Лемони Сникет - Предпоследняя передряга
— Добрый вечер, Бодлеры, — сказал он. — Простите, что я раньше не сказал вам, кто я такой, но мне надо было убедиться — вы те, кто я думаю. Наверное, было очень трудно блуждать по отелю без каталога.
— Так значит, каталог существует?! — спросил Клаус.
— Разумеется, существует! — ответил человек. — Думаете, стал бы я организовывать работу всего этого здания согласно Десятичной Системе Дьюи, забыв при этом снабдить его каталогом?
— Но где же этот каталог? — спросила Вайолет.
Человек улыбнулся.
— Пойдёмте покажу, — сказал он.
— Капкан, — шепнула Солнышко брату и сестре, и старшие Бодлеры кивнули.
— Мы никуда не пойдём, пока вы нам не докажете, что вам можно доверять, — сказала Вайолет.
Человек снова улыбнулся.
— Разумеется, ваша подозрительность вполне оправданна, — сказал он. — Когда я встречался с вашим отцом, Бодлеры, то, чтобы узнать друг друга, мы декламировали стихи одного американского поэта-юмориста.
Он вышел на середину вестибюля и, сделав театральный жест странной костлявой рукой, начал читать стихи:
Теологи в невежестве
И в истовом запале
Нередко так на диспутах
Пространно рассуждали
С учёным видом о слонах,
Которых не видали.
Стихи американских поэтов-юмористов девятнадцатого века зачастую не совсем понятны, поскольку эти авторы используют слова вроде «истовый», что можно перевести на современный язык как «подлинный», «диспуты», что означает попросту «учёные споры», «запал», который можно назвать и «ажиотаж», и тут уж вам судить, какое слово понятнее, или «пространно», что означает «длинно и многословно». Эти поэты были способны посвятить целую строфу теологам, то есть людям, которые изучают то, кто во что верит. Поэтому даже Бодлеры, которые слышали стихи американских поэтов-юмористов девятнадцатого века много раз и с раннего детства, не все понимали в этой строфе, хотя им, конечно, было ясно: слепцы спорили понапрасну, в этом и состоит смысл стихотворения. Но Вайолет, Клаусу и Солнышку не обязательно было знать, что означают эти строки. Им нужно было знать лишь то, кто их сочинил.
— Джон Годфри Сакс, — с улыбкой сказала Солнышко.
— Отлично, — сказал человек и, стянув верёвку с потолка, свернул её, прицепил к поясу и бесшумно зашагал к выходу по сверкающему полу вестибюля.
— А вы кто? — спросила Вайолет.
— Не догадались? — спросил человек, остановившись под аркой. Бодлеры нагнали его, и он взялся за ручку входной двери.
— Франк? — спросил Клаус.
— Нет, — ответил человек и начал спускаться по ступеням. Бодлеры шагнули за ним, отметив, что кваканье лягушек стало заметно громче, хотя самого пруда не было видно из-за облаков пара, валившего из трубы. Вайолет, Клаус и Солнышко тревожно переглянулись и двинулись следом.
— Эрнест? — спросила Солнышко.
Человек улыбнулся и сошёл со ступеней, исчезнув в облаке пара.
— Нет, — сказал он, и бодлеровские сироты вышли из отеля и тоже исчезли.
Глава восьмая
Слово «развязка» — это не просто название отеля, особенно теперь, когда и сам отель, и все его тайны практически забыты, а уцелевшие члены семьи, которая им владела и управляла, сменили фамилию и работают в других гостиницах — небольших и не таких гламурных. Слово «развязка» имеет отношение к распутыванию узлов и означает раскрытие всех тайн сложной и загадочной истории, например истории жизни бодлеровских сирот или других ваших знакомых, в биографии которых много вопросов без ответов. Развязка — это миг, в который развязываются все узлы, распутываются все нити и все тайны становятся достоянием гласности. Но не следует путать развязку с концом истории. Так, например, развязка истории про Белоснежку наступает в тот миг, когда мисс Белоснежка пробуждается от зачарованного сна и решает покинуть гномов и выйти замуж за прекрасного принца, а в загадочной старушке, которая подсунула ей отравленное яблоко, узнают злодейку-королеву, однако конец истории про Белоснежку наступит много лет спустя, когда в результате несчастного случая во время прогулки верхом Белоснежка сляжет в лихорадке, от которой уже не оправится. Развязка истории про трёх медведей наступает в тот миг, когда медведи возвращаются домой, обнаруживают, что некая девочка покусилась на их частную собственность и беззастенчиво на ней спит, и либо гонятся за ней до самой деревни, либо съедают её, в зависимости от того, какой вариант сюжета хранится в вашей библиотеке, но конец истории про трёх медведей наступит, когда отряд юных скаутов забудет затушить костёр, и все усилия группы пожарников-волонтёров окажутся бессильными спасти лесных обитателей от верной смерти.
