Борис Левин - По затерянным следам
Друзья помолчали. Они уже вышли на свою улицу, но расставаться не хотелось. Вид у них был необычный, словно ребята знали что-то очень важное и хотели поговорить об этом, но как-то не могли отважиться и сразу все сказать друг другу. Но молчать дальше тоже было нельзя.
— Что если нам взять да и махнуть… в лес, — начал было Федя. — Не-е, лучше не надо.
Андрейка пристально взглянул на товарища.
— Я знаю, что ты хочешь сказать… Про это самое и я думал.
— Правда?
Глаза у Феди заблестели. Вылезшие из-под фуражки волосы растрепались на лбу.
— Пойти в лес и поискать, — сказал Андрейка, — может, и найдем что-нибудь. Правда?
Федя кивнул головой: угадал.
— Давай сходим, — предложил Андрейка.
— Когда?
— Завтра.
У Феди зачесался затылок, пропала охота разговаривать. Так бывало не раз: как только речь заходила о деле, он остывал. Андрейка был другим: каждый свой шаг он обдумывал не торопясь, но зато начатого не бросал.
— Я бы пошел, но если дома узнают, — сказал Федя, — не пустят.
— Мы к вечеру вернемся.
Андрейка оглянулся. По улице мимо них промчала машина, розоватая пыль медленно садилась на деревья. Из соседнего двора вышли две женщины и направились в магазин. Больше на улице никого не было.
— Значит, договорились? — спросил Андрейка.
— Ладно, договорились.
— Завтра утром заходи ко мне… Я буду ожидать.
— Зайду.
Кивнув друг другу головой, они разошлись по домам.
Дед и внук
Андрейка Седых и его мать Мария Ивановна жили в Веселом Подоле со дня окончания войны. Раньше, до приезда к деду Силе Саввичу, жили они недалеко от Ярославля, в небольшом рабочем поселке.
Отца своего Андрейка помнил смутно: сельский учитель Антон Седых ушел в армию, когда сыну было всего два года. Андрейка знал отца больше по фотографиям и рассказам матери.
К концу войны мальчику исполнилось семь лет. К этому времени он уже многое знал и больше всего любил мечтать. Ему очень хотелось увидеть отца, попросить «насовсем» погоны, чтобы поносить хотя бы немного, подержать в руках отцовскую фуражку, подробно расспросить о войне, о том, как он воевал. Но однажды — Андрейка пошел тогда в первый класс — стало известно, что отец, выполняя боевое задание командира одного из партизанских отрядов на севере Украины, пропал без вести. Это было официальное извещение из военкомата…
Желтый листок с утра до вечера лежал на столе. Андрейка со страхом глядел на него и боялся прикоснуться. Не верил в гибель отца, надеялся на его возвращение. Но прошел год, потом еще один, надежда становилась всё более смутной…
Андрейка сидел в комнате один. Матери еще не было. Мария Ивановна приходила с работы после шести вечера, но сегодня она почему-то задерживалась.
Дед Сила возился в саду у своих ульев. Андрейка любил помогать ему, Сила Саввич сделал специальную сетку для внука. В другое время Андрейка пошел бы в сад, но сегодня хотелось побыть одному.
Старательно вымыл руки под краном у крыльца, причесался перед зеркалом и, достав фотоальбом, который хранила мать в сундучке, сел за стол.
На фотографии отец совсем молодой, видимо, тогда еще студент, в полный рост стоял среди своих товарищей. Он смотрел прямо в глаза Андрейке и, казалось, одобрительно улыбался. Отец, наверно, был сильным. У него крепкая шея спортсмена, высоко поднятые плечи, а лоб такой, как у Андрейки, — высокий и выпуклый, а глаза не такие. Мать говорила, что у отца глаза рыжеватые, а у Андрейки, как у матери, — черные. На лацкане отцовского пиджака три значка: один — комсомольский, другой — «Готов к груду и обороне», а третьего Андрейка не знал, мать тоже не могла сказать, какой это значок.
Мальчик гладил рукой фотографию и чувствовал, что глазам становится горячо. Уже давно нет отца. Андрейка почти свыкся с мыслью, что его и не будет, но каждый раз, когда кто-нибудь начинал вспоминать о партизанах, о войне, Андрейке становилось тоскливо. Ему казалось, что он хорошо помнит, как отец носил его на плечах, как легко подбрасывал вверх до потолка, и сердце малыша замирало от восторга.
Андрейка ничего не мог с собой поделать. Ему очень бы хотелось, чтобы у него был отец — сильный, смелый, с которым можно было бы поговорить, как мужчина с мужчиной, и, если нужно, посоветоваться. Завидовал Андрейка, когда Федор, его товарищ, иногда отправлялся со своим отцом на рыбалку, он у него пожилой, почти как дед Сила, но ведь отец.
