Марк Эгарт - Два товарища
Полищук настороженно озирался. Времени у него не было: позади уже слышался треск ветвей, погоня приближалась. Но Полищук был стреляный воробей и не сразу направился к броду. Что-то смутило его. Может быть, шорох камышей, в которых притаился Микешин. Он повел носом, будто принюхивался, и махнул мимо брода вдоль берега.
Микешин поднялся на ноги, тщательно прицелился и выстрелил. Полищук упал. Когда Микешин подбежал к нему, он был мертв.
Так закончилась поганая жизнь Йохима Полищука, последнего из волчьего рода Полищуков.
Глава седьмая
Нападение на мыс Хамелеон должно было вызвать ответные действия. В городе могли догадаться, что нападение произведено из этих мест. История с Полищуком означала, что спокойное время кончилось. Нужно было торопиться.
На другой день все обитатели хутора приняли участие в деле, которое задумал Епифан Кондратьевич. Он знал, что сторожевой катер ходит ночью вдоль берега, а к утру возвращается в город. Теперь в городе, наверное, тревога, и катер останавливает каждую рыбацкую лайбу. На этом и построил Познахирко свой план. Он неспроста заговорил два дня назад о румынах. Побывав в городе, потолковав с Михайлюком, он пришел к мысли, что румыны (не офицеры, а солдаты) воюют без большой охоты и совсем не спешат лезть под пули.
Обе лодки — Епифана Кондратьевича и доктора Шумилина — снарядили для рыбной ловли. На одной пойдет сам Познахирко с сыном и дочерью, на второй — Костя и Слава. Моряков поровну распределят по обеим лодкам и укроют вместе с оружием на дне под мешковиной и всяким тряпьем, какое найдется на хуторе, а сверху — ворохом веток, листвы, травы. В том случае, если одна из лодок встретится с катером, вторая должна немедля подойти к катеру с другого борта.
— С двух бортов на абордаж! — объявил свой приказ Епифан Кондратьевич.
Еще было темно, когда он поднял всех на ноги. Первой отвалила его лодка, за ней — лодка Шумилина. Спустились к устью Казанки, преодолели встречное морское течение и повернули в сторону мыса. Предутренний туман лежал, как обычно, низко над морем и скрывал мыс. Чтобы не потерять друг друга из виду, на лодках изредка перекликались.
Шум прибоя становился слышнее. Лодки подходили к мысу. Скоро должен открыться Хамелеон, а за ним — город. Приближаться к нему не было в намерениях Познахирко. Он дал знак поворачивать. Но потому ли, что туман был еще слишком силен или ребята не разобрали сигнала, вторая лодка продолжала идти прежним курсом и уже не откликалась на голос старого лоцмана.
Дело принимало дурной оборот. Если Костя и Слава первыми наткнутся на сторожевой катер, а он, Познахирко, окажется далеко и не услышит… «Эх, недоглядел, старый, зря людей загубишь! Тебе ли за такое дело браться?»
Епифан Кондратьевич сердито посмотрел на дочку. По лицу Насти он понял, что и она встревожена. Но, заметив вопросительный взгляд отца, Настя храбро улыбнулась и налегла на весла. Лодка прибавила ход.
«Ну, — подумал Епифан Кондратьевич, — коли девка не сробела, так мне и вовсе не след!» Он повернул мористее, и лодка понеслась.
У его ног, задыхаясь под ворохом веток и тряпья, лежали, прижатые тесно друг к другу, Микешин, Абдулаев и Зозуля, который и здесь пытался острить. Вдруг Абдулаев толкнул его в бок: чуткое ухо его уловило далекий звук мотора.
— Приехали! — усмехнулся Зозуля.
Действительно, то, чего опасался Познахирко, случилось. Катер выскочил из тумана перед самым носом второй лодки, которую он еще не успел догнать. Сквозь туман донесся отдаленный окрик с катера. Сейчас ребята, как условлено, должны остановиться, и все произойдет совсем не так, как обдумал и рассчитал Епифан Кондратьевич.
— Жми! — крикнул он сдавленным голосом Насте, нагнулся с кормы и негромко окликнул свой, укрытый на дне лодки, гарнизон: — Приготовиться, хлопцы! — Ветки зашевелились. Он тут же прибавил: — Тихо, тихо, жди!
Между тем на второй лодке события развертывались следующим образом. Когда Костя и Слава услышали хорошо знакомое им татаканье мотора, Слава достал удочки, а Костя торопливо прошептал доктору Шумилину:
— Николай Евгеньевич… катер!
Со дна лодки послышалось в ответ:
— А где Познахирко?
— Позади нас… догоняет.
— Тогда все в порядке.
Костя хотел еще что-то сказать и прикусил язык: из тумана на них вылетел катер. Слава закинул удочки в морс и смотрел на поплавки. Он в точности выполнял инструкцию Познахирко, не заботясь о том, что на такую спасть ничего в море не выудишь.
