Леонид Платов - Секретный фарватер (Изд. 1963 г.)
Боцману не приходилось подгонять матросов. Неотвратимо светлевшее небо подгоняло их.
До утра надо было раствориться в шхерах.
Слушая доклад юнги, Шубин одобрительно кивал, но, видимо, продолжал думать о той же маскировке, потому что машинально поправил свисавшую с рубки ветку.
— Молодец! — сказал он. — Отдохни, обсушись, подзаправься. Обратно пойдешь. С вражеского берега глаз не спускать. Утром будет нам экзамен.
— Какой экзамен, товарищ гвардии старший лейтенант?
— А вот какой. Начнут сажать по нас из пушек и пулеметов — значит, срезались мы, маскировка ни к черту… — И он с беспокойством оглянулся на обрывистый гранитный берег, к которому приткнулся его катер.
Какого цвета здесь гранит? Серый — хорошо: брезент и мешковина подходят. Но, если красный, тогда плохо: на красном фоне будет выделяться серо-зеленое пятно — замаскированный катер.
И громогласная «оценка» экзаменаторов не заставит себя ждать.
Глава шестая.
НА ПОЛОЖЕНИИ «НИ ГУГУ»
1
Отдохнув с часок, юнга вернулся на свой пост, чтобы не упускать из виду опасную восточную протоку.
Утро выдалось пасмурное. Над водой лежал туман.
Вокруг была такая тишина, что казалось, Шурка видит это во сне.
Он различил вешку, за которой прятался этой ночью. Шест торчал в тумане наклонно, как одинокая стрела.
Через несколько минут юнга посмотрел в том же направлении. Видны стали уже две стрелы, вторая — отражение первой.
Потом прорезались камыши и посреди протоки зачернел надводный камень.
Рядом что-то булькнуло. Что это? Весло? Рыба?
Пауза. Тихо по-прежнему.
Солнце появилось с запозданием. Было красное, как семафор, — тоже предупреждало об опасности!
Пейзаж как бы раздвигался. За медленно отваливающимися пепельно-серыми глыбами Шурка уже различал противоположный берег.
Покрывало тумана, а вместе с ним и тайны сползало с вражеских шхер. Позолотились верхушки сосен и елей на противоположном берегу. В душном сумраке возникли поднятые к небу орудийные стволы.
Шурка торопливо завертел винтовую нарезку бинокля.
О! Не зенитки, а бревна, поставленные почти стоймя, фальшивая батарея для отвода глаз! Назначение — вводить в заблуждение советских летчиков, отвлекать внимание от настоящей батареи, которая находится поодаль.
Клочки пейзажа разрознены, как мозаика. Ночью прожектор вырывал их по отдельности из мрака. Днем они соединились в одну общую картину.
Одну ли? Юнга прищурился. Двоилось в глазах. Мысы, островки, перешейки, как в зеркале, отражались в протоках. Но зеркало было шероховатым. Рябь шла по воде. Дул утренний ветерок.
Юнга повел биноклем. Как бы раздвигал им ветки далеких деревьев, ворошил хвою, папоротник, кусты малины и шиповника, настойчиво проникал в глубь леса — по ту сторону протоки.
Вот валун. Замшелый. Серо-зеленый. Как будто бы ничем не отличается от других валунов. Но почему из него поднимается дым, струйка дыма? Не из-за него, именно из него!
Странный валун. Вдруг приоткрылась дверца. Из валуна, согнувшись, вышел солдат с котелком в руке. Ну, ясно! Это дот, замаскированный под валун!
Продолжаются колдовские превращения в шхерах.
Внезапно над обрывистым берегом, примерно в шестисеми кабельтовых, поднялись четыре рефлектора. Они оттягивались, как головы змей, и снова высовывались из-за гребня.
Не сразу дошло до Шурки, что это прожекторная установка, которая так досаждала ему ночью. Сейчас ее проверяли. Рефлекторы, вероятно, ходили по рельсам.
Вдруг раздалось знакомое хлопотливое тарахтенье. Над проснувшимися шхерами кружил самолет. Наш! Советский!
Мгновенно втянулись, спрятались головы рефлекторов. Дверца дота-валуна приоткрылась, из щели высунулся кулак, погрозил самолету. Дверца захлопнулась. Несколько солдат, спускавшихся к воде с полотенцами через плечо, упали, как подкошенные, и лежали неподвижно. Все живое в шхерах оцепенело, замерло.
Словно бы остановилась движущаяся кинолента!
Очень хотелось подняться во весь рост, заорать, сорвать с головы бескозырку, начать ею семафорить. Эй, летчик, перегнись через борт, приглядись! Внизу притворство, вранье! Зенитки не настоящие — фальшивые! Валун не валун, дот! Бомби же их, друг, коси из пулемета, коси!
