Вильям Козлов - Едем на Вял-озеро
— Вот что, герои, — сказал он. — Можно считать, вам крупно повезло… Через два часа в Умбу отправляется Аннушка… Ну, АН-двадцать четыре. С грузом для геологов… Так что без пересадки в Кировске попадете прямо к своим.
— А где эта Умба? — забеспокоился Андрей. В отличие от приятеля он имел самое смутное представление о маршруте экспедиции…
Испугавшись, что Андрей сейчас все погубит, Ваня, облизнув с губ соленый пот, улыбнулся:
— В детстве Андрюша сильно менингитом болел… С тех пор у него что-то с памятью…
Такого Андрей Пирожков не смог стерпеть. Сорвав с головы ненавистную ушанку, сбросив будто набитый камнями рюкзак он заорал:
— Никогда я не болел менингитом! И память у меня отличная! И вообще я пойду в кассу и возьму билет! У меня деньги есть.
Выскользнул из ватника, отшвырнув свою рыжую шапку ногой, и выбежал из диспетчерской.
— Я же говорю — больной, — вздохнул Ваня. — Еще и нервы не в порядке. Бывает, и заикается…
Дежурный принял решение, и у него больше не было времени заниматься мальчишками. Поднявшись, он сказал:
— В вашем распоряжении, папанинцы-челюскинцы, полтора часа. Чтобы, — он взглянул на часы, — в шестнадцать ноль-ноль были здесь и ни минутой позже. Ясно?
— Ясно! — по-военному гаркнул обрадованный Ваня и наконец стащил с мокрой головы осточертевшую шапку.
И вот все позади. Полтора часа томительного ожидания. За эти полтора часа все могло произойти. Дежурный сто раз мог раздумать, связаться по радио с Кировском и Умбой, попытаться найти таинственного товарища Рыбакова… Да мало ли, что могло случиться? Груз для геологов не прийти, самолет испортиться, аэропорт не принять… У Вани голова шла кругом…
С Андреем у них состоялся неприятный разговор. Ваня нашел его у кассы. Приятель с удовлетворением разглядывал радужный голубой билет.
— И заплатил-то всего шесть рублей, — сказал Андрей. — Надо рубли Костику вернуть.
— Дуракам закон не писан, — зло усмехнулся Ваня.
— Честные люди, по-твоему, дураки?
— Я, значит, жулик?
— Стоило полчаса потеть в ватниках и шапках? У нас денег на три билета…
— Замолчи ты со своими билетами! — взорвался Ваня. — Дело вовсе не в билетах… Это ведь настоящее приключение: диктор по радио разыскивает нас, диспетчер сажает на грузовой самолет, мы летим, как настоящие герои приключенческого фильма…
— Зачем все это? — спросил Андрей.
— Как зачем? — опешил Ваня. Секунду он молчал, потом отвернулся и совсем другим голосом сказал: — Я ведь тебе говорил — помалкивай. Чуть все дело не испортил.
— Никогда больше не говори, что я болел менингитом. Это все равно, что дураком обозвать!
— А кто же ты еще?
— Я дурак? А ну еще раз повтори!
— Могу сто раз сказать, что ты сегодня вел себя, как последний…
Если бы не подошел Костя, они тут же у ограды, где ждали вагончики пассажиры, и подрались. Сначала он пробовал урезонить их, потом неожиданно командирским голосом рявкнул:
— Смирно! Сейчас же подать друг другу руки и… поцеловаться! Я, товарищ Рыбаков Константин Васильевич, вам приказываю!
Смешно было слышать такие слова от тихого большеглазого Костика. Лица у распетушившихся приятелей стали мягче, злость ушла из глаз. Однако, все еще не глядя друг на друга, Ваня и Андрей послушно пожали руки, а целоваться, конечно, не стали…
Где он сейчас, добрый Костик? Маленькая точка на земле. Ваня приник к иллюминатору и увидел внизу зеленые и коричневые прямоугольники, квадраты, трапеции полей, маленькие и чуть побольше серые коробочки; некоторые из них, будто лазер, пускали в глаза яркие солнечные вспышки. Ваня догадался, что коробочки — это здания, а зайчики пускают новые цинковые крыши. Тонкая блестящая полоска — шоссе, две черные ниточки — железнодорожное полотно, зеленый пушистый ковер, изрезанный вдоль и поперек ровными просеками — это уже лес… Костик остался в аэропорту у ограды. Его даже не пустили проводить друзей, хотя диктор по радио и назвал его уважительно по имени и отчеству… Интересно, помахал Костя им, когда небольшой, но мощный и красивый АН-24 оторвался от земли?..
10. УМБА
Мальчишки сидели на рюкзаках и смотрели, как бородатые геологи в одинаковых брезентовых куртках с капюшонами выгружали ящики из самолета. Ящики были разные: плоские, длинные, квадратные, продолговатые. Их ставили на попа, переворачивали и складывали в кучу.