Костя оглянулся. Вдалеке, сквозь редеющий туман, мелькнула зеленая косынка Насти. «Ползут, как черепахи…» Костя задвигал бровями и обернулся к катеру, с которого прокричали что-то. Очевидно, приказывали остановиться.
— Суши весла! — умышленно громко, чтобы услышали моряки, скомандовал самому себе Костя.
Катер, заглушив мотор, медленно приближался к лодке.
В эту минуту Костя услышал позади себя шумный плеск весел и вздохнул с облегчением: подходил Познахирко. С катера тоже увидели вторую лодку и приказали остановиться, что Познахирко послушно выполнил. При этом он чуть отвернул, так что его лодка будто случайно подошла к катеру с другого борта.
Дальнейшие события произошли очень быстро. Катер очутился между лодок. Епифан Кондратьевич громко крикнул:
— Причаливай!
Настя и Борька подгребли одним сильным ударом весел. Костя и Слава тотчас повторили маневр. На катере выжидали, несколько удивленные таким послушанием. В то мгновение, когда лодки стукнулись в оба борта катера и с катера в лодку Шумилина прыгнул вражеский матрос, Епифан Кондратьевич скомандовал зычным, совсем на свой не похожим голосом:
— С двух бортов на абордаж!
В миг посыпались в стороны ветки, листья, тряпье, и перед обомлевшим экипажем катера предстали советские моряки. Три винтовки нацелились с двух лодок и, пока солдаты приходили в себя, моряки уже очутились на катере. Микешин схватился с офицером, моторист Виленкин, действуя тесаком, старался проложить себе дорогу к мотору, а Зозуля работал и штыком и прикладом. Даже раненный в руку Абдулаев помогал товарищам.
Дрались врукопашную. Ни один выстрел не успел потревожить тишины раннего утра. Предположение Познахирко оправдалось: всё кончилось так же быстро, как началось. Офицер и сопротивлявшаяся часть экипажа катера отправились за борт, остальных связали, и герой дня — Епифан Кондратьевич, единодушно избранный капитаном, вступил в командование захваченным катером.
Виленкин уже хозяйничал в кабине моториста, мотор заработал, лодки приказано было взять на буксир, и вся «эскадра» в кильватерном строе победно двинулась, торопясь уйти подальше, под прикрытием редеющего тумана.
2Теперь все были вооружены личным оружием, имели сверх того ручной и станковый пулеметы. Оставаться на хуторе было опасно. Лучше всего уйти на катере к Каменной косе, где в старой каменоломне, знал Познахирко, скрывались партизаны. Но там ли они еще? Связи нет, а двигаться без точных сведений рискованно.
Поэтому Епифан Кондратьевич советовал покуда выждать, а в случае опасности уходить вверх по Казанке к Волчьему Горлу, где никакой черт их не найдет. Сейчас же послать ребят морем в разведку на Каменную косу. Взрослому человеку это труднее: места там открытые, рядом — дорога. А ребята что на воде, что на земле — все одно ребята. На худой конец, отнимут у них лодку и прогонят. Только и всего.
К мнению Епифана Кондратьевича теперь прислушивались. Предложение было принято. Таким образом, желание Кости и Славы осуществилось: они отправлялись в разведку.
— Что, рад? — спросил Славу отец.
Исхудалый, с заострившимися чертами лица, в одной тельняшке и форменных брюках, стянутых ремнем, Николай Евгеньевич мало походил на того доктора, каким его знали в городе. Но здесь, на хуторе, его знали именно таким, каким он выглядел сейчас. Один Слава с грустью замечал, как изменился отец.
Но и Слава и Костя изменились. Скуластое веснушчатое лицо Кости сделалось медно-красным от постоянного пребывания на солнце, кожа сильно лупилась на скулах и на носу, руки огрубели, плечи раздались, окрепли, и все его худое, костлявое тело окрепло, закалилось в этой полной лишений жизни.
Слава изменился не так заметно. Румянец по-прежнему пробивался на его круглом, сильно посмуглевшем лице, но движения были уже не ленивыми, как прежде, а уверенными, проворными, взгляд черных глаз не добродушный, а пристальный и немного исподлобья. Глядя на сына, Николай Евгеньевич испытывал остро щемящее чувство. Да, детство ушло безвозвратно. Его сын стал другим.
Сопровождаемые добрыми пожеланиями, Костя и Слава быстро собрались в дорогу. На клочке бумаги Епифан Кондратьевич изобразил по памяти приблизительный план каменоломни: главный ход и четыре боковых: один налево, три направо. По его предположениям, партизаны, если они еще там, скорее всего помещаются в левом ответвлении, которое имеет два выхода: к морю и на солончаки, что, конечно, представляет большое удобство.
