Евгений Титаренко - Четверо с базарной площади
И прошло очень мало времени, Генка не успел даже свыкнуться с разными кочками под мешком и запахом гнилья, когда — не услышал, а скорее почувствовал — чьи-то шаги на пустыре.
Прижался ухом к земле и явственно различил тяжелую, мерную поступь. Казалось, человек идет сзади прямо на него.
В самом деле: через минуту метрах в десяти от Генки появилась темная фигура и медленно прошествовала по направлению к усадьбе дома № 8.
Человек прошел так близко, что Генка в кромешной темноте сумел разглядеть сапоги, телогрейку и кепку. Сапоги на мужике были не те, болотные, а обыкновенные, кирзовые. Но Генке показалось, что он угадывает даже коричневый цвет кепки и серую телогрейку с разорванным хлястиком. Мужик растворился в темноте, а когда выплыла наконец луна и тускло осветила пространство между кучами хлама и домом Дроли, в этом пространстве уже никого не было.
Но Генку волновало это меньше всего: преследовать мужика до узенькой Дролиной калитки не входило в его планы. Он увяжется за ним на обратном пути, если, конечно, тот не останется ночевать у Дроли… И Генка быстро прикинул свои будущие действия: он отступит между кучами хлама назад, а потом далеко влево. Если мужик пойдет от дома Дроли в дальние выселки, он двинется прямо через пустырь, а Генка будет пробираться параллельно ему на безопасном расстоянии. Если мужик надумает отправиться в центр, он обязательно пройдет за кучами мусора влево, чтобы пересечь Степную где-нибудь подальше от дома № 8. Генка за это время незаметно одолеет площадь между свалкой и дворами, чтобы спрятаться в тени улиц.
Генка напрягал зрение, стараясь постоянно видеть калитку. Но время шло и шло, а возле дома № 8 не замечалось никаких признаков жизни. И калитка, и огород, и весь дом Дроли то и дело сливались в одно расплывчатое пятно.
Генка уже не верил своим глазам, когда калитка распахнулась и в призрачном свете мелькнула человеческая фигура.
Скомкав мешок, Генка мгновенно отпрянул дальше — в глубь свалки.
Человек шел на него. Тогда Генка бросил мешок в кучу хлама и стал быстро уходить влево. Потом так же быстро повернул к Степной и, осторожно выглянув из-за горы какого-то мусора, заметил, что неизвестный углубился в лабиринты свалки.
Перемещаясь от одной кучи к другой где ползком, где короткими перебежками, Генка убедился, что объект его не думает выходить на пустырь, а, скрытый мусорными трущобами, движется влево, по его следам.
Выждав, когда он скроется за одной из самых больших куч, Генка почти не таясь, так как от дома № 8 его уже нельзя было видеть, перебежал пространство между свалкой и улицей Уфимской, что, пересекая Степную, вела к центру.
Здесь Генка припал к палисаднику углового дома и, часто глотая воздух, отдышался.
Надо было заметить, в какую из улиц повернет неизвестный. А он долго не появлялся и вдруг вынырнул из-за куч, как из-под земли, шагая прямо в сторону Уфимской.
Генка, не отрывая глаз от дома № 8, перебежал Степную. Одолел почти квартал до Калужской. Неизвестный продолжал идти следом.
И лишь в ту минуту, когда пересекал Степную, Генка с изумлением отметил, что наблюдает совершенно за другим человеком — не за тем, что прошел мимо него к усадьбе Дроли!
Мужик был в кепке и телогрейке, а этот в пальто! Головного убора Генка не мог разглядеть.
Чтобы пропустить неизвестного вперед, Генка, двигаясь еще осторожнее, быстренько повернул на темную Калужскую улицу и под прикрытием частых тополей — от дома к дому — стал красться по ней.
В этом была счастливая Генкина ошибка. Он думал, что неизвестный пройдет по Уфимской дальше, к центру города, а тот свернул по тротуару на Калужскую.
Генка метнулся дальше по улице.
Они словно бы поменялись ролями, и вместо того, чтобы преследовать, Генка уходил от преследования.
Так одолели квартал. Потом еще один…
И когда Генка оставил позади очередной перекресток, когда прошел еще два или три дома — он увидел вдруг, что неизвестный остановился, не доходя до перекрестка. Остановился и вглядывается в темноту…
Тяжелый, оглушительный молот застучал в Генкиной голове, и, спасаясь, он буквально пополз вдоль домов, припадая спиной к шершавым заборам…
А когда неизвестный побежал в его сторону — Генка тоже бросился бежать. Но осторожность не оставила его при этом, и он побежал неслышно, в спасительной близости к домам и огородам…
Генка издалека увидел своим напряженным зрением чей-то силуэт впереди, но пробежал еще два дома, прежде чем ухватился руками за высокий, частый плетень, рванулся всем телом и упал на землю в саду за плетнем…
Это был Тосин сад и Тосин плетень. Позже Генка никак не мог объяснить, почему он сразу не прыгнул в какой-нибудь двор, едва заметив, что неизвестный идет по Калужской… Это надо было сделать, чтобы пропустить неизвестного вперед. Но, может быть, Генка боялся налететь на собаку… Он не уверен — думал ли об этом. С самого начала он спешил добраться до Тосиного плетня, словно бы только здесь его ожидало спасение.
