Мила Блинова - Большой Кыш
В плотном облаке пыли вороны не сразу заметили кыша, и Тука успел разглядеть маленького вороненка, распластанного на земле. Одно крыло у него было сломано. По жестоким обычаям вороньей стаи, раненого птенца должны были добить свои же сородичи, чтобы он не стал добычей хорька или другого хищного зверя. Вороны кружили над попискивающим вороненком, опускаясь все ниже и ниже, а несчастная мать скакала вокруг, растопырив крылья, пытаясь прикрыть собой малыша.
— Нет! — закричал Тука. — Нет! Глупые птицы! Его же можно вылечить.
Атакуя всеми лапами сразу, маленький кыш добрался до обезумевшего от страха птенца и встал в боевую позицию. В своей решимости он был страшен.
Вдруг совсем рядом раздался громкий, резкий звук. Звук нарастал. Из-за густой пыли, стоявшей в воздухе, Тука не смог определить, что это. Но когда пыль осела, он заметил приближающегося Бяку, крепко державшего в лапах ось большого берестяного барабана от Сяпиной гремелки. За спиной кыша торчал большой ветряк. Ветряк бешено крутился, приводя в движение барабан. Камешки в барабане оглушительно громыхали. Воронья стая тоже услышала странный звук и испуганно рванула ввысь. Птицы решили предоставить раненого родственника его судьбе и, покружив немного над орешником, отбыли в неизвестном направлении.
Тука, воспользовавшись временным затишьем, подбежал к вороненку и попытался поднять его, но явно переоценил собственные силы: зашатался и рухнул вместе с птенцом на землю. Нет, одному ему было не донести раненую птичку до укрытия. Бяка? Один раз, этой весной, Тука уже обращался к Бяке за помощью и не получил ее. Значит, и сейчас не на что рассчитывать.
— А ну, сопливый заступник детенышей, — сказал подошедший Большой Кыш, — отползай в сторону. Здесь обойдутся без тебя. Не люблю ворон, но не бросать же малыша одного. Родственнички непременно вернутся и по своей вороньей доброте заклюют его до смерти. — Бяка подошел к птице и стал ее разглядывать. — Глаза у тебя, маленькая ворона, испуганные, но хищные. Есть, наверное, хочешь. Все птенцы, как и кышата, постоянно хотят есть. Ладно. Я тебя накормлю. Только не вздумай когтиться и клеваться!
Бяка достал из кармана огромный носовой платок и спеленал им крылья птички. Вороненок не оказал никакого сопротивления. Большой Кыш с усилием поднял птенца на плечи и направился в сторону песчаного откоса.
— Ты его спасаешь, а злые кыши так не поступают, — бормотал Тука, едва поспевая следом.
— Как хотят, так и поступают, — возразил Бяка. — Мы, злые кыши, все только от злости и делаем. Ты думаешь, я тебя или птенца спасал? Нет. Я ворон злил. А теперь я несу птенца к себе, чтобы позлить кышей, которые терпеть не могут ворон. И те и другие лопнут от негодования, когда узнают, что в «Теплом Местечке» появилась своя домашняя ворона.
— Как же так? — растерялся Тука. — Значит, ты все же плохой?
Бяка его не слушал. Он фантазировал:
— Вот вылечу вороненка, полечу на нем путешествовать. В гости к слонам и бегемотам.
— А кто это?
— Ась рассказывал, есть такие громадные кыши. Толстые и ушастые.
— Верно-верно, — обрадовался Тука, — путешествовать в гости — это здорово! А как ты думаешь, на твоей вороне полтора кыша поместится? Большой Кыш и большой наполовину. Я про Сяпу говорю. Он тоже хочет посмотреть мир.
— Нет, — сказал Бяка. — Все кыши — трусишки. Сяпа трусливее всех. Он боится высоты и сквозняков. А высоко в небе ничего, кроме сквозняков, нет. — Бяка хитро глянул на Туку. — Я знаю только одного смелого кыша, который может в одиночку биться с целой стаей хищников, — вот этого кыша я, пожалуй, взял бы с собой.
— Кого это? — замирая не то от гордости, не то от ужаса, спросил Тука.
— Одного моего приятеля, — улыбнулся Бяка. — Он храбрец!
Тука, конечно, понял, кого Большой Кыш имел в виду, но он еще не решил, хорошо ли быть приятелем Бяки. К Бяке в последнее время все относились довольно прохладно, и поделом! Люля говорил, что Бяка крал чужие вещи, а это очень гадко.
За разговором вся компания быстро добралась до «Теплого Местечка». На крылечке Бяка аккуратно вытер лапы о сплетенный из тонких прутьев коврик и вошел в дом с вороненком на плечах. Тука остался у двери. Всем было хорошо известно — Бяка не любил гостей. Долгое время из дома не доносилось ни звука, и Тука уже собрался уходить, как вдруг откуда-то из глубины раздался грубый Бякин голос:
— Эй, заступник птичьих детенышей, где ты там? Заходи! Только хорошо вытри лапы. Там у меня три коврика: один для меня, другой для Ася, третий для Енота. Вытирай о любой.
