Скотт О'Делл - Остров Голубых Дельфинов
Хотя я знала, что алеуты не решатся сойти на берег в темноте и у меня полно времени для перетаскивания вещей, медлить я не стала. Я занималась переселением почти целую ночь, и за это время сделала две ходки до пещеры и обратно. На рассвете, когда вещи были уже перенесены, я в последний раз вернулась к хижине. Там я прежде всего закопала золу от костра и набросала песку на пол и на полки в скалистой стене. Другие полки – во дворе, – на которых втайне от чаек сушились моллюски, я разобрала и вместе с остатками ракушек сбросила с обрыва. И, наконец, я замела свои следы пеликаньим крылом. Когда всё было сделано, мой двор и хижина приобрели совершенно нежилой, заброшенный вид.
Тем временем взошло солнце, и я забралась на скалу посмотреть, что происходит. Корабль стоял на якоре в бухте. Несколько байдар перевозили на сушу алеутские пожитки, часть лодок была в полосе водорослей: охотники уже приступили к промыслу каланов. На берегу горел костёр, а около костра я увидела девушку. Она что-то стряпала, и в её волосах играли отблески пламени.
Пробыв на мысу очень недолго, я направилась в лощину. Я всегда ходила туда новой дорогой, чтобы не протаптывать тропу. На этот раз я пошла вдоль обрыва на запад, потом сделала крюк и сквозь кустарник подобралась к пещере. Я старалась не оставлять следов. Отпечатки лап Ронту не беспокоили меня: алеуты ведь знали, что на острове живут собаки.
В пещере стояла непроглядная тьма, и мне никак не удавалось заставить Ронту пролезть через узкий вход. Пришлось несколько раз самой влезть в пещеру и вылезти из неё, прежде чем он последовал за мной. Потом я заложила входное отверстие камнями, легла на пол и, поскольку безумно устала, проспала весь день. Когда я открыла глаза, в просветах между камнями мерцали звёзды.
Глава 21
Ночью я выбралась из пещеры, но Ронту с собой не взяла. Я даже заложила вход снаружи, чтоб он не мог пойти следом, ведь если алеуты привезли с собой собак, он непременно учует их. Я прокралась через кустарник к мысу.
Ещё не успев взобраться на скалу, я увидала разведённые алеутами костры. Охотники разбили лагерь на прежнем месте, на плато рядом с источником, меньше чем в полулиге от моей пещеры.
Я долго смотрела на костры и думала, не переселиться ли мне куда-нибудь подальше, например, в пещеру, которую раньше занимали одичавшие собаки. Что меня обнаружат мужчины, я не боялась, поскольку они либо были заняты работой на берегу, либо на целый день уходили охотиться в море. Меня пугала девушка. Конечно, лощина почти сплошь заросла кустарником, зато тут много корней и злаков. Когда-нибудь девушка может в поисках еды забрести к моему роднику, увидеть, что из него берут воду, и по следам выйти к пещере.
Я пробыла на скале, пока не погас последний алеутский костёр. Перебрав в голове все возможности, я решила остаться в лощине. На противоположной стороне острова не было ни одного источника. Кроме того, переселившись туда, я лишилась бы каноэ, поскольку там его негде было бы спрятать.
Я возвратилась в пещеру и не выходила из неё до самого полнолуния. К этому времени запасы еды почти кончились, и мы с Ронту пробрались ночью на мыс. Проходя мимо своей хижины, я заметила, что в ограде не хватает трёх китовых рёбер. Людей поблизости не было, иначе Ронту поднял бы лай. Подождав отлива, то есть почти до рассвета, я спустилась к морю и наполнила корзину водой и морскими ушками. Прежде чем окончательно рассвело, мы вернулись в пещеру.
Морская вода помогла надолго сохранить ушки свежими, но когда мы отправились за ними в следующий раз, ночь стояла такая тёмная, что мы не нашли дорогу к рифу. Пришлось заняться сбором корешков. Накопать их достаточно много до восхода солнца я не успевала, поэтому до нарождения новой луны ходила за корешками каждое утро, на заре. При лунном свете можно было снова пойти на риф за морскими ушками.
Алеутов я за это время ни разу не встретила. Не приближалась к пещере и девушка, хотя я видела её следы в глубине лощины, где она тоже копала корешки. Собак алеуты в этот раз не привезли, что было к лучшему, потому что они бы наверняка обнаружили следы Ронту и пришли по ним к нашему убежищу.
Мы с Ронту изнывали взаперти. Поначалу он ходил в пещере из угла в угол или стоял у входа, принюхиваясь к воздуху, который просачивался через щели между камнями. Одного его я не выпускала, боясь, что он пойдёт в алеутское становище и не вернётся. Постепенно он свыкся с такой жизнью и днями напролёт лежал, наблюдая за моими занятиями.
