Эрнест Cетон-Томпсон - Рольф в лесах
37. Пекан, он же рыболов
Несколько раз они замечали в снегу следы, похожие на куньи, только заметно крупнее.
— Пекан, — объявил Куонеб. — Большая куница. Очень сильная, и дерётся она не зная страха. Когда мой отец был ещё маленький папуз, он пустил стрелу в пекана. Он тогда ещё не знал, что это за зверь, и принял его за лесную куницу, только крупную. Пекан был ранен, но прыгнул с дерева прямо на грудь моего отца. И убил бы его, если бы собака не бросилась ему на выручку. Он бы и с собакой справился, но тут прибежал мой дед… Дед накормил отца сердцем пекана, чтобы и его сердце не знало страха. Пекан не искал боя, но, когда его ранили, бросился на врага и дрался без страха. Так и должно быть: ищи мира, но дерись без страха. Таким было сердце моего отца. Таково и моё сердце. — Поглядев на запад, индеец угрожающе добавил: — И грабящий капканы вор узнает это. Мы не искали ссоры, но придёт день, и я его убью.
След, показывавший, что пекан бежал длинными прыжками, затерялся в чаще, но им было суждено снова его увидеть.
В миле оттуда, на поросшем тсугой гребне, они наткнулись на другой след — длинную широкую борозду, шириной дюймов пятнадцать, внутри которой виднелись отпечатки растопыренных лап, величиной не уступавшие следам пекана.
— Кэк, — сказал Куонеб.
И Скукум сказал «кэк!», но не на человеческом языке. Он зарычал, вздыбил шерсть на загривке и, наверное, припомнил много неприятного. Однако полагаться на его благоразумие не следовало, и Рольф поторопился привязать к его ошейнику свой шарф. А затем они пошли по следу, потому что Рольфу дикобраз теперь представлялся чем-то вроде корзинки с принадлежностями для рукоделия.
Вскоре к следу дикобраза присоединился новый след — пекана-рыболова, а затем из чащи впереди донеслось царапанье, словно кто-то взбирался по стволу, и раза два их слух различил сердитое ворчание.
Поспешно привязав неустрашимого Скукума к дереву, они осторожно пошли вперёд, готовые ко всему, хотя, пожалуй, не к тому необыкновенному зрелищу, которое через минуту-другую открылось перед ними.
Это была словно живая картина, исполненная действия, но действия приостановленного. Зверь, похожий на огромную чёрную куницу или коротконогую чёрную лису, застыл на безопасном расстоянии от упавшего ствола, из-под которого торчали задние ноги и хвост внушительного дикобраза, также хранившего полную неподвижность. Но вот пекан заворчал и прыгнул вперёд. Дикобраз, то ли услышав ворчание, то ли почувствовав, что рядом взметнулся снег, ударил хвостом. Но пекан остался вне его досягаемости. Затем он прыгнул с другой стороны — с тем же результатом. Прыжки повторялись снова и снова, как будто пекан добивался того, чтобы хвост обессилел или израсходовал все свои колючки.
Иногда нападающий вспрыгивал на бревно, словно подбивая дикобраза попытаться достать его там, и застрявшие в коре многочисленные белые иглы показывали, что приём этот с успехом повторялся уже не раз и не два.
Оглядевшись, охотники прочли по следам, что схватка началась у другого поваленного ствола, а среди отпечатков лап дикобраза они заметили пятна крови. Они не сразу поняли, как рыболов сумел выгнать противника из его первого убежища, но вскоре он им это показал наглядно.
Дикобраз перестал встречать ложные наскоки ударами хвоста, и пекан переменил тактику. Он подскочил к стволу с противоположной стороны и принялся быстро рыть проход в снегу и опавших листьях примерно там, где дикобраз прятал голову. Ствол не доставал до земли дюйма на три, и, прежде чем дикобраз сообразил, что происходит, пекан уже вцепился ему в мягкий, не защищённый иглами нос. Хрюкая и взвизгивая, колючая свинья попятилась и хлестнула смертоносным хвостом. Но что было толку? Только новые иглы украсили ствол. Дикобраз дёргался и извивался изо всех сил, но пекан оказался сильнее. Его когти расширяли и расширяли подкоп, а когда дикобраз, устав, перестал вырываться, пекан стремительно отпустил мягкий нос и запустил зубы в ещё более мягкое горло. Правда, перекусить его он в такой позиции не мог, но челюстей не разжимал. Минуты две кэк вырывался со всем исступлением отчаяния, и его хвост заметно полысел. Однако из раны на горле текла порядочная струйка крови, и он заметно слабел прямо на глазах. Укрытому стволом пекану оставалось только не разжимать зубов и ждать.
