Святослав Сахарнов - Много разных кораблей
В это утро я отважился пуститься в настоящее плавание.
Я лежал на груди, быстро перебирая ластами, и плыл над подводным лесом.
Дно было покрыто лохматыми, похожими на еловые лапы, водорослями. Между ними чернели щербатые кривые камни да светились жёлтые россыпи гальки.
Морских рыб я часто рисовал для книг и теперь легко узнавал их.
На камнях сидели ерши — такие же чёрные и щербатые, как камни.
Колченогий краб, смешно взбрыкивая ногами, пробежал по гальке.
Пронеслись стаей кефали — узкие серебристые рыбы, стремительные, как стрелы.
Мягкий, рассеянный свет без теней ложился на подводные леса и скалы.
Это был удивительный, какой-то космический мир.
А я — первый космоплав.
Я плыл, не чувствуя веса своего тела, не видя, где начинается и где кончается толща воды.
Перед моим лицом беззвучно ломалось и распадалось на куски серебристое зеркало.
Это играл свет на волнах.
Когда я вернулся на шхуну, то спросил Марлена:
— Ну как я плыл?
— Ничего, — спокойно ответил он.
Я обиделся.
— В общем, ничего, — повторил наш начальник, — только болтал головой и дрыгал ногами, как курортница.
Я захлопал глазами от неожиданности. Мне казалось, что я плыл ве-ли-ко-леп-но!
БЕЛЫЕ МЕШОЧКИ
Мы работали по расписанию. По железному расписанию, которое составил Марлен.
Мне некогда было вздохнуть. Про кисть и краски я забыл.
Я крутился как белка в колесе.
На свет появились белые мешочки.
ЭТО ТЕПЕРЬ САМОЕ ГЛАВНОЕ.
В каждом мешочке лежала рыбья приманка.
Пахучая-препахучая.
Мешочки я привязывал к шнурам. У каждого шнура были якорь и поплавок.
Шнуры я бросал за борт везде, где останавливалась шхуна.
Я плавал от поплавка к поплавку.
Я вёл рыбью перепись.
Я висел, сгорбившись, в воде и писал.
Тупым гвоздём на алюминиевой пластинке.
Записывал рыб.
Шнур был туго натянут между якорем и поплавком. На каждом шнуре висели три белых мешочка. У самого дна, посередине и у поверхности.
Около мешочка толпились рыбы.
У верхнего — юркая серебристая мелочь.
У среднего — рыба посолиднее, но тоже отливающая серебром.
У самого нижнего — ни на кого не похожие обитатели морского дна. Зелёные и бурые — под цвет камней и водорослей.
Теперь я совсем забыл, что плохо плаваю.
ВПРОЧЕМ, В СЛУЧАЕ ЧЕГО, СПАСАТЬ МЕНЯ ДОЛЖЕН БЫЛ ВЕНЯ.
ПОДВОДНЫЕ ПТИЦЫЯ вывернул один мешочек, и горсть бурых крошек заклубилась около шнура.
Откуда ни возьмись, на них налетела стая чёрных бархатных рыбок.
Хвостик у каждой был раздвоен.
Рыбки не стояли на месте, не плавали по кругу, как другие. Они причудливо порхали, переносясь с места на место. Чёрные хвостики не знали покоя. Рыбки вились вокруг медленно тонущих крошек.
Ко мне подплыл Марлен.
«Морские ласточки», — нацарапал он на дощечке.
Конечно, ласточки… Как же их называть ещё?
ИГЛА
Прямо подо мной из водорослей торчала серая палка.
Вдруг я заметил, что палка
Живая!
Я решился, набрал воздуху и нырнул.
Дойдя до дна, я увидел полянку, поросшую бурыми водорослями, а на ней — кучу угрюмых чёрных камней. Из бурых листьев торчала здоровенная рыба-игла.
Рыба-иголка, которых полно в матрасах, набитых морской травой.
САМАЯ БЕЗОБИДНАЯ ИЗ РЫБ, — так пишется в книгах.
Я протянул руку.
Рыба тронулась с места и пошла на глубину. В камни. Она плыла ужасно нелепо, плыла СТОЯ — головой вверх, хвостом вниз.
Глубже, глубже…
Я снова протянул руку, схватил иглу и…
МНЕ НЕ ХВАТАЕТ ВОЗДУХУ!!!
Изо рта выскочил серебряный пузырёк. Перед глазами пошли круги.
Я потерял сознание…
Чья-то сильная рука тащила меня наверх…
Вот всё, что я помню.
О НОГАХ
Спас меня Марлен.
Это он заметил: со мной что-то неладное.
А Веня?
ОН ДУМАЛ О СВОИХ ДВАДЦАТИНОГИХ.
Обо мне он забыл.
НУ КОНЕЧНО, ВЕДЬ У МЕНЯ ДВЕ НОГИ…
У Марлена с ним был разговор.