Летчики ушли в здание аэропорта — небольшой деревянный дом с мудреными антеннами на крыше. На высоком шесте, указывая узким концом направление ветра, трепыхалась туго надутая полосатая колбаска. Прямо в лицо дул холодный упругий ветер. Он низко пригибал редкую блеклую траву, посвистывал в подрагивающих крыльях самолета.
Если в Ленинграде мальчишки чувствовали себя в толстых свитерах и ватниках неуютно, то здесь было в самый раз. Они даже шапки надели. В Ленинграде — плюс 23 градуса, а в Умбе — об этом сказал бортмеханик — всего плюс 7.
Все здесь другое и незнакомое: смешанный лес, окружающий аэродром с трех сторон, непривычно низкий, приземистый; на зеленом бугре сразу за домиком разбросаны замшелые глыбы гранита. Будто их нарочно высыпали с неба. Одни торчком воткнулись в землю, другие наискосок, третьи припечатались плашмя. И небо здесь не такое, как в Ленинграде: высокое, светлое с синими прожилками. И не поймешь — облака на нем или просто затянуто серой дымкой. И солнца не видно на привычном месте. Где-то в стороне, низко над вершинами деревьев, разлилось тусклое желтое свечение.
В ушах все еще стоял ровный гул моторов, голова побаливала. Сразу за Ленинградом облака без конца и края плотно обложили землю, и мальчишки до самой Умбы почти ничего и не увидели. Редко-редко в разрывах облаков неожиданно показывалась далекая и незнакомая земля, будто покрытая вытершейся местами до желтой кожи зеленой шубой. Круглые, овальные и вытянутые озера ртутно поблескивали.
На облака тоже было смотреть интересно. Под крылом самолета они казались плотными, слежавшимися. Казалось, спрыгни с самолета и шагай по облакам, как по снежному полю, куда хочешь. Однако, когда АН-24 стал снижаться, облака расступились и превратились в обыкновенный дым, пар. Клочки этого пара отрывались от кончиков крыльев, стремительно пролетали мимо иллюминаторов и исчезали. И все-таки облака обладали какой-то массой, потому что самолет, окунувшись, стал подрагивать, поскрипывать, а крылья мелко-мелко задрожали. Сумрачно стало и тревожно. Самолет пробкой выскочил из облаков у самой земли и сразу пошел на посадку.
Наискосок через летное поле, лязгая бортами, мчался крытый брезентом грузовик. Резко остановился возле горы белых, обитых железными лентами ящиков. Из кабины выскочил молодой кудрявый шофер без шапки, с грохотом распахнул задний борт. Геологи затоптали в землю окурки и стали грузить ящики в машину.
— Куда мы теперь? — поежился на пронизывающем ветру Андрей. Ему и в ватнике стало прохладно.
— Дай оглядеться, — сказал Ваня.
Если там, в аэропорту, Андрей Пирожков еще и пытался отстаивать свою независимость, то лишь самолет поднялся в воздух, он безоговорочно признал Ванино старшинство. И теперь покорно поглядывал на него, ожидая, что тот скажет.
Как следует оглядеться им так и не удалось: откуда-то прилетел сначала один комар, потом сразу несколько, и не успели мальчишки опомниться, как туча больших жгучих изголодавшихся комаров набросилась на них.
Друзья устремились к спасительному зданию аэропорта. С противным нарастающим зудением комары проводили их до самой двери, успев основательно искусать шеи и лица, а дальше не полетели.
Вскочив в зал ожидания, мальчишки свободно вздохнули. Здесь не зудел ни один комар.
— Комарики тут серьезные, — сказал Ваня, почесывая шею. — Жалят до волдырей.
Андрей снял со скулы прихлопнутого комара и стал с интересом разглядывать.
— Раза в два больше наших родных ленинградских, — сказал он. — И на вид противнее. Посмотри, какой хобот! Насквозь протыкает.
— Оно и чувствуется, — произнес Ваня, расчесывая шею.
— Комары что, — сказал Андрей. — Вот мошка — эта даст нам жизни!
— А как же местное население? — сказал Ваня. — Живут и ничего.
— У местного населения или кожа толстая, или… — Что «или», Ваня так и не услышал: Андрей стал втягивать воздух ноздрями и морщиться.
— Чего ты? — Ваня тоже принюхался.
— Тебе не кажется…
— Кажется, — сказал Ваня. — Нас окружают.
Какой-то сладковатый, тяжелый запах постепенно заполнял все помещение. Только сейчас ребята обратили внимание, что, кроме них, в зале никого нет. И окошко кассира в стене задернуто розовой занавеской. Запах волнами плыл из длинного пустого коридора; оттуда же доносился негромкий угрожающий звук. Он становился все громче, настойчивее.
— Жужжит, — сказал Ваня.