Мало-помалу кэк почти перестал вырываться, победа пекана была близка, но у него не хватило терпения. Он выбрался задом из подкопа, вскочил на ствол, показав сильно исцарапанный нос, ловко подцепил кэка за плечо, дёрнул, опрокинул на спину и молниеносно начал рвать и грызть его грудную клетку. Обессиленный, потерявший почти все иглы хвост не мог его достать. Хлынула красная кровь, дикобраз дёрнулся и замер. Испуская грудное ворчание, пекан погрузил зубы в тёплое мясо, торжествуя победу над непобедимым. Он, наверное, в двадцатый раз облизнул окровавленную морду, когда грохнуло ружьё Куонеба, и победитель отправился продолжать сражение с кэком в далёком крае Доброй Охоты.
«Тяв, тяв, тяв!» К стволу подскочил Скукум, волоча за собой обрывок шарфа, который он перегрыз в твёрдой решимости сразиться с кэком, во что бы это ему ни обошлось. И только потому, что дикобраз уже лежал брюхом вверх, пёсику не пришлось вновь питаться одним бульоном.
Рольф впервые видел пекана и рассматривал его с тем благоговейным вниманием, с каким обычно глядят на зверя — или на человека, — чьи подвиги описывались столь яркими красками, что он превратился в легенду. Так вот он какой — разбойник северных лесов, таинственный чёрный кот, не страшащийся ничего живого. Единственный, кто может вступить в бой с кэком и победить!
Они развели костёр и, пока Рольф готовил обед из оленины и кипятил чай, Куонеб снял шкуру с пекана. Потом вырезал сердце и печень. Поджарив их на огне, он протянул сердце Рольфу, а печень бросил Скукуму со словами:
— Да будет твоё сердце храбрым, как у пекана! Ну а тебя эта печень охранит от игл, если ты вновь сваляешь дурака, а уж сваляешь ты его обязательно!
В коже пекана у шеи и в хвосте они нашли несколько игл дикобраза — и совсем свежие, и старые, видимо оставшиеся после такой же схватки. Но ни малейших признаков воспаления или нагноения они не обнаружили.
— Так бывает всегда, — сказал Куонеб. — Иглы его не ранят. — И, повернувшись к дикобразу, добавил, готовясь содрать шкуру и с него: — Охо, кэк! Видишь теперь, какую ошибку ты сделал, не уступив Нана Боджу сухого конца бревна!
38. Черно-бурая лисица
Как-то, когда они возвращались домой и были уже в нескольких десятках шагов от хижины, Куонеб остановился как вкопанный и кивнул на противоположный берег озера, где на снежном фоне трусил какой-то зверь.
— Лиса. И по-моему, черно-бурая. Видишь, какая она тёмная? Наверное, она там живёт.
— Почему ты так думаешь?
— Я много раз замечал крупные лисьи следы. А лисицы где ходят, там и живут. Они и зимой придерживаются своих участков.
— Говорят, такая шкура стоит столько же, сколько десять куньих?
— Ак! Столько, сколько пятьдесят.
— А добыть её мы не можем?
— Попробовать можем. Но зимой нет воды, чтобы её обмануть. Надо будет попробовать другой способ.
И Куонеб начал приводить в исполнение очень сложный план, чтобы использовать снег. Набрав золы из очага (будь у него сухой песок, этого не потребовалось бы), он выбрал шесть прогалин в лесу к югу от озера, на каждой насыпал золу небольшой грядкой и слегка обрызгал её духовитым приворотом. Затем в двадцати пяти шагах к северу или к западу от грядки (северные и западные ветры были здесь наиболее обычными) он вешал на тонком деревце пучок перьев, крыло или хвост рябчика, перевязанные красной ниткой. Две недели он огибал эти прогалины далеко стороной, а затем отправился туда проверить, как развивается действие первое.
Кое-какие следы на снегу и всё, что ему было известно о лисьем нраве, помогли индейцу восстановить события двух прошлых недель. После того как они ушли, по их следу вскоре затрусила лиса, добралась до первой прогалины, почуяла притягательный запах, обошла вокруг грядки золы, увидела болтающиеся перья, встревожилась и ушла. Другую грядку навестила куница и даже порылась в золе. На третьей прогалине покружил волк, но на безопасном расстоянии от золы.
Ещё одна грядка несколько раз отпугивала лису или нескольких лисиц, но они возвращались вновь и вновь, затем поддались соблазну исследовать источник упоительного аромата, а в конце концов даже повалялись в золе, видимо всё забыв от наслаждения. Тут, во всяком случае, всё шло по плану.
Действие второе началось с установки шести лисьих капканов, предварительно тщательно окуренных и прикованных к пятнадцатифунтовым чурбакам.
Осторожно подходя к грядкам и не снимая натёртых кровью перчаток, Куонеб поставил в каждую кучу золы капкан и подложил под него комок белой заячьей шерсти. После чего засыпал капкан золой, а сверху разбросал кусочки заячьего мяса, опять побрызгал приворотом, забросал всё снегом, сменил перья для отвлечения взгляда, а всё прочее оставил на усмотрение погоды.