В пещере стояла непроглядная тьма, даже когда солнце было в зените, поэтому я поджигала запасённых в начале лета мелких рыбёшек. При этом освещении я начала делать себе баклановую юбку. Десять шкурок, добытых на Высоком утёсе, уже высохли, и их можно было сшивать. Все они принадлежали самцам, потому что оперение у них куда гуще и и более блестящее, чем у самок. В своё время мне ничего не стоило сделать юбку из волокон юкки. Я хотела, чтобы бакланья юбка получилась ещё наряднее, поэтому очень старалась – и когда кроила шкурки, и когда сшивала их.
Начала я с низа: положила три шкурки бакланов одну за другой и сшила их вместе. Оставшиеся шкурки я использовала для верха, сшив их в длину, так что на половине юбки перья лежали вдоль, а в самом низу – поперёк.
Юбка обещала быть очень красивой, и к исходу второй луны я заканчивала её. Работы оставалось на один день, но я уже сожгла всю рыбу, служившую мне для освещения, и, поскольку до отъезда алеутов наловить новой было невозможно, вынесла юбку наружу и стала дошивать там. Хотя мне ещё дважды попадались в лощине посторонние следы, они опять-таки не приближались к пещере, и я утратила всякую осторожность, рассуждая про себя, что скоро наступит сезон зимних бурь и алеуты уйдут. К следующей луне их тут не будет.
Впервые я могла рассмотреть юбку при дневном свете. Чёрная сверху, она просвечивала золотом и зеленью и переливалась, огнём горела на солнце. Юбка получалась даже красивее, чем я задумала. Работа под конец спорилась, однако я время от времени прерывала её, чтобы приложить юбку к талии и полюбоваться на себя.
У меня голова шла кругом от счастья, и я даже сказала Ронту, что, если б он был девчонкой, я бы и ему сшила такую юбку.
Ронту лежал, растянувшись около входа в пещеру; при этих словах он поднял голову, зевнул мне прямо в лицо и снова заснул.
Я в очередной раз прикладывала юбку к талии, когда Ронту вскочил на ноги. Со стороны родника донеслись шаги. Я мгновенно обернулась и увидела девушку: она смотрела на меня с каменного уступа на противоположном склоне лощины.
Моё копьё стояло рядом, у входа в пещеру. Нас с девушкой разделяло не более десяти шагов. Я могла рвануться к копью и успеть метнуть его. До сих пор не пойму, почему я этого не сделала, ведь девушка была из алеутов, которые истребили моё племя на берегу Коралловой бухты.
Алеутка что-то сказала, и Ронту неторопливо, словно нехотя, направился от пещеры к девушке. Шерсть у него на загривке встала дыбом, но он всё же подошёл к алеутке и дал себя погладить.
Подняв взгляд на меня, девушка жестом дала понять, что Ронту принадлежит ей.
– Нет! – замотала головой я и потянулась за копьём.
Алеутка отвернулась, и я решила, что она собирается бежать, скрыться в зарослях. Вместо этого девушка сделала ещё один жест, который должен был означать, что теперь Ронту принадлежит мне. Не доверяя ей, я держала копьё наготове, занесённым над головой.
– Туток, – сказала алеутка, тыча пальцем в себя.
Своего имени я ей не сказала, только позвала Ронту. Он послушно вернулся ко мне.
Девушка проследила за ним взглядом, посмотрела на меня… и улыбнулась. Явно старше меня по возрасту, она была ниже ростом. На её широком, скуластом лице поблёскивали маленькие, чёрные-пречёрные глаза. Когда девушка улыбнулась, я обратила внимание на её зубы: стёртые от жевания тюленьих жил, они зато сверкали белизной.
Я и не заметила, что всё ещё держу в руке баклановую юбку, а тут алеутка указала на неё пальцем и что-то проговорила. Я разобрала только одно слово, «уинча», потому что у нас тоже есть похожее слово, которое значит «красивый».
Безмерно гордая юбкой, я помимо своей воли приподняла её и показала, как она переливается на солнце. Второй рукой я продолжала сжимать копьё.
Девушка соскочила с уступа и подбежала ко мне потрогать юбку.
– Уинча, – снова сказала она.
Я не ответила тем же словом, однако позволила девушке взять юбку, когда поняла, что ей этого хочется. Приложив юбку к талии, алеутка расправила её по бёдрам и принялась вертеться из стороны в сторону. От изящных движений девушки юбка струилась вокруг её колен, как вода на перекате, но я отняла юбку, потому что ненавидела алеутов.
– Уинча, – повторила девушка.
Я настолько отвыкла от звуков человеческой речи, что они казались мне странными, и всё же мне было приятно слышать их… даже из уст врага.
