Лемони Сникет - Конец! (с иллюстрациями)
— Королём? — возмущённо повторила Едгин. — Мы так не договаривались.
— Хочешь жить, старуха, — отрезал Олаф, — делай, что говорю.
— Вы уже даёте нам советы? — недоверчиво произнёс Брустер. — Вы не лучше Ишмаэля, хотя костюм у вас красивее.
— Спасибо, — Граф Олаф противно ухмыльнулся, — но между мной и этим глупым рекомендателем есть ещё одно важное различие.
— Татуировка? — предположила Пятница.
— Нет. — Граф Олаф нахмурился. — Смойте ему глину с ног, и увидите, что у него такая же татуировка, что у меня.
— Косметический карандаш? — предположила мадам Нордофф.
— Нет, — отрезал Граф Олаф. — Разница в том, что Ишмаэль безоружен, он отказался от оружия давным-давно, во времена раскола в Г. П. В. Он тогда отказался от всяческого насилия. Сегодня вы убедитесь, до какой степени он глуп. — Олаф замолчал и погладил свой круглый живот грязными руками, после чего обернулся к рекомендателю, который в этот момент взял что-то из рук Омероса. — Я владею единственным видом оружия, которое опасно для тебя и твоих сторонников, — похвастался Олаф. — Я — король Олафленда, и ты с твоими козами ничего не можешь с этим поделать.
— Не будь так уверен. — Ишмаэль поднял в воздух какой-то предмет, чтобы все увидели его.
Это было гарпунное ружье, которое прибило к берегу вместе с Олафом и Бодлерами, а до того, в своё время, использовалось для стрельбы по воронам в отеле «Развязка», и по летучему автономному дому в Городе Почитателей Ворон, и по машине, производящей сахарную вату на сельской ярмарке, когда Бодлеры-родители были ещё совсем, совсем молодыми. Теперь наступила новая глава в истории ружья, и оно было нацелено прямо в Графа Олафа.
— Я посоветовал Омеросу держать гарпун под рукой, — продолжал Ишмаэль, — а не бросать его в чащобу. Я подозревал, что ты можешь сбежать из клетки, Граф Олаф, как я сбежал из клетки, в которую ты меня посадил, когда поджёг мой дом.
— Я не поджигал, — запротестовал Граф Олаф, но глаза его ярко заблестели.
— Хватит с меня твоего вранья. — Ишмаэль встал с кресла.
Островитяне, поняв, что у рекомендателя ноги вовсе не больные, ахнули, для чего обычно требуется глубоко вдохнуть воздух, что очень опасно, если воздух насыщен смертельно ядовитыми спорами.
— Я намерен сделать то, что должен был сделать много лет назад, Олаф, — я уничтожу тебя. Я выстрелю тебе прямо в толстый живот!
— Нет! — одновременно вскрикнули трое Бодлеров, но даже их объединённый крик не мог заглушить злодейского хохота Графа Олафа.
Рекомендатель не услышал их и нажал на красный спусковой крючок страшного оружия. Дети услыхали сперва «щёлк!», потом «в-ж-ж!», гарпун вылетел и поразил Графа Олафа туда, куда и обещал Ишмаэль: дети услыхали звон разбитого стекла — и медузообразный мицелий со своей тайной историей вероломства и жестокости вырвался наконец на свободу, в воздух безопасного пристанища, отделённого от большого мира. Все в палатке ахнули — островитяне и островитянки, мужчины и женщины, дети и сироты, волонтёры и негодяи и все, кто в промежутке. Все вдохнули споры смертоносного гриба, и Граф Олаф, который, опрокинувшись на песок, продолжал хохотать, тоже вдохнул, и в один миг с расколом острова было покончено, поскольку все, не исключая, естественно, и бодлеровских сирот, внезапно стали участниками одного и того же несчастливого события.
Глава двенадцатая
Странное дело, скитаясь по миру и становясь старше и старше, обнаруживаешь, что к счастью привыкнуть легче, чем к отчаянию. Когда, например, во второй раз пьёшь анисовый напиток с мороженым, счастье, которое испытываешь, посасывая восхитительную смесь, уже не так безмерно, как в первый раз, а на двенадцатый раз состояние счастья становится ещё менее безмерным, и дальше этот напиток дарит вам уже совсем мало счастья, поскольку вы привыкли ко вкусу ванильного мороженого в сочетании с анисовой шипучкой. В то же время, вторично обнаружив у себя в напитке чертёжную кнопку, вы испытываете огорчение гораздо более сильное, чем в первый раз, когда вы отмахнулись от этого, сочтя причудливой случайностью, а не частью злого умысла какого-то подонка, иначе говоря, «продавца в кафе-мороженом, который пытается поранить вам язык». А когда кнопка попадается вам на двенадцатый раз, ваше отчаяние усиливается до такой степени, что вы не можете произнести слова «анисовая шипучка с мороженым», не разрыдавшись. Получается, что к счастью, так же как и ко вкусу сердечного из кокоса или к севиче, привыкаешь быстро, тогда как отчаяние поражает неожиданно каждый раз, как с ним сталкиваешься. Когда в палатке раздался звон стекла, Бодлеры застыли на месте, глядя на стоящего Ишмаэля; и, хотя они чувствовали, как споры медузообразного мицелия проникают в них и каждая крошечная спора ощущается в горле, как сбегающий вниз муравей, они никак не могли поверить, что их жизнь снова наполнилась отчаянием и что это ужасное событие произошло.
