Павел Мисько - Новосёлы
Вышел и упал на песок лицом вниз.
Мы стояли вокруг него и смотрели, как ходуном ходит спина Женьки, как бьёт его страшный, судорожный кашель. Из икры в двух местах сочилась кровь.
Наконец Женя отдышался и медленно перевернулся, сел. Вытер ладонью кровь и начал колотить кулаком по икре, щипать её, массировать. Губы его были плотно сжаты, брови сдвинуты к переносице…
Растирал он ногу, а Галка вытирала ему спину, плечи и улыбалась сквозь слёзы. И только тогда забрал Женя полотенце, когда Галка намерилась вытереть ему лицо, нос.
— Хорошо, что булавка была… — сказал Женя и вздохнул, снял с пояса ремень. — Со снарядом справился, а тут… Загнуться от какой-то паршивой судороги! Сколько на том свете будешь, столько и краснеть придётся. А вообще-то дикая, адская боль…
— Ты не краснеешь, а синеешь. От холода дойдёшь! — ласково говорила Галка, и губы её дрожали.
— Ну-у-у?! На ста-а-а-арт… Марш!!
И мы помчались к одежде — кто быстрее. Сзади тявкал от радости и пытался схватить кого-нибудь за пятку Снежок.
И мне тоже хотелось кричать от радости, что в нашем доме живёт Женя Гаркавый. Что там какие-то йоги! Да и те, кто не боится огня. Далеко им до Жени…
И пусть не хвастается Галка своим подвигом. Подумаешь, пролезла в форточку! Женя сто раз залез бы, если бы у него тогда были кеды на ногах.
И я когда-нибудь заберусь. Вот только подрасту немного, станут длиннее ноги — и залезу.
Комбинат «Мы сами с усами»
Воскресенье называется выходной, день отдыха. Но именно по воскресеньям я занят, как никогда. Так и папа говорит, и мама, и бабушка.
Только пришёл с Немана, отругали и загнали за стол обедать. Только пообедал — «Учи уроки!». А уроки не лезут в голову, лезет пластилин. Нет у меня столько, сколько говорил дядя Левон.
За те пять рублей никто меня больше не ругал. Мама с папой только переглянулись и вздохнули. «Хороший нам урок!» — сказал папа и спрятался в кабинет-спальню.
Была у Марины начатая коробка. Выпросил, сказал, что взамен куплю две или всё, что захочет. Когда вырасту, конечно… Был у меня и свой пластилин, для уроков труда. Добавил и его. Маринина, да моя, да новая пачка — три! Это уже не пустые руки.
— А в шкафчике смотрел? — сказала мама. — Там ещё прошлогоднего целый склад.
Про шкафчик-то я и забыл!
Это скорее был не шкафчик, а какой-то бабушкин комод. Вынесли его за ненадобностью из кухни в ванную, и в нём сейчас хранится всякая всячина. На верху комода стоят два бака для белья. Внутри шкафчика на нижней полке — склад материалов для стирки: мыло, пасты, порошки. Стоят банки с краской, валяются тюбики гуталина. На верхнюю полку кладётся то, что надо стирать. В левом ящике банка с гвоздями, всякие инструменты, нужные и ненужные железки. В правом ящике тоже свалка: мотки проволоки и шпагата, куски наждачной бумаги, смола, мел. Здесь я нашёл и разноцветные комки пластилина — запылённые, с налипшим мусором. Весь пластилин побросал в целлофановый мешочек. Пусть! Пригодится!
Где, интересно, дневник? Как бы его не забыть…
Дверь квартиры Левона Ивановича нам открыл… Вася!
Увидели его и сразу фыркнули: голова повязана набекрень не то чалмой, не то пиратской косынкой, ноги путаются в длинном фартуке.
— Эх, вы! Я уже два часа работаю с дядей Левоном. — объявил он с гордостью. — Сколько мы здесь переделали всего! Я Жучка буду играть! — и Вася исчез в ванной.
Вася — Жучок? Ну и пусть, подумаешь… Только почему дядя нам ещё не сказал, кто кого будет играть? И почему сегодня так невкусно пахнет в его квартире?
— Салют, «артековцы»! — вышел в коридор Левон Иванович. — Э-э, а руки, руки! Подержать надо, мы же договорились!
Каждый из нас быстренько поднял правую руку. И когда он нам откроет тайну: зачем задирать вверх руки?
— Пластилин — на кухню, дневники — мне. Лишнюю одежду снять, рукава подвернуть, если не хотите до майки раздеваться! — командовал дядя Левон. Он и сегодня был в пижамных шароварах и в майке. — Та-ак… Та-ак… Павлуша у нас молодец! — посмотрел он первый дневник. — У Серёжи дневника ещё нет… А у двоих даже смотреть неинтересно… Ставлю на голосование: допускать их к работе или нет?
— Левон Иванович! Дядя Левон!.. — загорячились мы с Жорой. — Провалиться на этом месте! Честное октябрятское! Исправим!
— Мне хочется вам верить… Ну, хорошо, будем считать, что эти двойки-тройки у вас случайные.
