Лайф Андерсен - Свободный и раб
Скворцы давно уже начали собираться в большие стаи. Каждый вечер тысячи, даже десятки тысяч скворцов появлялись над фьордом и то вились совсем низко над тростниковыми чащами, то взмывали вверх и уносились вдаль, а потом вдруг дружно, всей стаей, поворачивали назад — и продолжали свое представление, пока наконец со страшным гамом не усаживались в заросли тростника. Наутро их не было, но каждый вечер они появлялись вновь.
Ночи становились все темнее, вечера — все короче, и мальчики ловили себя на том, что их все чаще тянет на прибрежные холмы, откуда хорошо видно горло фьорда — узкий пролив, через который войдут во фьорд корабли, когда они наконец вернутся с чужбины. Мальчики понимали, что еще слишком рано, но обоим так хотелось, чтобы в этом году корабли пришли пораньше! Ведь если викингам сопутствовала удача, то есть если они много наторговали и награбили, вполне могло быть, что они вернутся раньше обычного.
И Угль и Арн прекрасно знали, ради чего они совершают свою ежедневную прогулку, но никогда не заводили об этом речь, скрывая друг от друга свое нетерпение. И каждый день возвращались домой разочарованные.
Вокруг на тощих полях поспели хлеба, но не было рабов, чтобы их убрать. Урожай был скудный, лето ведь стояло сухое и жаркое. Мальчики пробовали рвать колосья и пальцами вылущивать из них зерна, а потом молоть их и варить кашу. Они старались как могли, но то, что получалось, не приводило их в восторг. Каша выходила какая-то безвкусная. Правда, в холодные дни от нее делалось тепло в животе, а это было уже немало. Одежда у мальчиков износилась и порвалась, хотя самые большие дыры они зашивали с помощью ежовых игл и ниток, надерганных из уцелевших обрезков парусины.
Да, хотя и Арн и Угль держались стойко и не падали духом, пора было все же кораблям возвращаться домой.
Как-то раз, темным осенним вечером, мальчики сидели у костра, обгладывая косточки зажаренных на ужин птиц, которых подстрелил Арн. Выло прохладно, и, набросив на плечи свои парусиновые одеяла, они с аппетитом ели и болтали. Насколько они были молчаливы в начале своего знакомства, настолько любили они поболтать друг с другом теперь. Разговаривали они по большей части о будущем: как все сложится, когда корабли вернутся домой, как будет отстраиваться селение, как они разыщут своих родных. Они были уверены, что искать их нужно где-то севернее, потому что весной все корабли уплывают на юг, а значит, возвращаясь, они плывут на север. Пусть отец Арна пошлет на север нескольких верных людей. Они там разбредутся по разным местам, расспросят о новостях и без труда нападут на след матери и сестры Арна, а также других женщин из селения, они ведь их всех хорошо знают. А когда они их найдут, то вернутся домой и после этого все вместе отправятся в поход, чтобы совершить ответный набег и отомстить. Хорошо бы, к тому времени фьорд еще не сковало льдом, тогда можно будет плыть на кораблях. А нет, так придется идти в пеший поход.
Арн уже сто раз излагал этот план. Он был уверен, что отец его одобрит, и уверен, что его удастся осуществить.
Наконец он умолк.
Немного погодя Угль сказал:
— А у меня для тебя кое-что есть. Небольшой подарочек.
— Ну да! Какой? — Арн мгновенно загорелся.
— Потерпи, скоро увидишь, — по своему обыкновению, поддразнил его Угль.
— А где он? Ну давай же скорей!
— Он в хижине. — Угль встал. — Посиди тут, я сейчас.
Минуту спустя он вернулся. В руке у него был какой-то продолговатый предмет, в темноте Арн не мог разглядеть, какой.
— Вот, пожалуйста, — сказал Угль, протягивая его Арну.
Арн взял. Это был нож в деревянных ножнах, удобный, красивой формы и невероятно острый.
Арн обомлел.
— Но это же… это нож! — выговорил он, опомнившись.
