Юрий Александров - Кудеяров стан
— Стой! — закричал Дмитрий Павлович. — Запорол-таки… Эх, незадача!
Он не подошел — подбежал к Глебу, взял из его рук лопату, стал осторожно отгребать землю. Потом попросил подать сумку.
Лопата оставлена, в руках археолога теперь широкий кухонный нож и щетинная щетка.
— Нянчить сейчас будем находку, — пояснил Дмитрий Павлович своим удивленным помощникам.
Он опустился на колени и стал ножом снимать древние напластования, пригоршнями отбрасывая землю и щеткой очищая поверхность показавшейся под ножом глинобитной площадки.
— Ну, ничего, бывает хуже. Хоть царапнул Глеб, а насквозь не пробил.
— Что это? Пол? — спросила Вера.
— Да нет. Много интереснее. Видишь?
Очищенная от земли площадка имела вид небольшого овального блюда с невысокими бортиками по краям. За бортиком уходили вниз глиняные же стенки.
Дмитрий Павлович был оживлен, как никогда ранее.
— Удача! Редкая удача, ребята. Слушайте.
Он постучал по глине ручкою ножа. Стук отозвался гулко, видно под глиняным слоем была пустота.
— Здорово повезло. Такое не каждый день попадается. Там, брат ты мой, такие интересные вещи могут быть… Вон Игорек диргем тогда поднял и возгордился, до облаков нос поднял, — он с улыбкой посмотрел на смущенного мальчика, — а здесь, знаешь, что?…
— Так давайте откроем, — нетерпеливо заторопил Игорек.
— Ишь, какой скорый! Тяп-ляп… Нет, брат, не сегодня. Пусть стоит сундучок. Вот очистим всю землянку, зачертим, зарисуем, сфотографируем, тогда и открывать будем. Не бойся, никуда он от нас не уйдет.
Археолог очертил загадочную площадку.
— Поняли? Ни ногой сюда не ступи, ни пальцем не трогай! Запретная зона. А сейчас бросай лопаты — двадцать минут переработали.
— Но завтра же воскресенье, — попробовал возразить Игорек, — вы же сами говорили, завтра копать не будем.
— Ну и что же? — с улыбкой ответил Дмитрий Павлович. — Наши клады не сгнили за столетие, не сгниют и до понедельника. Выдержка нужна, молодой человек.
Не мог Игорек смириться с таким промедлением, не в его это было натуре.
После ужина опять долго не отходили от догорающего костра.
Дмитрий Павлович посидел несколько минут, молча глядя, как борется со смертью огонь, как темно-рубиновые угольки темнеют, как покрываются потом пепельной белесой пленкой.
— Ну вот… — начал он негромко, — пронеслась боевая гроза над старым городищем, отгремела и в далекие дали лесные ушла. Сняли осаду кочевники.
Не сразу поверили славяне в свое спасение. Несколько дней не убирали земляную засыпь у ворот, не перекидывали мостик через ров. Смельчаки-подростки, затемно выпущенные из городища, с рассветом обшарили окрестности, но нигде не нашли ни одного кочевника. Только километрах в двух обнаружили свеженасыпанный курган… тот, что и сейчас стоит на водоразделе. Видно, печенеги похоронили здесь своих павших в бою узденей. Мимо кургана от городища шла тропа, тоже свежая, уже после ливня протоптанная сотнями ног и копыт.
Конные славянские разведчики километров тридцать проехали этой тропой — нигде никаких следов в стороны. Значит, далеко ушли враги.
Соседнее Троицкое городище было разрушено. В первый же день кочевники напали здесь на славян — те не успели ни скрыться в убежище, ни само убежище подготовить к обороне. Теперь там не было ни одного человека, только обгорелые остатки жилищ да непохороненные тела погибших жителей.
Городища к востоку от Богдановского выстояли. Лишь селища возле них, как и возле Богдановского, были сожжены.
Славяне похоронили погибших, выставили дозоры на путях, откуда снова мог появиться недобрый гость, и принялись за восстановление разрушенных поселений.
Полян скоро поправился. Прошло около месяца, и девочка, выхоженная женщинами лесного городища, тоже встала на ноги.
Конечно, Полян до той поры не сидел сложа руки: вместе со всеми восстанавливал землянки, обрабатывал поле, ходил на охоту, ловил рыбу…
Видели славяне, что их случайный гость во всех делах искусен и спор, что многому можно научиться у него. И научились. Вот, к примеру, помните: славяне, отбиваясь от степняков, кидали в них со стены горшки, наполненные землей. Горшок — нехитрая штука, и не боги его обжигают, однако сам он ни лепиться, ни обжигаться не станет. А без него не проживешь на городище.
Принялись женщины горшки лепить да обжигать. Смотрит на них Полян — не хвалит. А лепили тогда так: намесит хозяйка глины, прибавит в неё измельченного гранита или дробно битых черепков (это чтобы при сушке да при обжигании горшки не потрескались), потом скатает из глины длинный жгут сантиметра два в диаметре, сплющит его — получится лента. Слепит донце горшка, а к нему спиралью начнет из ленты наращивать стенки, всё время прижимая, скрепляя витки глины и сглаживая их мокрой ладонью или тряпкой. После старательно обработает верхний край — венчик, да ещё для украшения защипы на нём пальцами сделает. Потом подсушит его, обожжет на костре, а то в печи, и готов горшок.
Дмитрий Павлович поднял крупный темный черепок и разломал его. На свежем разломе хорошо видны были куски вмешанных в глину битых черепков.
— Возни с таким горшком было много, — продолжал археолог, — а посуда получалась неважная. Толстостенная, тяжелая, непрочная, обжиг в костре да печи был недостаточным, неполным — видите, внутри стенки слой не совсем обожженной глины.
Тогда за дело взялся Полян. Смастерил он примитивный ручной гончарный круг — просто на толстой доске укрепил подвижно на железном стержне тяжелый деревянный диск сантиметров шестьдесят в диаметре. Стержень смазал бараньим салом.
С недоумением глядели жители городища, как мудрый и сильный мужчина занялся немужским, «бабьим» делом. Замесил глину только с песком, битых черепков не добавляя, и принялся за изготовление посуды. Теперь гончары-кустари работают на ножном круге — ногами приводят в движение диск с помещенным на нём куском глины. Но и на ручном круге куда удобнее лепить, чем без круга.
Положит гончар кусок глины на середину круга, грубо сформирует из него подобие толстостенной чаши, потом начинает вращать круг, одновременно со всех сторон обрабатывая, вытягивая и выравнивая горшок. Посуда получается на кругу аккуратная, тонкая, с ровными гладкими стенками.
Такими и вышли горшки, изготовленные Поляном. Налепил он их несколько десятков, поместил сушить в холодке под тенью дерева, а сам принялся за постройку гончарного горна.
Из глины с камнями состроил куполообразное сооружение вроде перевернутого котла высотой около метра. Примерно на половине высоты горн разделил толстым глиняным подом с несколькими круглыми отверстиями — продухами для огня.
В верхнем отделении поставил Полян горшки, в нижнем сложил сухие дубовые корни и развел жаркий огонь. После обжига горшки получились звонкие, прочные, куда прочнее прежних, что на кострах обжигали.
Здесь же, у края городища, соорудил Полян легкий навес и устроил примитивную кузницу.
Надо вам, ребята, сказать, что тогда далеко не на всех городищах умели железо ковать. А тем более, не везде умели его плавить. Часто из двух-трех городищ плавили только на одном и не торопились научить соседей сложному и таинственному тогда процессу плавки. Выгоднее было самим делать это, а излишки продавать или менять на других городищах.
На одном из соседних городищ умели ковать, но теперь оно лежало в пепелище. Полян побывал на нем, нашел следы кузницы, нашел и инструмент. Откопал среди угля с десяток килограммов железных изделий, пару железных слитков. Теперь у него был материал на первое время.
Тем временем поправилась и окрепла Заряна. Настало для Поляна время решать свою и её дальнейшую судьбу. Подумал он и обратился к старикам с просьбой принять его навсегда в свою общину. Да и куда ему было деваться? Его селение было разорено и обезлюдело, семья погибла. А тут ему по душе пришлись люди, видел, что его ценят, что нужен он в лесном городище, что почет ему за труды и заслуги будет.
Старики с радостью согласились принять умельца в число постоянных жителей городища. Сообща построили Поляну жилище, вот эту самую полуземлянку…
Дмитрий Павлович замолк. Дед налил в кружку холодного хлебного кваса из красного жбана и с учтивым достоинством поставил перед археологом.
— Дмитрий Павлович, — спросил Глеб, пока рассказчик пил, — почему Полян умел и знал многое такое, чего не умели и не знали здешние жители? Ведь был он такой же славянин?
