал Семен.
— Может, тоже дома нет, — засомневалась Абрикосова.
Гера постучал.
— Кто там? — раздался мужской голос из глубины двора.
— Нам нужен товарищ Чертков, — сказала Муврикова. — Михаил Леонтьевич.
Щелкнула задвижка.
— Что еще? — пробасил за калиткой хозяин, и перед ребятами появился высокий неуклюжий дядька — тот самый, который был у Валентины Федоровны в сельсовете. — Я Чертков, в чем дело?
Гера остолбенел. Да и не он один, потому что все долго молчали, даже Семен.
— Простите, — наконец пришла в себя Муврикова. — Мы туристы. Мы хотим узнать про Андрея Гузана.
— А-а-а, — Чертков распахнул калитку пошире, но не для того, чтобы пригласить ребят к себе, а, наоборот, сам вышел на улицу. Был он в грязной рубахе навыпуск, в коротких серых штанах, из-под которых виднелись толстые волосатые икры, на ногах стоптанные тапочки. Подойдя к бревну, приваленному к забору, Чертков уселся на него. — Замолчи, бешеный! — крикнул он на собаку, которая все еще неистовствовала во дворе, и добавил с гордостью: — Зверь, а не пес.
— Мы узнали, — снова начала Райка, когда все ребята окружили Черткова, — что вы учились с Гузаном.
— Учились, учились, — подтвердил Чертков.
— Может, и за одной партой сидели? — вставил Серега.
— Сидели и за партой.
— И дружили?
Чертков хохотнул:
— Как же, дружили. Он меня по загривку, я его под дыхало.
Райка не знала, как отнестись к этой шутке, и поглядела на ребят. Потом попросила:
— Расскажите о Гузане.
— А что рассказывать-то?
— Ну, какой он был.
— Обныкнавенный. — Он так и сказал «обныкнавенный» и усмехнулся. И Гера не понял — то ли нарочно он употребил это словечко, то ли на самом деле неграмотный и не сидел никогда за партой в школе, а тем более рядом с Героем Советского Союза Андреем Гузаном.
Муврикова, а потом и Серега все-таки начали его расспрашивать: какой был Гузан ученик, хорошо ли учился, но Чертков отвечал коротко, обрывками фраз. Гера слушал его, а сам ни на секунду не мог забыть, что этот самый Чертков хочет судиться со старухой соседкой из-за тридцати сантиметров земли. Ни герой Гузан, ни пионеры из города Черткова нисколько не интересовали. Да он и не скрывал этого:
— Герои, герои… Ходят, ищут. Были у меня здешние, а потом в сад залезли. Ружьишком попугал.
— Ну что ж, — сказал Семен. — Мы пойдем. До свиданья.
— Бывайте, — поднялся с бревна Чертков и не успели ребята отойти двух шагов, как захлопнулась за ним калитка с надписью: «Во дворе злая собака».
