Сергей Голицын - Сорок изыскателей
— Да, да, да, действительно очень интересно, — жалобно бормотал я, переминаясь с ноги на ногу. Я дрожал от холода, закутанный в простыню, как в римскую тогу. — Ну что же, пройдемте в комнаты, — нерешительно добавил я.
Мы прошли. Я щелкнул выключателем. В обеих комнатах пол был устлан бездыханными телами. Номер Первый долго стоял неподвижно, склонив голову набок.
— М-м-да! — промычал он, полез в авоську и достал стеклянную банку рыбных консервов. — Вот смотрите.
Я нагнулся: сквозь стекло в банке виднелись рыбки.
— Читайте: «Кильки пряного посола Рижского рыбзавода». Сравните! — Номер Первый протянул указательный палец сперва в сторону спящих мальчиков, потом в сторону спящих девочек. — Тоже пряный посол.
О Майкле мы позабыли. Пес этим воспользовался, незаметно освободился от ремешка и проник в первую комнату. Понюхав раскрытые рты спящих мальчиков, он перешел в следующую. Девочки разлеглись в два ряда, один ряд ближе к двери, другой ближе к окнам.
Майкл осторожно перешагнул через «трупы» девочек, стараясь не задеть не только их самих, но и их косы и даже ленточки от их кос, залез под столик и улегся там.
И я и Номер Первый тщетно звали его, манили; он только вежливо улыбался из-под столика, но к нам не шел.
Я уложил Номера Первого на свое место на кровати — пускай беспокойные соседи ему суют ноги в нос. Сам я выбрал щелку между остальными мальчиками и улегся прямо на полу.
Глава пятнадцатая
Сколько можно съесть мороженого?
Таких неслыханных неприятностей мы никогда не причиняли своим соседям. Миша вторгся на нейтральную территорию — он устроился на ночь на раскладушке поперек кухни. Уже одно это было преступлением: ведь Тычинка не смог добраться до градусника.
Утром своего соседа я увидел мельком, издали. Как только я вышел в переднюю, Тычинка сейчас же скрылся у себя в комнате. Я не мог разглядеть выражение его глаз, спрятанных за толстыми стеклами очков.
Ко мне подбежала Соня и обиженно сказала:
— Папа, я поздоровалась с Иваном Ивановичем, а он отвернулся.
Когда ребята проснулись и начали вставать, они хоть и на цыпочках, но все же задвигались по кухне и передней. Толпиться в ванной комнате и умываться над раковиной ведь нужно?
Нужно.
Тычинка ушел на работу, кажется даже не помывшись.
Перед походом по Москве мы наскоро напились чаю. Миша ушел сдавать экзамен по химии, а мама занялась солением и маринованием грибов.
От моей квартиры до Научно-исследовательского института судебной экспертизы можно добраться и на метро и на троллейбусе, но мы решили идти пешком, хотя путь предстоял немалый. Кто хочет по-настоящему смотреть Москву, должен ходить только пешком.
Магдалина Харитоновна собрала всех ребят вокруг себя. Она убедила их вести себя совершенно идеально, слушаться ее, Люсю и меня совершенно беспрекословно, шагать только строем, ни в коем случае не отбегать в сторону, останавливаться только для осмотра достопримечательностей.
— А как же мороженое? — воскликнул Витя Перец.
Одетый в Сонину кофточку с вышивкой, старательно припрятанной за красным галстуком, в Сонины тапочки, в штаны соседского мальчика, он был так же наряден и весел, как и все.
— И газировочка, — протянула Галя.
Решили: будем останавливаться на интересных местах, не пропуская тележки с мороженым и газировкой.
* * *О нашем дальнейшем странствии по Москве лучше всего расскажут любопытные листочки, найденные много времени спустя в кармане брюк соседского мальчика. Эти листочки не имели подписи, но я и Соня сразу убедились, что автором их мог быть только Витя Перец, и, конечно, эти черновые записи предназначались для небезызвестного голубого ВДОДа.
Первая наша остановка — площадь Маяковского. Смотрим — мороженщица. Мы к ней бегом. Какие вафельные стаканчики вкусные! Я таких никогда не ел.
А какие широкие улицы! Улица Горького — прямо, а Садовая — поперек. Синие троллейбусы, красные с желтым автобусы, разноцветные легковые мчатся по Садовой в семь рядов и в туннель ныряют, а туннель весь из серого камня, широченный, освещенный электричеством и очень красивый. А по улице Горького автомашины над туннелем поверху несутся. Люди улицы под землей переходят. А один дяденька в белой рубашке захотел на другую сторону перескочить. Он между машинами прыгает, а милиционер свистит. Вдруг дяденька на другого милиционера нарвался, руками размахивает, пустой карман выворачивает, а милиционер что-то в книжечке пишет.
Мы пошли по улице Горького. Впереди доктор, Номер Первый и Майкл, потом все мальчишки по два в ряд, потом девчонки, а сзади Люся и Магдалина Харитоновна. Как прохожие толкаются! Некогда им, что ли?
В каждом доме в нижнем этаже магазины. Самые интересные — гастрономы. Там настоящие горы из бутылок, из фруктов, из консервных банок.
А Номер Первый сказал:
«Как все изменилось! Сколько домов новых! Так бы и ходил по Москве да любовался!»
Мы опять встретили мороженщицу и купили еще по два стаканчика и Майклу дали мороженое, а он двумя лапами за стаканчик, нос — туда… и все вылизал.
Потом смотрим — памятник Пушкину темно-серого цвета. Дома кругом высокие, а Пушкин совсем маленький. Он стоит в зеленом садике, руку — за пазуху и глядит сверху на прохожих.
Вдруг одна маленькая девочка к памятнику подбежала, на ступеньку букетик белых гвоздик положила и опять убежала.
Эх, жалко, цветов не захватили! Я подошел к Пушкину, вынул из кармана красненькое яблочко и спрятал его в самую середку девочкиного букета. А Володька засмеялся. Я страшно рассердился, думал стукнуть его. Только на московских улицах драться запрещается. И опять мы купили мороженое и пошли дальше.
А доктор сказал:
«Я вас лучше переулками проведу. Так будет гораздо ближе и быстрее ж.
И повел. В переулках прохожих совсем мало, а дома тоже высоченные, сами переулки какие-то кривые. Доктор то сюда повернет, то туда. А мы за ним.
Номер Первый ему крикнул:
«Доктор, да вы что-то путаете!»
Я смотрю — и правда доктор стал красный, как яблочко, и все бормочет:
«Какие ненормальные переулки! Всю жизнь в Москве живу и никак их не запомню».
Номер Первый очень рассердился:
«Я в институт спешу; может, уже прочли письмо, а из-за вас только время теряю».
И нам тоже охота поскорее узнать, прочли там письмо или нет.
Да еще ни одной мороженщицы в этих переулках не видно.
А доктор никак не хочет сознаться, что заблудился, идет молчит и губы кусает. Мне бы месяц в Москве прожить — я бы всюду правильную дорогу отыскал. Пришлось нам прохожих спрашивать. Оказывается, мы совсем в другую сторону повернули. Наконец вышли на широкую улицу.
Доктор очень обрадовался и сказал:
«Я знаю про каждый дом занятную и длинную историю. Хотите, расскажу?»
А Номер Первый все нас торопит:
«Некогда, некогда, я чувствую, в том письме столько интересного. Идемте дальше».
Увидели мороженщицу, снова купили, Майкла угостили.
А доктор спросил:
«Не много ли мороженого?»
А мы в ответ:
«Очень давно не ели».
Доктор сказал:
«Я очень беспокоюсь, как бы у вас животы, не заболели».
Тут как раз мы увидели высокую красную кремлевскую стену, я стал на нее смотреть и сделал вид, будто этих докторских слов не услышал. Через садик мы подошли к Москве-реке. А в Золотом Бору река еще шире. Мы перешли по мосту на другую сторону.
Здесь Номер Первый сказал нам «до свидания». Он с Майклом заторопился узнавать насчет письма.
И я тоже иду и все думаю: а что в том письме написано?
Мы остановились в конце моста. Какой отсюда Кремль красивый! Но мы его давно знали. Я еще помню — в букваре есть картинка, только не раскрашенная. Над рекой кирпичная кремлевская стена с зубчиками и башни с острыми макушками. А за стеной — зеленая гора, а на горе — большой белый дворец с красным флагом, рядом — белые соборы. Как ярко горят на солнце золотые купола! А красные звезды на башнях горят еще ярче.
И опять мороженщица. Мы все ее окружили.
«Послушайте! Послушайте!» — кричали доктор и Магдалина Харитоновна.
А мы кричали: «Во рту совсем пересохло!» — и всё покупали.
Вдруг Володька как заорет и кувырком на асфальт и ногами забрыкал. И у меня в животе такая страшная боль, точно меня колышком проткнули, и в глазах сразу потемнело. Я упал, глаза закрыл, только слышу — Магдалина Харитоновна на всю улицу: «Доктор, доктор, спасите!»