— Случайные! Честное слово! — клялся и Серёжа.
Послышались шаги-грохот.
— Вот что мы с дядей Левоном смастерили! — вышел к нам на каких-то деревяшках Вася. — Это чтоб ровным с вами быть…
Ходули — не ходули, обувь — не обувь: на ногах скамеечки сантиметров по десять высотой. И ремешок дужкой прибит — ступню держит.
— Дай и мне! И мне дай походить! — подскочили мы к нему.
— Отставить! — по-военному скомандовал дядя Левон. — Забавляться нам некогда. Вася, чаще помешивай клей… И прибей полоски войлока под котурны, чтоб не так грохали.
— Котурны называются, во как! — сказал Вася и исчез в ванной. Вскоре оттуда послышалось: бух! бух! бух!
А ещё мы увидели готовую ширму для театра кукол. Стояла она в уголке за диваном. Из тех реек-планок, что принёс Левон Иванович из комбината, сколочены длинные четырёхугольные рамки, выше нашего роста. Рамки обтянуты серой тканью и соединены между собой петлями.
— Идите сюда! — позвал дядя Левон из кухни. — Я придумал, как сделать, чтоб меньше пластилина пошло.
Пол на кухне, стол в углу, две табуретки — всё было прикрыто газетами.
Левон Иванович показал нам две большие продолговатые картофелины, они были утыканы коротенькими спичками, как ёжик иголками.
— Вот… Покроете сверху пластилином, а потом уже формуйте носы, уши, губы, брови. Таньку и Ваньку будут лепить Павлуша и Женя, вот по этим рисункам. Потом по вашим скульптурам будем отливать гипсовую форму.
— А нам что делать? — спросил плачущим голосом Серёжа, Жора тоже обиженно прижмурил глаза.
— Работы хватит всем. Вот, бери газеты, рви на мелкие кусочки и бросай в ящик. Будем делать папье-маше.
«Папье-маше? Что это ещё такое?»
Серёжа неохотно взялся за газету.
— А ты, Георгий, покрой пластилином вот эти чурбачки — по ним вылепим эрпидам головы и туловища. Гипсовых форм не будем отливать.
Жора с каким-то презрением взял деревянный кубик и сбитую из куска доски и обрезков шестиугольную призму — туловище эрпида, повертел в руках.
— Веселее, «артековцы», веселее! — торопил нас дядя Левон.
Умница Левон Иванович… Быстро разобрался, кто на что способен. Вася — клеевар и сапожник… Во, стучит в ванной, подбивает войлоком котурны… Пошёл к нему дядя Левон: не расколотил бы там чего. А с Серёжиной работой и Генка справился бы… Нет, Серёже можно было бы и поважнее что-нибудь поручить. Жора — обыкновенный штукатур: разве трудно облепить пластилином какие-то чурбаки? А вот мы с Павлушей — скульпторы. Это не клей варить! Здесь нужно смотреть да смотреть! Здесь талант нужен!
Я, Павлуша и Жора — у стола, в углу кухни. Лепим стоя. «Все скульпторы стоя работают», — сказал Левон Иванович. Серёжа забрался в уголок между плитой и раковиной умывальника, уселся на пол. Чуть повернётся или подымется — трах головой об умывальник!
— Берегись! — послышался голос Левона Ивановича.
Вася вышагивал перед ним на котурнах, открывал двери. Он нёс пучок коротких лучинок. А дядя держал перед собой кастрюльку. Вошли — и сразу стало тесно на кухне. Кастрюлю дядя поставил на плиту, открыл пошире форточку.
— Ну, комбинат «Мы сами с усами», клей готов. Вася, помоги Серёже рвать газеты… А что у вас? — Дядя взял мою картофельно-пластилиновую булаву. — Не приглаживай раньше времени, старайся схватить общие черты. У Ваньки какая приметная особенность, что бросается в глаза?
— Х-ха, уши!
— Правильно, уши торчат. Их отдельно лепи, потом приставишь… А у Таньки пухлые щёчки и губы, уши маленькие… Вместо глаз пока просто углубления делайте. Смачивайте немножко пальцы водой, чтоб пластилин не прилипал.
Дядя взял у Жоры кубик, обмазанный пластилином. Подровнял бока, заострил кромки.
— Ну, вот… Серёже поручим вылепить из папье-маше голову Эрпида-один.
— Мне! Я хочу! — побросали мы свою работу.
— Отставить! — скомандовал опять Левон Иванович. — Если так будете суетиться, бросаться от одного к другому, ничего в жизни не достигнете. Над вами будут смеяться, как над неудачниками. А попробовать, все попробуем, не беспокойтесь. А теперь пусть Серёжа, у него получится лучше, — говорил дядя Левон, и Серёжа надувался от важности. — Сначала в воду макай кусочки газеты, один слой на воде сделаем. А потом уже на клее. Слоев десять… — Левон Иванович плеснул в тарелку воды, макнул кусочек газеты — хлоп на кубик! Второй рядышком — хлоп! Ещё — хлоп!
