Юрий Воищев - Крах Мишки Мухоркина
И Мишка, приободрившись, скомандовал:
— Ну, хватит трепаться! Работать надо!
И все его поддержали:
— Правильно!
— Верно, Мишка!
Сражение с лопухами началось с новой силой. Шуршали по земле лопаты, скрипело колесо Мишкиной тачки, и улица приобретала совершенно новый, невероятно красивый и опрятный вид.
А мальчишки разошлись так, что могли бы за короткое время привести в порядок не только свою улицу, но и парочку соседних. И у всех появилась надежда, что уже сегодня к вечеру всё будет закончено, а завтра уже можно ждать автобуса. Но вдруг, как гром среди ясного неба, раздался жалобный Витькин голос:
— Полундра! Колючая проволока!
Перед мальчишками грозным укрепленным рубежом торчала загородка Герцога Анжуйского.
Все застыли с лопатами в руках.
Мишка посмотрел на колючую проволоку и понял, что спасён. Герцог без боя не уступит своих владений. Да и вряд ли кто решится начать с ним войну.
И всё это означает, что автобус здесь не пойдёт по причинам, совсем не зависящим от Мишки. Никто теперь не сможет упрекнуть его в том, что он опять всё выдумал. И Мишка глубоко и облегчённо вздохнул.
Глава четырнадцатая
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ПАРЛАМЕНТЁРАМИ
Препятствие невозможно было обойти, Герцог Анжуйский перегородил пол-улицы. И если бы мальчишки расчистили оставшуюся половину, то это ничего бы не дало. В такую щель не то что автобус — простая телега навряд ли проедет.
Мальчишки заскучали.
Даже у Саньки руки опустились.
— А что, это его земля? — зашумели мальчишки. — Это ж улица! А улица — она общая!
— Вы это Герцогу попробуйте сказать, — отмахнулся Санька. — Не затем он загораживал, чтоб разгораживать.
Генка никогда не осуждал вслух своего дядю, но и не хвалил. Одним словом, держал нейтралитет.
Но теперь, видя, как расстроены ребята, Генка вмешался:
— А может, всё-таки поговорить с ним? Кто знает, может, чего и выйдет. Он тоже ведь человек и понимать должен. Вы же не только для себя это затеяли, а для всех! И для него тоже!
— Предлагаю послать к нему парламентеров, — тут же предложил Витька.
— А кто к нему пойдёт? — усмехнулся Вовка Сидоров. — Ты?
— Ну, я, — буркнул Витька, — ну, ты… ну, Мишка… ну, Санька… А Генка будет при нас как переводчик. Мы его первым запустим.
Все поспешно закричали: «Давай, идите!» Каждый боялся, что и его назовут.
И хочешь не хочешь, а парламентёрам пришлось отправиться к Герцогу. Позади всех плёлся Вовка Сидоров. Он то и дело оглядывался назад, на стоящих вдали ребят, словно ожидал от них хоть какой-нибудь поддержки. Но ребята стояли молча. И лица у них были очень серьёзные.
Возле колючей проволоки парламентёры остановились и стали совещаться.
— Всем нам сразу идти не стоит, — сказал Вовка. — Пусть лучше Генка сначала разведает обстановку… А потом и мы туда двинем.
— Правильно, — торопливо подхватил Витька. — И Саньку с ним послать!
— Я не согласен, — сказал Санька. — Нам нужно войти всем вместе!
Один только Мишка молчал. Он был железно уверен, что Герцог сразу их разгонит — и вместе, и по одному.
Споры приняли угрожающий характер. Теперь Санька, Витька и Вовка орали во всё горло, чтобы перекричать друг друга и доказать свою правоту.
Вдруг чей-то бас прервал, как сирена, споры парламентёров. Это был сам Герцог Анжуйский. Он стоял на крыльце и надрывался:
— Геннадий! Геннадий!
Парламентёры дружно попятились.
— Генка, — гаркнул Анжуйский, — я тебя зову или не тебя! А ну иди домой, нечего тебе с хулиганами околачиваться!
— Понимаете… — заикнулся было Генка.
— Я все понимаю, — возмущённо крикнул Герцог Анжуйский. — Домой!
— Да нет же. Ребята с вами поговорить хотят, — в отчаянии сказал Генка.
— Ах, поговорить, — иронически протянул Герцог. — А о чём мне с ними разговаривать!
— Мы просим вас разгородить улицу! — решительно заявил Санька.
— Что такое? — сказал тот. — У вас свои дома есть? Есть. Вот идите и играйте возле них.
— Мы жаловаться будем! — неуверенно сказал Вовка.
— Я вот твоей мамаше так нажалуюсь, — пообещал Герцог, — дорогу сюда забудешь. А ну, идите отсюда!
И парламентёры, подчиняясь грубой силе, удалились.
На поле битвы остался один-разъединственный Генка.
