Сигфрид Сивертс - Пираты с озера Меларен
Рейс был на этот раз печальным и долгим. Только к вечеру следующего дня они приплыли к родному заливу. Но войти в город, пока не стемнеет, не посмели и, бросив якорь, улеглись в ожидании на лесном пригорке под дубами.
Земля была покрыта толстым слоем опавшей листвы, а солнце светило, но не грело. Эрик, дрожа от холода, прижимался к Георгу. Его руки закоченели, он часто чихал и кашлял.
Настали сумерки, но мальчики все еще колебались. Несколько раз Георг залезал в шлюпку, но возвращался обратно. Засунув руки в карманы и вобрав голову в плечи, он нервно ходил между деревьями, не в силах принять решение.
Уже близилась ночь. Наконец луна зашла за тучи и стало совсем темно. Тогда мальчики сели на весла, чтобы при полном штиле ввести «Розу ветров» в гавань. Они гребли так медленно, что почти весь город уже спал, когда они добрались до берега.
«Роза ветров» медленно скользила мимо яхты художника «Эвелин»; ее начищенные до блеска перила сверкнули на миг при свете одинокого, унылого фонаря, что горел высоко на мельнице. На набережной не видно было ни души. Мальчики причалили у свайного моста. Бросив якорь с кормы, с помощью двух тросов Георг пришвартовал «Розу ветров», чтобы яхта не могла сдвинуться с места. Затем он аккуратно спустил паруса и долго укладывал все в трюм и убирал на борту. Такого порядка на яхте не было с тех пор, как на ней плавал торговец лососями.
Мальчики долго и молча стояли на причале, глядя вдаль залива, над которым лунные лучи в просветах меж тучами навесили новые широкие серебряные мосты. Георг думал о тех сотнях миль, которые они оставили позади, о тысячах сверкающих фарватеров и бесчисленных зеленых островах.
— А все-таки, Йеркер, это было чудесно, — взяв Эрика за руку, прошептал он.
Но Эрик промолчал.
Они скользнули в тень домов, на пустые, залитые лунным светом улицы. «Удивительно, до чего же маленьким стал город», — подумал Георг. Все было здесь таким же унылым, как старые надоевшие игрушки и костюмчики, из которых вырастаешь.
В темноте прямо перед ними зажегся огонек сигары. Мальчики тесно прижались к мокрому дощатому забору.
Это был Борелиус, старый учитель, совершавший, как всегда, долгую ночную прогулку. Он шел, зажав сигару в уголке рта, заложив руки за спину, молчаливый как сфинкс.
Мальчики прошмыгнули сквозь живую изгородь вязов, окружавшую школьный двор. Они шли вдоль дорожки, ведущей в туалет, где обычно доучивали тайком на переменках. Здесь еще красовался нарисованный мелом старичок, которого изобразил Эрик. Георг с грустью посмотрел на чопорное и мрачное здание.
— Третье окно справа — мой класс. Да туда уж, верно, больше не попасть.
Никогда прежде Георг не подумал бы, что будет страдать, если не сможет больше ходить в школу.
Они шли по маленькой, петляющей улочке. Уже выпали первые заморозки, и при лунном свете все серебрилось. Внезапно отворилось чье-то окно и кто-то в белом выплеснул на улицу таз. С рыночной площади донеслись какие-то неясные, напоминавшие песню звуки.
Посреди всей этой белизны стоял неисправимый Никандер и, обняв газовый фонарь, пел во все горло:
В селе крестьянский парень жил,
Рояль он до смерти любил.
Он день и ночь на нем бренчал,
И бог к себе его призвал.
Волна радости и дружеского сочувствия к этому нарушителю порядка нахлынула на мальчиков. Они только было собрались выбежать из проулка и горячо приветствовать своего дорогого товарища по несчастью, как вдруг у дома аптекаря сверкнул при свете луны ряд блестящих пуговиц на мундире. То был полицейский Блум. Подскочив к Никандеру, он хрипло завопил:
— Опять ты здесь шумишь!
Никандер обвился вокруг фонарного столба.
— Да, это я. Но ми-ленький, до-бренький Блумчик, здесь ведь так тихо, что слышно, как трава растет.
— Изволь молчать, когда порядочные люди спят!
— Да, но ми-ленький, до-бренький Блумчик…
Блум был неумолим. Он схватил Никандера за воротник.
— Ну вот что, идем со мной!
Голоса их смолкли за углом ратуши. По-прежнему белая и безлюдная лежала площадь.
