Диана Джонс - Волшебные одежды
Звитт собрал всех и сказал, что война долго не протянется. Он очень уверенно сказал, что король быстро разобьет варваров. Зря я поверила Звитту. Ведь знала же, что он — плохой человек! На самом деле, первые вести дошли до нас лишь через несколько месяцев.
Жизнь в Шеллинге потекла своим чередом. Селение осталось все таким же маленьким и сонным, только теперь еще и опустело. Осеннее половодье в этом году запоздало. Воды было меньше, чем обычно, и она почему-то воняла. Все дружно решили, что это Река сердится из-за варваров, — а потом заговорили еще кое о чем, но мы об этом услышали далеко не сразу. На этот раз половодье принесло куда меньше сплавного леса, чем обычно, но зато с ним пришла странная рыба, которую никто не хотел есть.
Хотя тетя Зара ничем нам не помогала, в еде у нас недостатка не было. У нас были овощи с огорода, а половодье дошло прямо до нашего поля. Утенок и Хэрн постоянно ловили рыбу. Утенок еще собирал улиток — у него это всегда здорово получалось. Курицы наши всегда хорошо неслись, даже зимой. А корова давала молоко. Вот денег, чтобы купить что-нибудь еще, было маловато, потому что мы как раз перед самым появлением варваров купили у Звитта много шерсти, когда он стриг своих овец. А потому я чесала шерсть, и пряла ее, и красила — мама научила этому папу и Робин, а они научили меня. Еще мама научила Робин ткать. Она умерла, когда я еще была совсем маленькой, и я не успела научиться этому у нее, но меня учила Робин, и теперь я тку лучше сестры. А сейчас я тку из этой самой шерсти нашу историю. Той зимой в Шеллинге никто особо не рвался покупать мои изделия. Много кому из детей нужны были зимние накидки. Но я чаще всего — и лучше всего — тку накидки для свадеб. Семьи, в которых были невесты на выданье, всегда скупали самые лучшие мои накидки, на которых вытканы повести и поэмы, — в подарок жениху. Но теперь свадеб не было, потому что все мужчины ушли. А после того, как мы сплавали на тот берег, у меня вообще перестали что-либо покупать.
С этого половодья нам, можно сказать, совсем не досталось дров, и потому, когда начался листопад, мы сплавали через Реку, чтобы нарубить дров в лесу. В Шеллинге никто никогда не плавал через Реку. Я как-то спросила у тети Зары, почему это так, и она сказала, что Река прокляла старую мельницу и лес вокруг нее, и там теперь бродит проклятый дух в женском обличье. Потому-то люди и построили новую мельницу, выше по течению ручья. А когда я рассказала папе про то, что мне сказала тетя Зара, он рассмеялся и сказал, чтобы я не слушала всякую чушь. И вот теперь я сижу в этой самой проклятой мельнице, посреди этого самого проклятого леса, и тку свою историю, и ничего мне от этого не делается! Ясно вам, тетя Зара?
Мы целый день рубили дрова. Солнце светило ярко, хотя осень уже была на исходе. И вообще это было похоже на праздник. Мы бегали среди деревьев, кричали, ловили падающие листья и играли в салки. И я не думаю, чтобы нами заинтересовался хоть какой-то дух, что бы там ни говорила Робин. И вообще, она сама бегала и кричала не хуже нас. В тот день она здорово походила на себя прежнюю, такую, какой она была, пока не выросла и не сделалась вся из себя приличная и застенчивая. Мы пообедали, сидя на траве, у старой мельничной запруды, а потом опять принялись за дрова. Когда спустились сумерки, мы поплыли обратно. Мы загрузили в лодку столько дров, что ее края лишь самую малость поднимались над водой, а мы даже не шевелились, чтоб она не черпнула воды. Волосы у меня мало того, что были растрепаны, так из них еще и торчали веточки и листики. В общем, я была совершенно счастлива.
А на следующий день к нам заявился Звитт в компании с несколькими стариками, и роди у всех были постные. Они сказали, чтобы мы больше не пасли свою корову рядом с другими.
— Мы не можем пускать на наше пастбище скот безбожников, — заявил Звитт.
— А кто тут безбожник? — удивился Утенок.
— Река запретила людям плавать к мельнице, — сказал Звитт. — А вы вчера пробыли там целый день. Если бы вы были постарше, Река бы наказала вас куда строже.
— Но нас наказывает вовсе не Река, а вы, — возразил Утенок.
— А моего отца вы не наказывали, хоть он и отвозил чужаков на тот берег, до самой мельницы, — добавил Хэрн.
— А кто вам сказал, что мы там были? — спросила я.
— Зара, — ответил Звитт. — А вы, раз ваш отец уехал, не смейте мне дерзить. Я не потерплю грубостей.
Когда они ушли, Робин принялась заламывать руки. Эта была одна из ее новоприобретенных привычек. Она обзавелась ей, когда решила, что должна вести себя как леди. Но это значило, что Робин и вправду встревожена.