— Ну да, — смущенно улыбнулся Угль. — Пригодится, когда будешь воевать с угрями. И потом, тебе теперь будет чем защищаться, если я захочу тебя убить. — Лицо Угля расплылось в широкой улыбке.
Арн в ответ тоже улыбнулся. Он пересел ближе к костру, чтобы получше рассмотреть подарок. Ножны, блестящие и гладкие до того, что на ощупь казались мягкими, состояли из двух половинок, выдолбленных изнутри и стянутых узенькими полосками высушенной кожи угря. Лезвие у ножа было острое, красивой поковки, а ясеневая ручка — старательно выскоблена, прочно насажена и дополнительно укреплена с помощью смолы и той же угриной кожи. Такому ножу мог позавидовать любой мужчина. На его изготовление пошло, должно быть, немало времени.
— Какой он… замечательный! Но когда же ты его сделал? — удивленно спросил Арн.
— Когда ты уходил на охоту, — сказал Угль. — А когда ты был дома, я прятал его в хижине. Помнишь, как ты в самый первый раз принес рыбу? Я в тот день завозился с ним — еле-еле успел его спрятать до того, как ты подошел. И чуть ли не первое, о чем ты заговорил, — это что тебе очень нужен нож.
— Но почему ты даришь его мне?
— Потому что… — Угль смутился. — Потому что это первый нож, который я сам сделал. И еще потому, что он, по-моему, хороший.
Больше Угль ничего не сказал. Что тут объяснять.
Но Арн понял. Вернее, в голове у него мало-помалу начало кое-что проясняться. Он сидел и думал о том, что поступок Угля достоин хевдинга. Но когда в его сознании возникло слово «хевдинг», ему стало стыдно, потому что, раз он подумал о хевдинге, значит, он в то же время как бы подумал и о рабе.
Все, что он пережил за минувшее лето, беспорядочно замелькало в его памяти, и отдельные мгновения, словно вдруг остановившись, живо вставали у него перед глазами. Он вдруг отчетливо увидел себя самого, каким он был в первое утро после набега, а затем себя сегодняшнего и не без удовольствия отметил перемену, которая произошла в нем за это время. Ему не надо было долго думать, чтобы понять, кому он обязан этой переменой.
— Спасибо, — сказал он тихо. И чуть погодя добавил: — И за все остальное тоже.
Последнего Угль предпочел не расслышать. Слишком трудно было бы на это ответить.
— Не за что, — сказал он. — Надеюсь, он хорошо тебе послужит.
Потом они сидели и смотрели на фьорд. И, быть может, впервые чувствовали, что молчание их объединяет.
А несколько дней спустя они стояли бок о бок на вершине одного из прибрежных холмов и смотрели вдаль, на узкий пролив, где показались три полосатых паруса. Ветер дул слабый, но попутный, и викингам незачем было грести. Медленно приближались корабли к родным берегам. Головы драконов, украшавшие их нос, сейчас были убраны, чтобы не дразнить духов, которые охраняют здешние земли, и показать, что корабли пришли с миром.
Арн и Угль стояли плечо к плечу. Хоть они никогда и не говорили об этом, но это была минута, которой они все лето ждали. Четырнадцати-пятнадцатилетние мальчишки не должны оставаться совсем одни. Только удача помогла им выжить. Удача и стойкость.
— Вот отец и возвращается домой, — тихо сказал Арн. — Теперь справедливость будет восстановлена, и ты станешь свободным человеком. По-настоящему свободным. Но хевдингом ты, наверно, так никогда и не станешь. — Последнюю фразу Арн произнес немного виноватым тоном.
— Хевдингом. — Угль криво усмехнулся, растягивая это слово и будто пробуя его на вкус. — Я и не рвусь стать хевдингом. Хевдингом человек становится потому, что у него отец хевдинг, или потому, что он богаче других или имеет больше власти, а значит, может применять насилие. А я стану кузнецом. Кузнецом может стать только тот, кто умеет работать головой и руками.
Двое друзей обменялись коротким взглядом. И снова стали смотреть на корабли, которые, разрезая воды фьорда, медленно приближались к берегу.