Мальчики смертельно устали, а Эрик — ведь он был совсем босой — вдобавок ужасно мерз. Теперь им уже во что бы то ни стало надо было отправляться домой. Георг взял Эрика за руку и повел за собой по Стургатан — они уже видели, как светится крытая листовым цинком башенка бургомистерского дома с зубчатым венцом. Мальчики прошли по проулку, мимо украшенного гирляндами и тронутого морозом майского шеста — он обвис и казался не таким высоким, как прежде. Георг взобрался было на белое кухонное крыльцо и хотел постучать в дверь, а Эрик уже начал нарочно рвать рубашку и брюки, чтобы придать себе как можно более жалкий вид… И тут Георг резко повернулся, сошел с крыльца и, увлекая за собой Эрика, потащился по всей Стургатан вниз в гавань, к свайному мосту. Он снова начал наводить порядок в шлюпке, переносить барахло и надежно укреплять «Розу ветров» на еще один швартовочный конец. Потом он снова долго молчал при свете месяца, глядя на шлюпку и то и дело проводя ладонью по лицу. Наконец он медленно повернулся и направился прямо домой. Несчастный Эрик как во сне плелся за ним. А когда Георг три раза громко ударил в дверь, Эрик, не выдержав, зарыдал. Георг же сел на крыльцо и стал ждать. Теперь, когда он пересилил себя и. постучал в дверь, он был совершенно спокоен. Настал конец их летним приключениям. Теперь, сняв шапку и пристыженно склонив голову, придется снова вернуться к людям. Что и говорить: поступили они нечестно и должны понести наказание. Но ничего подобного больше не повторится, а ведь впереди у него вся жизнь. Стало быть, хватит времени доказать, что он все-таки не вор. Тошно им будет переносить унижения, которые их ожидают. Ведь все, кто так беззаботно и властно храпят за шторами в эту морозную лунную ночь, — против них; они накинутся на них с Эриком, как злые собаки. Но Георг все же пообещал себе: все это время он будет исподтишка подсмеиваться над ними. Потому что за порогом той обыденной жизни, которую придумали для себя «порядочные» люди, всегда скрыты приключения — они ждут своего часа. Долго быть свободным от них — нельзя. Но когда на его долю выпадет настоящее большое приключение, а оно непременно придет к нему, — Георг это чувствовал, — он встретит его умудренный большим опытом, нежели другие. Он научился рисковать, и он наверняка найдет для себя настоящее дело, ради которого стоит дерзать.
Синкен Хопп
КАРИ
Нильс встречает Кари
Перевод с норвежского.
Сидя на камне, Нильс разглядывал развалины старого монастыря и думал: отчего бывает так, что одно на свете — интересно, а многое другое ну ни капельки неинтересно. Ну что хорошего в этих развалинах? Развалины должны быть унылы и мрачны! А если они не унылы и мрачны, на что они тогда?! Но в этот ясный теплый летний день развалины казались всего-навсего камнями и ничем иным.
Сказать по правде, Нильс был чрезвычайно доволен самим собой и этим днем — двенадцатое августа. День принадлежал только ему; в этот день — двенадцать лет тому назад — он родился. А вообще-то какая радость, если день рождения приходится на время школьных каникул?! Но в нынешнем году это было даже приятно. По крайней мере — здорово! «Пока что», — осторожно подумал Нильс.
Из всех знакомых Нильса — единственной, представлявшей хотя бы мало-мальский интерес, была тетя Бетти. Само собой, назвать ее по-настоящему интересной было нельзя; она не жертвовала жизнью, как герои ковбойских фильмов или рассказов в картинках. Он совершенно не мог представить себе тетю Бетти с лассо или револьвером в руках. К тому же она говорила много глупостей и часто болтала то, что не по душе детям. Во всяком случае мальчишкам. И то, что она — тетка, и стара как мир, и к тому же еще учительница, вовсе не мешало ей вытворять такое, что казалось довольно странным. Однажды, например, на вокзале она взяла его за руку прямо посреди перрона и давай петь: «Мы бесстрашно идем, не падая духом…» И при этом размахивала руками и задирала ноги. Люди оборачивались и смотрели на них. Фу!
Но вообще-то тетя Бетти была что надо! Она рассказывала удивительнейшие вещи, интересные даже для мальчишек. Это она пригласила его в Берген, и они уже целых три дня вместе проводили время. А сейчас Нильс сидел на развалинах Свечного Монастыря, а тетя рыскала вокруг в своих стоптанных башмаках.
Видимо, в старину здесь случилось что-то страшное, раз люди пришли сюда и разрушили крепость до основания?! Ведь стены крепости были ужасно толстые. Наверно, все, что здесь случилось, не так уж забавно. Лучше не думать об этом, а послушать о том, что привычно.
— Это магометяне… — начал Нильс.
— Какие еще магометяне?
— Ведь это магометяне жили здесь в старину?
