Стивен Гулд - Джампер: История Гриффина
— Не могу на пляж. Мы завтра уезжаем.
Значит, за ними следили. Эти ублюдки могли проверить авиарейсы и не обнаружить там Сэма и Консуэло. В любом случае, они собирались лететь домой, чтобы не рисковать и не встречаться со мной снова. Не в Оахаке.
— Жалко. Счастливо тебе, с богом!
— Береги себя.
— И ты тоже, тетя.
Да, нам всем следовало быть осторожными.
Генри вернулся с каникул и привез мне маленькую деревянную лошадку, вставшую на дыбы, в шесть ярдов в высоту.
— С Рождеством и все такое. Это оливковое дерево. Просто не знал, чего бы тебе хотелось.
Я был тронут, но, конечно, не мог этого показать.
— Спасибо. Не стоило. У меня тоже есть кое-что для тебя, но оно осталось в Норе. Принесу на занятия в четверг.
Я ходил туда почти каждый день, а Генри — только по вторникам и четвергам, еще иногда по субботам.
На самом деле у меня ничего для него не было. Я купил кое-что для Сэма и Консуэло, для Алехандры (переслал по почте на имя Консуэло), а вообще это время года угнетало меня, и я старался избегать толп людей в магазинах, украшений и песен.
В основном я скрывался в Таиланде.
В Пхукете я делал то же, что и в Уатулько — прыгал в какое-нибудь отдаленное место, в данном случае — на маленький остров Ко Бон возле Равай. Курортная компания в Пхукете считала его своей собственностью, но я проводил время на южной оконечности, вдали от гостиниц с роскошными холлами и номерами для новобрачных (хотя разок наблюдал, как в море плавала одна пара, голышом). Вот и сейчас я спустил лодку на воду и полчаса рулил до Чалонги, подальше от курортного берега.
Я привез Генри голову улыбчивого тайского Будды, вырезанную из дождевого дерева, с золотым листком на этой штуке, отвисшими мочками и прикрытыми глазами. Именно из-за необычной улыбки я его и купил. Она у него была даже почти веселая.
Он удивленно моргнул, когда открыл свой подарок.
— Очень здорово. Как ты узнал?
— Узнал о чем?
— У меня в комнате есть рака. Я не совсем буддист, но таким образом избегаю посещения церкви по воскресеньям.
— Ах ты чертов святоша! — Я засмеялся.
Он пожал плечами и улыбнулся.
— На самом деле никто не обязан сидеть на этих дурацких скамейках и слушать эти дурацкие псалмы, правда же? Я слишком костлявый для этого.
Я покачал головой. Мы уже съели наш традиционный десерт, но на прогулку идти не хотелось, и мы как будто приросли к угловому столику «Эспрессо бара»: на улице шел снег с дождем.
Он открыл свой рюкзак, чтобы положить фигурку Будды, вытащил какую-то книгу, чтобы освободить место, и я решил ее пролистать.
— О, боже! Экспоненты и полиномиалы! Жуткие были две недели, съели мне весь мозг.
— Что? Были? Ты это уже прошел? Я же сам в продвинутой группе по математике!
— Фу, да год назад еще! Ты не знаешь? Я на домашнем обучении. Работаю в темпе, с математикой в ладах. — Я протянул руку, чтобы потрепать его по голове, хоть он и на целый фут выше меня. — Что, переплюнул тебя?
— Ой, как смешно! — Он облизнул губы. — Протяни другу руку помощи, а? Считалось, что я проработаю эту тему на праздниках, но я все свободное время потратил на… — тут он зарделся.
Я выпрямился на стуле.
— Это становится интересным. Дай-ка угадаю — тут должна быть замешана девчонка.
Он пихнул меня локтем.
— Ну, уж точно не мальчик!
— Из Иордании?
— Да нет. Триша Петерсон — знаю ее много лет. Ее мать — начальник протокольного отдела в посольстве, давняя подруга моих родителей.
— Значит, у тебя не было времени на математику, потому что ты целовался по кустам.
Он еще пуще залился румянцем.
— Ну, просто гуляли, смотрели достопримечательности. Она тоже там не живет. Так, приехала на праздники. Ее школа — в глуши, в Оксфордшире. Девчачий ад, как она говорит.
Я кивнул. Итак, у него была девушка. Я подумал об Алехандре и посочувствовал ему и даже немного приревновал.
— Итак, какие у тебя трудности? Я не про поцелуи.
Мы позанимались сокращением дробей, пока ему не пришло время бежать в метро.
— Не поскользнись! — предупредил я на прощанье. — Там как будто стекло на земле.
— Спасибо за помощь. Может, позанимаешься со мной и в субботу? Я могу отпроситься. Можно было бы порешать примеры у тебя.
— Хорошая мысль, — сказал я, внутренне замерев. — Но у нас уйдет вечность на то, чтобы туда добраться. А тебе разрешают водить гостей в школу? Никогда не бывал в интернате, только в кино видел.
Он посмотрел на меня как на сумасшедшего.
— Ну, если тебе кажется, что это прикольно, то конечно. Пойдем туда.
— Договорились.
Я сел на западный поезд в Эрл Корт. А где-то между «Саусфилд» и «Уимблдон-парком» прыгнул в Нору.
В пятницу вечером снова шел снег, очень странно для Лондона. По дороге к станции после занятий Генри вдруг прочитал:
Спал город, и летучий снег явился
Средь темных стен — огромных хлопьев роем;
Безмолвно, без конца, легко ложился.[1]
Я посмотрел на него, ничего не понимая.
— Роберт Бриджес, «Лондонский снег». — Он ковырнул носком ботинка снег на обочине дороги. — Поэзия… знаешь, стишки, короче?
— А. Я больше по части стишков-загадок. Знаешь, лучше проще, чем красивее. Хотя очень даже люблю Кольриджа. И «Грин Дэй».
— Но посмотри на снег-то!
Я поднял пригоршню.
— Это ты посмотри! — крикнул я и бросил снег ему в лицо.
Разразилось снежное побоище, и мы потом долго стряхивали с себя снег, ожидая поезда на платформе.
Вот и академия Святого Варфоломея — старинный особняк в георгианском стиле, к югу от Рассел-сквер.
— Знаешь, с тех пор как вышел «Узник Азкабана», мы называем его Святым Брутусом.
Я смотрел на него непонимающе. Книжка же только вышла.
Генри объяснил.
— Ну помнишь, ведь дядюшка Вернон для всех делает вид, будто Гарри учится в центре Святого Брутуса для неисправимых хулиганов.
Я засмеялся.
— Ага, класс! Я читал только первую книгу.
— Да ими зачитаешься вообще! Слушай, я тебе принесу вторую и третью, хочешь?
Я кивнул. У меня возникло странное ощущение, будто я каким-то образом связан с Гарри Поттером. В конце концов, и он ведь остался сиротой, его родителей тоже кто-то убил, а затем тоже попытался добраться до самого Гарри. До боли знакомо.
Нам нужно было отметиться на охране в школе, у милого человечка в униформе, сидевшего в комнатке возле главного холла.
Интерьер в Святом Варфоломее состоял из отполированной до блеска деревянной мебели и покрытых пылью картин, с которых на посетителей укоризненно смотрели какие-то персонажи. Комнаты учащихся были немного получше, и там уже кое-где мелькали постеры «Манчестер Юнайтед» или музыкальных групп.
Генри привел меня в столовую и стащил там немного фруктов («Здесь куча здоровой еды — из ушей лезет»), а потом представил меня кое-кому из ребят на своем этаже:
— Это Грифф, из моей секции по карате. Помогает мне с алгеброй.
Его сосед, остававшийся в интернате по будням, уехал к родителям в Ипсвич, так что мы сидели в его комнате, не запирая двери. Я рассмотрел его раку, полку перед ней с маленьким ковриком для медитации и разные сувениры со всего света.
Мы целый час занимались полиномиалами, затем сделали перерыв. Он показал мне тренажерный зал в подвале, оснащенный боксерским рингом и гимнастическим оборудованием, мячами, ракетками и крикетными битами.
— Если погода позволяет, мы играем на лужайке в Брунсвик-сквер в футбол и крикет. А препод по физре — та еще скотина в плане бега. Заставляет нас заниматься в любую погоду.
Мы помучили математику еще полчаса, затем он выдал мне свои экземпляры «Тайной комнаты» и «Узника» и проводил вниз. Когда спускались по лестнице, встретили здорового парня, сидевшего с двумя приятелями на площадке. Тот спросил: «Как там твоя подружка, а, Генри?». Все они были старше нас.
Генри продолжал спускаться, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Но когда мы оказались в главном холле, и слышать нас уже было нельзя, он сказал:
— Именно из-за этого урода я стал ходить на карате.
— Ты повернулся к нему спиной.
— Но ты-то нет! Я заметил. — Генри потряс головой. — Уотерс тоже из тех, кто ударит в спину, только не при свидетелях. В прошлый раз он разбил мне нос. У меня были неприятности, но и он влип. Он любит делать гадости, например, рвет твою домашнюю работу или подкидывает порнуху, а потом доносит.
— Поэтому ты запираешь свою дверь.
— Да, с прошлого года. Честь и слава джентльменам, берегите задницу!
— А твои родители в курсе?
— Мой отец учился в этой школе. В его время случалось много всякого, и он считает, что это отличный опыт, закалка, формирующая характер. И никакой геморрой тебе не грозит! — Генри увидел выражение моего лица. — Да ладно тебе! Мой сосед вполне нормальный парень, хотя его познания в математике весьма скудны, хуже моих, если ты можешь себе такое представить.