Вот если бы оказалось, что в военкомате ошиблись! Если бы в один прекрасный день отец открыл дверь…
В сенях послышалось неторопливое шарканье сапог. Это дед Сила! Андрейка мигом вскочил из-за стола, положил альбом в сундук и, хлопнув крышкой, снова, как ни в чем не бывало, сел за стол. Но дед Сила, несмотря на старость, всё замечал. Дед, однако, никогда не надоедал лишними расспросами. Андрейка сам всё рассказывал деду, но не сразу, а немного погодя, спустя час или два, но только, чтобы никто не перебивал.
Поглядывая на внука, очень похожего на погибшего зятя. Сила Саввич спросил:
— Пришел?
— Пришел.
Старик повесил сетку на крюк у двери, расчесал пальцами бороду и усы.
— Садись… перекусим.
— А маму не будем ожидать?
— Сказала, что задержится… собрание у них… обнаковенно, — добавил дедушка.
Он достал из печи горшок с борщом, налил в миску. Андрейка нарезал хлеб, себе взял поджаристую горбушку.
Ели молча. Дед любил соленое, он присаливал хлеб, подсыпал соли и в ложку.
Поужинали. Андрейка отнес миску, ложки и хлеб на кухню. Вернувшись в комнату, сел к столу. Но не мог усидеть на одном месте. Встал, подошел к этажерке, где были сложены учебники и тетради. Дед Сила снял с крючка сетку и принялся чинить ее. Он изредка поглядывал на внука.
Андрейка, потоптавшись, подошел к деду.
— Дедушка, а я сегодня в Доме культуры был.
— Так… что ж там интересного показывали?
— Ничего сегодня не показывали.
— И кино не было?
— Нет… один полковник — он теперь в Подоле жить будет — о прошлом вспоминал, беседовал.
— Беседовал?
— Да… Нас с Федькой не пускали, а мы через окно.
— Храбрые!.. Влетит вам когда-нибудь.
— Ну и пусть влетает, — вздохнул Андрейка.
Дед Сила отложил сетку в сторону.
— Ты часом не болен?
— Ни капельки не болен. Я всё думаю.
— О чем ты думаешь, внучек?
— Полковник про войну, про… партизан… рассказывал. Как они воевали когда-то… В походы ходили…
Сила Саввич ничего больше не спрашивал. Старик и внук понимали друг друга с полуслова, они старались не говорить о том, что было им дорого и близко.
Андрейка глядел на склоненную голову деда Силы, на изрезанную морщинами его шею, и ему жаль стало деда. Вспомнил, что завтра они пойдут с Федей в лес и подумал: нехорошо будет уйти, не предупредив деда Силу; он станет волноваться, кто знает, что подумает. Надо как-то предупредить его и матери все-таки сказать. Посторонним не следует, а своим надо.
Сила Саввич редко в чем отказывал внуку, и Андрейка, зная это, решил попросить деда отпустить его завтра на целый день в лес.
— Я с Федей пойду… Ягод поищем, — сказал он, — грибов.
Дед Сила провел рукой по вихрастым волосам внука.
— Пойди… Только уговор: вечером чтоб был дома.
— Я, дедушка, быстро вернусь, — горячо уверил деда Андрейка. — Чего мне там задерживаться.
Первый поход
Мальчики двигались в густой заросли орешника уже не первый час. Андрейка — впереди, Федя — след в след за ним. Цепкие ветки переплелись здесь очень густо, их нужно было разрезать ножом или обходить по едва видимым тропкам. Для начала друзья решили исследовать лес, выходивший к берегам Десны В этих местах лесные массивы долгие годы не расчищались, и идти было трудно. Но это их не останавливало.
По лицу Андрейки струился пот, две кровянистые полоски лежали на левой щеке, появились царапины и на руках, но он, несмотря ни на что, шел дальше и дальше в глубь леса.
Двигались сначала молча, потом Федя начал что-то бубнить. Андрейка первое время не обращал на него внимания, но, прислушавшись, понял, что Федя чем-то недоволен и виноват в этом он — Седых.
— Не по-товарищески, — бубнил Федя. — Лучше бы я дома сидел… А еще друг…
Андрейка остановился и, угрюмо глядя в землю, сказал:
— Если трудно, можешь вернуться.
Смугловатое широкоскулое лицо Феди стало красным.
Виновато, будто оправдываясь, он пояснил:
— Я не про то… Я говорю, что ты всё впереди и впереди, а я задних пасу.
Андрейка взглянул на товарища мягче, на губах скользнула улыбка.
— Вот ты о чем… И даром совсем: я предложил — я и буду идти первым.
— Ты предложил?
— Ну, и ты, — примирительно сказал Андрейка, — вдвоем.
