Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка
Теперь Петрик шёл около Франека, держась за его руку, точно боялся опять потерять. Олесь и Василько шагали рядом.
А песня, закипая яростью, растекалась по улицам:
Долой тиранов! Прочь окопы!
Не нужно гнёта, рабских пут!
Мы путь земле укажем новый,
Владыкой мира будет труд…
На площади Бернардинов похоронную процессию встретили пулемётным огнём.
— Полиция с крыш стреляет, — побледнев, крепко сжал Франек руку Петрика. И вдруг изо всех сил крикнул: — Хлопчики, бегите вон в ту подворотню, а то… вас тут раздавят…
А сам Франек рванулся навстречу выстрелам, крикам, стонам, угрозам и проклятиям.
— Там мой тато… — сильно побледнев, прошептал Олесь. — Тато…
И Олесь бросился догонять Франека.
— А ты куда? — схватил Петрика за рукав курточки Василько. — Хочешь, чтобы тебя убили? Да?
— Пусти, пусти меня, — стал вырываться Петрик.
— Нет, стой тут! — в голосе Василька прозвучали незнакомые сильные нотки. — Видишь… взрослые дядьки тикают…
— Там… там… — но Петрик не мог сказать Васильку, что гроб несёт дядя Тарас!
— Застрелят, что я тогда твоей маме скажу?
Петрик приблизился и злобно прокричал в самое лицо Василька:
— У труса в глазах двоится.
Трус своего хвоста боится!
Возмущённый Василько изо всей силы встряхнул Петрика. Кончилось тем, что Петрик всё же вырвался и побежал на площадь, где стреляли в людей. Но рабочие не убегали, а шли без страха на смерть, и перед этим неистовым, безумным мужеством и гневом полиция вынуждена была отступить, чтобы через две улицы с крыши «Бригидки» — одной из страшных тюрем в самом центре города — снова ударить по людской лавине из пулемётов.
Петрик видел, как молодая рослая работница дубасила полицейского железным прутом. Такими же прутьями вооружались и другие рабочие.
Из за угла Сербской улицы выскочили несколько полицейских, но, встреченные ураганом камней, повернули обратно, не сделав ни единого выстрела.
Петрика испугала пробежавшая мимо растрёпанная женщина, которая несла на руках девочку с голубой лентой в косичке. Глаза девочки были закрыты, а изо рта у неё капала кровь.
— Олесь! — вспыхнул от радости Петрик. Но радость тут же погасла, как свеча на ветру. Сердце мальчика сжалось от страха и боли, когда увидел, как Олесь нагнулся и, зажмурившись, будто страшась поверить своим глазам, кинулся к распростёртому на мостовой человеку, которого Петрик сразу узнал.
— Та-а-а-то-о! — с ужасом оглядывался Олесь, словно ища у окружающих ответ на вставший вдруг перед ним страшный, неразрешимый вопрос.
Глубокий стон вырвался из потрясённой души Олеся. Слабо вскрикнув, мальчик потерял сознание.
Глава пятнадцатая. «Нет у тебя семьи!»
Больше двух месяцев живет у своей тёти осиротевший Олесь. И по тому, как она с ним обращается, мальчик догадывается, что у тёти нет дурных намерений отдать его в сиротский приют. Видно, тётя тоже знает, что в приютах плохо кормят, а монашки заставляют детей много молиться.
Когда тётя ласково хвалит Олеся: «Помощник ты мой дорогой», сердце мальчика, открытое ко всему доброму, переполняется горячим желанием сделать гораздо больше, чем он делает.
А справедливости ради надо сказать: Олесь вполне справлялся с обязанностью не только няньки, но и служанки.
Тётя сказала: прежняя нянька, которую прогнали, хотела бедного Ивасика сделать заикой на всю жизнь. Целыми днями она бранила малыша самыми ужасными словами, заверяя соседей: Ивасик самое скверное и гадкое существо на всём белом свете!
В общем, издёргала нервы ребёнку. И теперь, чуть что не по Ивасику, малыш бросается на пол и начинает ногами колотить Олеся, который пытается его поднять и успокоить. Или есть у Ивасика ещё одна нехорошая мода: швыряться в Олеся кубиками — их у него целая куча. А ещё — корчить гримасы и показывать язык.
«Не очень-то приятно ходить с шишками на голове… Ну, да что с него спросишь, если братику два годика отроду?» — великодушно размышляет Олесь.
Много теперь забот у маленького няньки: одевать, умывать, кормить, водить на прогулку Ивасика. Взяв братика за ручку, Олесь два раза в месяц отвозит на детской коляске узел с бельём к прачке. Чистое бельё он привозит назад домой.
Кипятить молоко и варить манную кашу Олесь уже мастер! Навашивать паркетные полы в обеих комнатах — одно удовольствие! И ни разу не случалось, чтобы вёдра стояли пустыми, хотя воду надо приносить со двора.