— Что произошло? — вскричала Пятница. — Как будто стекло разбилось.
— Не важно, пусть разбивается, — отозвалась Едгин. — Вот у меня в горле что-то странное — как будто крохотное семечко.
— Семечко в горле — это пустяки, — вмешалась Финн. — Я вот вижу, что Ишмаэль стоит на ногах!
Граф Олаф, продолжавший валяться на белом песке, захихикал, потом театральным жестом выдернул гарпун из разбитого вдребезги шлема, смешавшегося с лоскутьями порванного платья, и швырнул к глиняным ногам Ишмаэля.
— Звон — это от разбившегося водолазного шлема, — выкрикнул он с насмешкой. — Семечки у вас в горле — споры медузообразного мицелия, а человек, стоящий на собственных ногах, — тот, кто убил вас всех!
— Медузообразный мицелий? — с изумлением повторил Ишмаэль, а островитяне снова ахнули. — Здесь, на острове? Не может быть! Я жизнь потратил, стараясь навсегда обезопасить остров от этого страшного гриба!
— К счастью, безопасного навсегда не бывает, — фыркнул Олаф. — Ты-то уж в первую очередь должен знать, что к острову прибивает в конечном счёте все. Семья Бодлеров в конце концов вернулась на этот остров, откуда ты много лет назад прогнал их, и принесла с собой медузообразный мицелий.
Глаза у Ишмаэля расширились, он спрыгнул с саней и встал перед бодлеровскими сиротами. В тот момент, когда он приземлился, глина треснула и отвалилась, и дети увидели татуировку в форме глаза у него на щиколотке, как и говорил Граф Олаф.
— Так это вы занесли на остров медузообразный мицелий? — воскликнул он. — Все это время смертоносный гриб был у вас и вы держали это в тайне от нас?
— Кто бы говорил о тайнах! — выкрикнул Алонсо. — Только посмотреть на ваши здоровые ноги! Корень всех бед — ваша бесчестность!
— Это мятежники — корень всех бед! — закричала Ариель. — Если бы они не выпустили Графа Олафа из клетки, ничего бы не случилось!
— Это как посмотреть, — возразил профессор Флетчер. — По моему мнению, мы все тут корень бед. Если бы мы не посадили Графа Олафа в клетку, он не стал бы нам угрожать!
— Мы — корень бед потому, что не успели первыми откопать водолазный шлем, — заявил Фердинанд. — Если бы мы забрали его во время поисков штормовой добычи, козы отвезли бы его в чащобу и мы были бы в безопасности.
— Омерос — вот кто корень бед. — Доктор Курц показал на юношу. — Именно он дал Ишмаэлю гарпунное ружье, вместо того чтобы бросить его в чащобу!
— Граф Олаф — вот корень всех бед! — закричал Ларсен. — Он принёс гриб в палатку!
— Я — не корень бед, — зарычал Граф Олаф, но тут же громко закашлялся. — Я — король острова!
— Король или нет, это уже не имеет значения, — одёрнула его Вайолет. — Вы тоже вдохнули споры, как и все остальные.
— Вайолет права, — подтвердил Клаус. — У нас нет времени стоять тут и препираться.
Даже без записной книжки Клаус мог наизусть прочесть стихи про гриб, когда- то прочитанные ему Фионой, незадолго до того, как она разбила ему сердце.
— «В их спорах яд ужасной силы. Вдохнёшь — и через час в могилу!» — процитировал он. — Если мы не прекратим споры и не начнём действовать сообща, мы скоро умрём все.
В палатке послышались стенания, что означает здесь «звуки, издаваемые впавшими в панику островитянами».
— Умрём? — завопила мадам Нордофф. — Никто не предупреждал, что гриб смертельный! Я думала, он просто несъедобный!
— Не для того я осталась на острове, чтобы умирать! — закричала мисс Марлоу. — Я могла умереть и дома!
— Никто не умрёт, — заявил Ишмаэль.
— Это как посмотреть, — заметил Рабби Блай. — Все мы умрём в конце концов.
— Не умрёте, если будете следовать моим советам, — продолжал настаивать Ишмаэль. — Прежде всего предлагаю, чтобы все как следует глотнули из раковин. Сердечное изгонит споры у вас из горла.