— Прямо как в песенке, — засмеялся Тука. — «В доме Хрум-Хрума коврика три. О каждый старательно лапы потри».
Он тщательно выполнил просьбу хозяина и вошел.
— Ой, Бяка, — громко воскликнул он, — как у тебя красиво!
Бяка не слышал его. Он возился в соседней комнате с вороненком. Тука огляделся. Бякин дом был светлый и уютный. В нем царил исключительный порядок. Все лежало на своих местах. Стены были увешаны снизу доверху полками. На них стояло множество странных предметов. То есть предметы были самые обыкновенные: чашки, тарелки, чайники, — но их было так много, что поневоле приходил на ум вопрос: откуда столько? Кыши Маленькой Тени пользовались старой, довольно побитой глиняной посудой, принесенной из большого леса. А эта посуда была новой и абсолютно целой.
«Ой-ой-ой, — подумал Тука. — Значит, Дысь прав: Бяка — воришка. Ого, сколько успел украсть! Наверное, устраивал набеги через подземный ход в Большую Тень, ведь ни у кого из наших нет такой красивой посуды. Зря я поверил, что Бяка исправился. Он такой же гадкий, как и раньше». Кыш горько вздохнул и вышел из хижинки.
Там, у орешника, Бяка показался Туке добрым, благородным кышем. Но сейчас едкое сомнение опять вкралось в душу. И он уже не знал, кто же такой Бяка на самом деле. Сколько в нем доброты, а сколько злости? Сколько совестливости, а сколько бессовестности? И если Дысь прав, если Бяка украл у Сяпы Сурка, принуждая его жить в рабстве, то что ожидает бедного вороненка?
Расстроенный Тука взобрался на холм, цепляясь за кусты вереска, и увидел медленно бредущего навстречу Ася. В большой шляпе и с большой кошелкой.
— Здравствуй, Ась, — печально поприветствовал он старика. — Как дела?
— Да какие мои дела? Вот несу лечебные травы Бяке. Сороки говорят, он приютил раненого вороненка. Добрый кыш наш Бяка, хороший.
— Это Бяка-то хороший? Это Бяка-то добрый? — рассердился Тука. — Он Сурка украл и тиранит его рабством, наворовал вещей у кышей полон дом. Одних чайников штук десять. Да к тому же у тебя Амулет стащил.
— Это кто ж тебе скажал, что Амулет взял Бяка?
— Но его же у тебя нет… А кто его мог взять, кроме Бяки?
— Да я сам его отдал на время кышу, который в нем очень нуждалшя. Кштати, сегодня он мне его вернул.
Ась вынул из-под шляпы сверкающее яйцо. Увидев Амулет, Тука охнул и развел лапами:
— Ну, я не знаю… А Сурок? Сурка, что, тоже на время кому-то отдали?
— Нет, Сурок сам ушел. Через подземный ход. У него появилась шемья в Большой Тени. Сурчиха родила ему двух сурчат. Вот он и пропал. Растит малышей. Дело обычное. Житейское. — Ась бережно спрятал Амулет, открыл коробочку с молотым перчиком, нюхнул, чихнул, опять чихнул, еще чихнул и потом уж спросил: — Ну что там еще на Бяку в твоем досье? Посуда? Про это, малыш, расскажать не могу, это Бякин шекрет. Но поверь, все крашивые вещи, которые ты видел в «Теплом Мештечке», он ни у кого не крал. Это я жнаю точно.
— Значит, в Маленькой Тени не было никаких краж и никто не брал гамачка, поилки? Выходит, БЖ все это придумал? Нет среди нас воришек?
— И кражи были, и воришки ешть. Но не будем спешить ш выводами. Жизнь сама все покажет. Надо только подождать.
Ась достал из кошелки и протянул Туке две пары сиреневых носков (этот цвет Тука любил больше всего). На прощание старик полобунился с Тукой, похлопал его по плечику и сказал:
— Белая Жилетка — хороший шыщик. Он ошибшя чуть- чуть. Воришка не Бяка. Это раз. В Книге Мудрошти нет ни слова о наказании. Это два. Все мы ижо дня в день учимся доброте. Злошть и мштительношть в этом деле не помощники. Это три. Думаю, нам следует проявить терпение и деликатношть. И наказывать мы никого не будем, потому что наказывать некого. Было бы неплохо, ешли бы ты передал вше это Дысю.
Ась ушел, а Тука так и остался стоять посреди дорожки розовым одуванчиком, пытясь понять, что ему сказал Ась.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Кр-р-роха ор-р-рёл
Жара — печаль Шалуна.
Поручение кышьего сообщества.
Бяка — индивидуалист.
Драться не хорошо!
Бузотер.
Целую неделю беспощадное солнце выжигало холм палящими лучами. Почти с самого утра воздух накалялся так, что трудно было дышать. Для обитателей водоемов наступили тяжелые дни. Широкое русло Шалуна обмелело. Быстрый ручей превратился в узкую ленточку и тёк лениво, как бы нехотя, испаряясь на ходу. Вода в болоте тоже быстро убывала. Вскоре ее осталось совсем чуть-чуть. Жуки- плавунцы, водомерки, головастики и другие обитатели ручья и болота готовились к скорой гибели.