— Боже мой! Наверное, духи рассердились на нас! А вдруг мы оскорбили Реку?
Ничего мы ее и не оскорбляли. Мы, конечно, уважаем Реку, но она не принадлежит к числу Бессмертных, и мы не верим, будто над над нами носятся тучи сердитых духов. Мы ж не Звитт, чтобы верить в такое! Я сказала Робин, что она становится такой же унылой, как Звитт. А Хэрн сказал, что вся эта болтовня насчет того, будто река на что-то обиделась — полная чушь.
— А если бы обиделась, то она бы нас и наказала, а вовсе не Звитт, — сказал Утенок.
— Я просто имела в виду, что она могла обидеться, — сказала Робин.
Когда мы перестали спорить, Хэрн сказал:
— А ведь похоже, будто Звитт боялся папу.
— Хоть бы папа поскорее вернулся! — сказала я.
Но дни шли за днями, месяцы за месяцами, а никто не возвращался. А тем временем нам пришлось пасти нашу корову на берегу Реки, прямо за домом. Наверное, поэтому она и не подхватила коровью чуму, когда остальные коровы разболелись. Хэрн твердо уверен, что причина именно в этом. Той зимой с Реки часто наползал туман и накрывал пастбище. Наша корова, кстати, преспокойно паслась в этом тумане, — но люди говорили, будто туман принес с собой болезнь. Когда коровы начали умирать, а нашей все было хоть бы хны, на нас принялись косо поглядывать.
Хэрн от этого просто бесился. Он говорил, что наши односельчане — узколобые придурки. Хэрн уверен, что в мире все происходит из-за каких-то реальных причин, а проклятия, невезение, духов и богов он к реальным причинам не причисляет.
— И почему, спрашивается, они винят нас в том, что их несчастные коровы дохнут? — возмущался Хэрн. — Видите ли, потому, что мы оскорбили Реку! Почему же, в таком случае, с нашей коровой все в порядке?
Робин попыталась утихомирить его.
— Хэрн, милый, а ты не думаешь, что с нашей коровой все может быть в порядке потому, что о нас заботятся наши Бессмертные?
— Вонь текучая! — возмутился Хэрн и с таким презрительным видом вылетел из дровяного сарая, что Робин отправилась на кухню, плакать, — она вообще часто плачет, — и даже я подумала, не поплакать ли. Но я плачу мало, и вместо этого я пошла к Утенку, поговорить. С Робин особо не поговоришь, а Хэрн чересчур рассудительный. Утенок же еще маленький, но с головой у него все в порядке.
— Хэрн не верит в Бессмертных, — сказалУтенок. — Потому, что их нельзя разложить по полочкам и объяснить.
— Тогда почему он не убежал в армию? — спросила я. — По-моему, потому, что поклялся перед Бессмертными.
— Да потому, что он увидел, что такое эта армия, — сказал Утенок. — И кроме того, Бессмертных ведь вправду не объяснишь.
— Так что, ты тоже в них не веришь? — спросила я. Я была потрясена. Ну ладно — Хэрн! Но Утенок ведь младше меня! И кроме того, мы в этот момент стояли прямо перед Бессмертными, и они должны были слышать слова Утенка.
Утенок посмотрел на меня.
— В такие вещи верят не потому, что их можно объяснить, — сказал он. — Как бы то ни было, они мне нравятся.
И мы с любовью посмотрели на наших трех Бессмертных. Двое из них старые. Они хранились в папиной семье на протяжении многих поколений. Я помню, как глазела на них, еще когда лежала у очага в колыбели. Хэрн говорит, что я не могу этого помнить, но это трудности Хэрна. А я помню, и все. При свете очага кажется, будто Младший улыбается — хотя днем его лицо даже не разглядишь. Его вырезали из какого-то розового камня, и камень здорово истерся. Видно только, что Младший играет на флейте — а больше ничего и не разберешь. А Один еще старше. Тут вообще не поймешь, какой он из себя — ясно только, что он выше Младшего. Он сделан из темного камня с блестящими крапинками, но каждый год, побывав в огне, он изменяется. А Леди сделана из твердого шероховатого дерева. Когда отец только-только вырезал ее — это случилось вскоре после рождения Утенка, — она была светлой, словно шляпки грибов. Но с годами она потемнела и стала цвета каштана. У Леди красивое и доброе лицо.
Утенок хихикнул.
— Они куда красивее, чем полено дяди Кестрела!
Я тоже рассмеялась.
Все жители Шеллинга держали дома совершенно ужасных Бессмертных. По большей части это были изображения Реки. Ну, считалось, что это ее изображения. У дяди Кестрела это был кусок деревяшки, которая когда-то попала в сети к его отцу. Больше всего эта деревяшка походила на одногого человечка с руками разной длины, — ну, а чего еще требовать от полена, которое приплыло по Реке? — но дядя Кестрел никогда с ней не расставался. Он даже взял ее с собой на войну.