Но вскакивать и махать бескозыркой нельзя. Полагается смирнехонько лежать в кустах, ничем не выдавая своего присутствия.
Покружив, самолет лег на обратный курс.
Искал ли он катер, не вернувшийся на базу? Совершал ли обычный разведывательный облет?
— Эх, дурень ты, дурень! — с досадой сказал Шурка.
Гул затих, удаляясь. И лента опять завертелась, все вокруг пришло в движение. Размахивая полотенцами, солдаты побежали к воде. На пороге мнимого валуна уселся человек, принялся неторопливо раскуривать трубочку.
— С опаской, однако, живут, — с удовлетворением заключил юнга. — На положении «ни гугу»!..
Он вспомнил про города из фанеры, о которых рассказывал гвардии старший лейтенант. То были города-двойники. Их строили в некотором удалении от настоящих городов, даже устраивали пожары в них — тоже «понарошку», для отвода глаз.
Да, все было здесь не тем, чем казалось, чем хотело казаться. Все хитрило, притворялось.
Но ведь и советские моряки подпали под влияние шхерных чар и будто растворились в красно-серо-зеленой пестроте.
Тут только юнга вспомнил о предстоящем «экзамене».
Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, но в шхерах было по-прежнему тихо. Не стреляют, Значит, «экзамен» сдан! Замаскированный катер не замечен.
И Шурка засмеялся от удовольствия и гордости, впрочем, негромко, вполголоса. Ведь он тоже был на положении «ни гугу».
2
День в шхерах начался. Мимо юнги прошел буксир, таща за собой вереницу барж. На буксире — пулемет, солдаты ежатся от утренней прохлады.
Потом скользнули вдоль протоки две быстроходные десантные баржи — бэдэбешки, как называет их гвардии старший лейтенант.
Солнце переместилось на небе. Надо менять позицию. Ненароком солнечный луч отразится от стекол бинокля, и зайчик сверкнет в лесу. А ведь противоположный берег тоже глазастый!
С новой позиции вешка еще лучше видна, Ага! Воротник поднят, холодно ей. Значит, нордовая[15] она!
Долгими зимними вечерами гвардии старший лейтенант учил юнгу морской премудрости.
Он раскладывал на столе разноцветные картинки:
«Гляди, вешки! Нордовая — вот она! — красная, голик на ней в виде конуса, основанием вверх. Вроде бы воротник поднят и нос покраснел. Очень холодно — нордовая же! А вот зюйдовая: черная, конус основанием вниз?' Жарко этой вешке, откинула воротник, загорела дочерна!»
Вестовую и остовую он учил различать по-другому:
«Голик вестовой — два конуса, соединенных вершинами. Раздели по вертикали пополам, правая часть покажется тебе буквой „В“. И это будет вест. А голик остовой— два конуса, соединенных основанием. Выглядят как ромб или буква „О“ — ост. Так, кстати, распознавай и месяц, старый он или молодой. Если рожки торчат направо, это похоже на букву „С“. Значит — старый. Если налево, то проведи линию по вертикали, получится у тебя „Р“ — ранний, молодой».
И входные огни запомнил Шурка по шубинским смешным присловьям. Три огня: зеленый, белый, зеленый разрешают вход в гавань. Начальные буквы «збз», иначе, по Шубину: «Заходи, браток, заходи!» Огни красный, белый, красный — запретные. Начальные буквы составляют «кбк», то есть: «Катись, браток, катись!..»
О! Чего только не придумает гвардии старший лейтенант!..
Улыбаясь, юнга медленно поднимал бинокль к горизонту. Первое правило сигнальщика: просматривай путь корабля и его окружение обязательно от воды, от корабля. А сейчас для Шурки кораблем был этот доверенный его бдительности островок в шхерах.
Правее нордовой вешки серебрилась мелкая рябь. Под водой угадывались камни. Вешка предупреждала: «Оставь меня к норду!» Так и огибают ее корабли.
Парусно-моторная шхуна прошла мимо Шурки.
Для памяти он отложил на земле четвертую ветку — по числу прошедших кораблей.
Картина была, в общем, мирная. Ветер утих. Протока стала зеркально гладкой, как деревенский пруд. Купа низких деревьев сгрудилась у самой воды, будто скот на водопое.
А над лесом висели сонные и очень толстые, словно бы подваченные, облака.
Одно из них выглядело необычно. Было сиреневого цвета и висело очень низко. Присмотревшись, Шурка различил на нем деревья! Чуть поодаль виден кусок скалы, нависший над протокой. Это мыс, и на нем возвышается маяк.