Разумеется, в некоторых историях развязка и конец наступают одновременно, например в опере «La Forza del Destino», когда персонажи узнают и убивают друг друга на протяжении одной-единственной арии, но обычно развязка истории — не последнее событие в жизни её героев и не последнее несчастье, которое их постигает. Часто она становится предпоследней передрягой. И когда бодлеровские сироты вслед за таинственным незнакомцем покинули отель и сквозь клубы пара вышли на берег зеркального пруда, развязка их истории стремительно приближалась, в то время как конец ещё поджидал в отдалении, словно тайна, покрытая мраком, или одинокий остров посреди бурного моря, чьи волны бьются о городские набережные и о стены непостижимого отеля.
— Должно быть, Бодлеры, у вас накопилась тысяча вопросов, — сказал человек. — Только подумайте — вы получите ответы на них прямо здесь и сейчас!
— Кто вы такой? — спросила Вайолет.
— Я Дьюи Денуман, что по-французски значит «развязка», — ответил Дьюи Денуман. — Третий тройняшка. Неужели вы обо мне не слышали?
— Нет, — сказал Клаус. — Мы думали, есть только Франк и Эрнест.
— Франку и Эрнесту достаётся все внимание, — сказал Дьюи. — Они носятся по отелю и всем управляют, а я таюсь в тени и завожу часы. — Он тяжко вздохнул и мрачно уставился в глубины пруда. — Это-то мне и не нравится в Г. П. В., — сказал он. — Очень уж любят подпустить туману.
— Туману? — спросила Солнышко.
— «Подпустить туману» — значит использовать всевозможные уловки, дабы скрыть истинное положение дел, — объяснил Клаус. — Но какое это имеет отношение к Г. П. В.?
— До раскола Г. П. В. была как публичная библиотека, — сказал Дьюи. — Примкнуть к нам и получить доступ ко всем сведениям, которыми мы располагали, мог всякий желающий. Волонтёры всего земного шара читали исследования друг друга и брали друг у друга книги. Тогда казалось, будто мы можем сделать так, чтобы целый мир стал уютным, безопасным и начитанным.
— Наверное, прекрасные были времена, — заметил Клаус.
— Я их почти не помню, — сказал Дьюи. — Когда случился раскол, мне было четыре года. Я был такой маленький, что не мог дотянуться даже до моей любимой полки в семейной библиотеке — до книг, помеченных индексом «ноль двадцать». Но однажды ночью, пока родители развешивали по всему дому воздушные шары, готовясь к нашему пятилетию, нас с братьями забрали.
— Куда забрали? — спросила Вайолет.
— Кто забрал? — спросила Солнышко.
— Ваша любознательность меня восхищает, — сказал Дьюи. — Женщина, которая меня забрала, говорила, что можно остаться в живых даже после конца света, если не бояться перемен, обладать ненасытной научной любознательностью, интересоваться большим и довольствоваться малым. И она доставила меня в убежище в горах, где, как она говорила, в детях развивают подобные качества.
Клаус открыл записную книжку и принялся лихорадочно записывать.
— Штаб на Главном Перекрёстке Ветров, — сказал он.
— Наверное, родители по вам скучали, — сказала Вайолет.
— Они погибли в ту ночь, — сказал Дьюи, — во время ужасного пожара. Дьюи не нужно рассказывать вам, каково мне было, когда я об этом узнал.
Бодлеры вздохнули и уставились на пруд. На гладкой поверхности воды виднелись одинокие огоньки окон, но по большей части отель был тёмный, так что и пруд тоже был тёмный. Конечно, не нужно было рассказывать Бодлерам, каково это — потерять родителей так внезапно и в таком юном возрасте.
— Не всегда дела обстояли так печально, Бодлеры, — сказал Дьюи. — Раньше убежища были устроены по всему земному шару, и сиротам вроде вас не приходилось скитаться, пытаясь найти благородных людей, готовых им помочь. С каждым поколением раскол усугубляется. Если справедливость не победит, скоро не останется ни одного убежища и ни одного человека, который помнит, каким должен быть мир.
— Не понимаю, — сказала Вайолет, — почему нас не забрали в убежище, как вас?