Одного не переносит Олесь — когда приходит к тёте в гости пан Тибор. Угрюмый, с мешками под глазами, челюсть отвислая. Тётю он называет «Магда». Видно, ей нравится, что пан Тибор забыл её настоящее имя.
Ясно, что шоколад венгерец приносит Ивасику для того, чтобы ребёнок его не боялся. А зачем пан Тибор приносит тёте духи? Или вот — шёлковую цветастую одежду. Этот наряд тётя называет непонятно — «пижама».
Зря венгерец тратится. Тётя и без всяких подарков его не боится. Наоборот, перед тем как напомаженный венгерец должен заявиться, она целый час крутится перед зеркалом: наводит карандашиком брови, поплюёт-поплюёт на маленькую щёточку с засохшей краской — и давай себе чернить ресницы. А еще золотым тюбиком помады нарисует себе домик на губах.
Чаще всего тётя велит, как только пан Тибор приходит, взять Ивасика и отправляться гулять в парк на Княжьей горе.
Конечно, мальчик не знает, если бы не пан Тибор — не жить бы ему сейчас у тёти, а «замаливать грехи» в одном из монастырских приютов.
Дело в том, что пан Тибор терпеть не мог бывшую няньку-служанку, которая, как ему казалось, вечно торчала за дверьми, шпионя за ним.
Несколько раз он ловил её взгляд на своём массивном обручальном кольце, которое до того вросло ему в палец, что снять кольцо и спрятать в карман жилета было совершенно невозможно, даже под страхом скандала.
Мальчишка же был удобен во всех отношениях. Во-первых, ему и в голову не приходило пялить глаза на палец пана Тибора, где предательски выблескивало кольцо. Во-вторых, тётя приказала племяннику ни с кем не заговаривать во дворе. А в третьих, этот Олесь быстрее ветра мчался за сигарами в киоск и сельтерской водой в аптеку на Куркову улицу.
Венгерец даже не замечал, что все его поручения мальчик выслушивал с холодным достоинством, сжав губы, и выполнял их только из-за уважения к тёте.
Но однажды Олесь узнал, что за птица его тётя.
На дворе уже совсем стемнело, когда кто-то постучался в дверь.
— Кто там? — громко спросил Олесь.
— Я… Степан…
Олесь сразу узнал голос мужа тёти Оксаны, отомкнул дверь и впустил неожиданного гостя в тёмный коридорчик.
От дяди Степана пахло едким потом, пылью, и Олесь догадался: он пригнел откуда-то издалека.
Пришелец молча запер за собою дверь, ласково поворошил тёплой ладонью волосы на голове Олеся и зашёл в комнату.
— Ой, дядечко… — мальчик прикрыл ладошкой рот, испуганно отступая.
Не верить своим глазам Олесь не мог, а верить было страшно… Дядя Степан, всегда такой осанистый, жизнерадостный, сейчас был худой, бледный. И только в его глубоких, тёмных, как колодец, глазах ещё светился знакомый мальчику ничем неистребимый озорной огонёк.
Конечно, надо было позвать тётю. Но как это сделать? Ведь она запретила Олесю прибегать в бар. Там почему-то никто не должен знать, что тётя — украинка.
— Ты что, в гостях у нас? — мягко, дружески спросил дядя Степан, ставя на газовую плиту ведро с водой.
Радость, засветившаяся на лице Олеся, внезапно погасла, потускнели его прямые, светлые глаза, и будто как-то сразу согнулась спина. С выражением недетской серьёзности, лежавшей сейчас на лбу и вокруг рта мальчика, он рассказал о гибели своего татка.
— Будешь теперь моим сыном, — пообещал дядя Степан, прижимая голову Олеся к своей груди.
Ивасик забился в угол, где стояли его деревянная лошадка с рыжей мочальной гривой, резиновая кошка по имени «Приблуда», петух, кубики, и с подозрительной насторожённостью поглядывал на «чужого дядю», который рылся в шкафу.
Олесь немало смущён тем, что дядя Степан не нашёл в шкафу своего праздничного синего костюма, ни одной сорочки, даже туфель. Но к счастью, в «мамином приданом» для дяди Степана нашлись брюки и вышитая сорочка.
Помыв голову, шею, ноги, дядя Степан переоделся и стал Олесю как-то ещё роднее в одежде его татка.
— Иванюню, сокол мой, — попытался дядя Степан взять на руки сына.
— Ма-а-а-а!!!
Испуганный крик ребёнка больно отозвался в сердце отца.
— Ой, дурачок… иди до него… То ж твой родной татусь… — уговаривал братика Олесь. — Иди, татко даст тебе шоколад…
— Не надо его обманывать, — вздохнув, проронил отец. — Шоколада у меня сейчас нет.