Веня целый день потом ходил в пятнах. Как жирафа.
Двадцатиногие, и верно, не давали ему покоя.
То и дело Веня доставал из-за борта ведро воды.
Воду процеживал через марлю.
На марле оставался комочек голубоватой слизи.
ЭТО БЫЛИ РАЧКИ.
Вернее, в слизи было ЧТО УГОДНО, и рачки тоже.
Слизь он осторожно собирал на стёклышко и рассматривал через микроскоп.
НОВЫЕ ВЕСЛОНОГИЕ НЕ ПОПАДАЛИСЬ.
РУЖЬЁ
В каюте, над койкой Марлена висело ружьё.
Необыкновенное ружьё. Для подводной охоты.
Оно стреляло гарпуном. Две стальные пружины вились бок о бок вдоль металлического ложа.
— Этим ружьём можно убить кита, — сказал как-то Марлен.
Я не понял, шутит он или всерьёз.
Если всерьёз, то разве можно такое страшное оружие оставлять на стене, без присмотра?
Однажды, когда Марлена не было, я снял ружьё со стены и попробовал взвести курок. Тяжёлые пружины едва шевельнулись.
Я понял, почему Марлен не боится за ружьё.
Кроме него, с ружьём никому не справиться!
БРИЛЬ
Мы ходили по шхуне растрёпанные и волосатые.
Один Веня в аккуратной соломенной шляпе.
— Очень милая шляпка. Где ты её достал? — спросила однажды Кая.
— Не твоё дело, — обиделся Веня.
— Позор! — сказал Марлен. Он давно присматривался к Вениной шляпе. На корабле — такая панама! Нас примут за диверсантов и арестуют.
— Это бриль, — гордо возразил Веня.
— Вот и хорошо. Выброси его за борт.
Марлен до сих пор не простил Вене случай со мной.
МЫ ИЩЕМ, ИЩЕМ, ИЩЕМ…
Потянулись скучные дни.
Каждое утро «Тригла» снималась с якоря и шла в «точку» — к заранее намеченному месту.
Таких «точек» Марлен наметил сорок.
В «точке» Марлен и Дима осматривали дно. Веня брал станцию. Я записывал рыб.
Каждый день одно и то же.
Вначале мы с нетерпением ждали возвращения водолазов. А вдруг сегодня нашли?
— Нет! — мрачно говорили они.
И мы привыкли.
Мы только вопросительно смотрели на них, а они в ответ только качали головами.
Потом мы перестали смотреть, а они перестали качать.
Тогда все стали пожимать плечами.
— Кто знает, где эти камни? — говорили мы. — Может, никаких отпечатков-то и не было?
Тогда Марлен вытаскивал из бумажника пожелтевшую фотографию.
— Отпечатки были вот здесь, — показывал он.
НЕПРАВИЛЬНЫЙ ЯЩЕР
Я так много думал о древних следах, что как-то ночью мне даже приснился ихтиозавр.
Большой, серый. Сначала он шёл по берегу, а потом поднялся на задние лапы и вошёл в воду.
Он подошёл к «Тригле» и, подняв над ней маленькую злую головку на тонкой шее, зловеще замер.
Я проснулся в холодном поту.
— Эх ты! — сказал Марлен, когда я рассказал ему сон. — По-твоему, ихтиозавры на четырёх ногах? А ну нарисуй.
Я нарисовал.
— Это же бронтозавр, сухопутный ящер. А ихтиозавр — морской, вроде зубатого дельфина. Тоже мне художник! Правильного ящера увидеть во сне не можешь!
Больше неправильные ящеры мне не снились.
ГДЕ ЖЕ КАМНИ?
А дни шли.
Мы съели мясо, капусту. Хлеб зачерствел.
Мы перешли на консервы. За обедом капитан стал класть на стол, для желающих, сухари.
Пища богов!..
— Но где же камни?
Этот вопрос мучил нас.
— Кажется, я знаю, — сказал наконец Веня. — Камни выветриваются. За миллион лет камень теряет до половины своего веса.
Марлен посмотрел на него уничтожающе.
И тут меня осенило.
А что, если…
Нет, не может быть! Слишком просто! Скажешь — засмеют.
И я промолчал.
ШПИЛЬ
На носу шхуны стоял шпиль — здоровенная чугунная тумба.
Она соединялась с мотором.
Когда нужно было вытащить якорь, капитан набрасывал на тумбу якорную цепь. Запускали мотор. Тумба, поскрипывая, начинала крутиться.
Цепь наматывалась на неё, якорь неторопливо и важно показывался из воды.
— Отличная машина! — говорил капитан и шлёпал ладонью по ржавой макушке шпиля. — Чёрта своротит!
Ночью Кая сушила на шпиле купальник.
Больше шпиль не интересовал никого.
ЯКОРЬ
Каждый раз, на ночь, мы проверяли, как лежит якорь. Хорошо ли он зарылся в песок?