Он ушиб локоть и ободрал лицо о какой-то куст, но боли не почувствовал, а в одно мгновение распластался на спине вплотную к плетню и даже задержал дыхание. Он не выбирал позу, а упал — и сник…
Лишь после того как неизвестный остановился где-то в нескольких шагах от него, Генка осторожно повернулся на бок, чтобы вскочить, если это понадобится, и чтобы видеть тротуар за плетнем.
Услышал легкое постукивание на булыжниках: человек шел от противоположного угла навстречу Генкиному преследователю.
— Что задержался?
Если бы Генка находился в других обстоятельствах — он крутнул бы свою кепку и сказал: «Вот это да!» — голос был женским.
Она подошла и остановилась возле плетня, рядом с Генкой. Плетень чуть скрипнул, когда она привалилась к нему спиной.
— Ровно десять… — угрюмо ответил ей неизвестный, подходя и останавливаясь рядом.
Ну, конечно: не разговаривать же им на перекрестке или под чьими-то окнами. А тут кошка не пробежит незамеченной и пустой сад рядом…
— Никто не проходил? — опять угрюмый, его голос.
— Нет. А что? — Перед самыми Генкиными глазами были ноги: женские — в белых фетровых ботах, и мужские — в хромовых сапогах.
— Показалось… Мелькнуло что-то.
— Боишься?
— Это уж не твое дело.
Женщина тихонько засмеялась. И тут же оборвала смех.
Он:
— Не могла прийти к Дроле?
— Нет. И ты больше не пойдешь туда.
Плетень скрипнул. Должно быть, сказанное женщиной удивило неизвестного, и он повернулся лицом к ней.
— Что, что?
— Купец велел. Затем и вызвала.
— К черту Купца! Под забором я ночевать буду?
— За нами кто-то глядит… — Он горячился, а она говорила спокойно, не повышая голоса. — Дроля сейчас закрылся и будет отлеживаться. Так велел Купец. Можешь идти колотить в забор.
Неизвестный выругался. Но женщину это, кажется, не удивило.
— Хочешь, чтобы накрыли всех вместе с тобой и Дролей, — иди, — сказала она.
Впившись ногтями в землю и почти не дыша, Генка медленно — миллиметр за миллиметром — развернулся. Поднял голову… и обомлел, открыв рот, когда увидел серые в тусклом свете молодой луны лица разговаривающих.
У плетня стоял Корявый, а рядом с ним — та женщина, которую он ограбил, которой собирали триста рублей «детишкам на молочишко»!
Генка ткнулся носом в землю и больше не пытался двигаться. Он был поражен тем, что увидел. Все разом перевернулось в Генкиной голове, и даже страх пропал куда-то, вытесненный изумлением.
Женщина с красивыми тонкими бровями и Корявый!
«Вот это да! — сказал про себя Генка. И повторил еще несколько раз: — Вот это да! ВОТ ЭТО ДА!..»
Молот в голове его теперь уже не стучал, а ухал всей тяжестью в десяток или даже сотню тонн.
— Значит, выманила — и концы в воду? — спросил Корявый.
— Нет. — Она пошуршала какой-то бумагой. — Вот деньги. Месяца на четыре тебе хватит.
— Так… — сказал Корявый.
— Ты должен сегодня же, прямо сейчас убраться куда-нибудь из города и уехать. Подальше. Это Купец велел. Он сказал, что не даст мусорам зацапать тебя. Понял? А Купца ты знаешь. И с год или два не появляйся.
— Так… — повторил Корявый. — Значит, Гвардеец обтяпал дело, а мне мотать? — зло спросил он. — Ведь я знаю — это Гвардеец обтяпал с одноруким!
— Ты свое получил за это, — сказала она, помедлив.
— А паспорт я где возьму?
— Паспорт добудешь.
— Нет! — вдруг уперся Корявый. — Скажи своему Купцу, что я не буду шнырять по городам, приключения на свою шею искать! С какой стати? Кто пришил однорукого — тот пусть и мотает! А то они будут чаи хлебать, а я — отсиживайся в подворотнях! Ладно придумано! — Корявый хохотнул. — Что он — боится, что выдам, если накроют?
— А вдруг выдашь?