Герцог Анжуйский подскочил к нему, схватил за рукав и потянул в дом.
— Старших слушаться надо. А ты… Посидишь часок в чулане — подумаешь. Может, умнее станешь.
Глава пятнадцатая
«ЖЕЛЕЗНАЯ МАСКА»
Заперев Генку в чулане, Герцог сделал вид, что уходит. Он громко затопал сапогами, а сам приник ухом к двери и прислушался.
Но всё было тихо. Пленник не подавал никаких признаков жизни.
Герцог подождал немного, послушал и не выдержал.
— Ну, чего ты молчишь? — крикнул он. — Чего ты затаился?
Генка ему не ответил.
«А вдруг что не так? — испуганно подумал Герцог. — Вдруг в его дурацкую голову какие нехорошие мысли полезут? Мать-то, он говорил, никогда его не наказывала».
Герцог поспешно распахнул дверь.
Генка, как ни в чём не бывало, сидел на полу и читал какую-то книгу.
— Та-ак, — рассвирепел Герцог, — я там за него волнуюсь, а он книжки читает! Герцог отобрал у Генки книгу и, полный благородного негодования, удалился. Генка остался один.
И от нечего делать стал разглядывать банки, стоящие на полках. На каждой из них аккуратно была наклеена этикетка и рукой Герцога написано:
«Вишня 1961 г.»
«Малина 1962 г.»
«Клубника 1963 г.»
«Райские яблочки 1964 г.»
И так далее.
И тому подобное.
Генка облизнулся — уж очень ему захотелось попробовать райских яблочек урожая 1964 года.
«Мне терять нечего, — уговаривал себя Генка. — Я ведь и так уже наказан».
Но легче было сказать всё это самому себе, чем открыть банку с райскими яблочками.
Генка подходил к ней, как к удаву. А как подходят к удаву — известно всем, даже кроликам.
И вот, поминутно оглядываясь на дверь, Генка стал открывать банку. Ему показалось, что он открывал её целый час. Он даже вспотел от страха.
Наконец крышка снята.
Вот они, райские яблочки! Так и просятся в рот!
Генка осторожно, двумя пальцами, поймал яблочко, оглядел его со всех сторон и проглотил. Он даже зажмурился от удовольствия. Что и говорить — райские яблочки вполне отвечали своему названию.
Когда в банке показалось дно, Генке стало совсем скучно. Он с тоской посмотрел на узкое оконце, напоминающее форточку. Хоть и открывается, а не вылезешь.
В это мгновение чей-то голос осторожно позвал:
— Генка!
— Кто это? — удивился Генка, подбегая к окну.
— Это я. — Под окном, у самой стены, стоял Мишка.
— Ты чего? — торопливо спросил Генка.
— Проведать тебя пришёл… Ребята велели передать, что мы про тебя не забыли.
— Хорошо тебе так говорить, — грустно сказал Генка, — а я тут, как тюремщик, сижу. Скучно.
— Ну уж? — не поверил Мишка. — Если б меня посадили, я бы не скучал.
И он стал с увлечением рассказывать об узниках знаменитого замка Иф, Шлиссельбургской крепости, монастыря в Соловках, Бастилии и Лабиринта на острове Крит. Узники, если верить Мишке, историческим хроникам и учебнику «История СССР», на которые он ссылался, старались убить время по-разному. Одни рыли длиннющие подкопы из камеры в камеру, другие изучали иностранные языки, третьи разводили тюльпаны, а четвёртые дрессировали блох и мышей.
Но всё это Генке не подходило: пока подкоп гвоздём выроешь— тебя уже выпустят; иностранный язык тоже ни к чему — в пятом классе его уже проходят, тюльпанов здесь нет — одно варенье, а блох и мышей с огнём не сыщешь — если они и были, то Герцог их всех перевёл порошком ДДТ и другими ядами.
Правда, оставалось ещё одно. Брат Людовика XIV, заточённый в темнице, если верить Мишке, развлекался тем, что, пообедав, вышвыривал на волю алюминиевую посуду, предварительно нацарапав на ней всякие призывы и лозунги.
А посуда в чулане имелась.
— Вот и действуй. Всё будет веселее, — сказал Мишка и исчез.
В уголке скромно стоял помятый походный котелок.
Недолго думая, Генка, внутренне содрогаясь от страха, выдрал гвоздь из стены и, нацарапав на днище: «Долой Герцога Анжуйского!» — вышвырнул котелок в окно.
Тут же к котелку подскочил Пират и куда-то его унёс.
Это Генку только подзадорило. Осмелев, он снял со стены потемневший от сырости бронзовый подносик. И вскоре он с надписью «Да здравствует свобода!» разделил участь котелка. Его тоже унёс Пират.
Больше выкидывать было нечего, и Генка опять приуныл. Но долго ему расстраиваться не пришлось, потому что загремел замок и на пороге показался Герцог Анжуйский:
