Тоня Шипулина - Тайна ведьмы Урсулы
– Какая дочь, мама, мне восемнадцать лет, о чём ты? – Юноша распахнул дверь и шагнул в подъезд. – Ты сумасшедшая, ты это хоть это понимаешь?
Дверь оглушительно хлопнула, Юсинь открыла глаза. Шапки одуванчиков покачивались из стороны в сторону, несколько раков, выбравшись, удирали от корзины прочь. Юся провела рукой по стриженым волосам. Затылок оказался мокрым. Она вспотела так, точно играла на физкультуре в вышибалы.
Юся приподнялась на полусогнутых, неслушающихся ногах. Юноша и женщина, хоть и были во сне молоды, но не растеряли тех черт, по которым их можно было бы узнать. Рыжеволосая женщина– это Урсула, а её сын– Юсин отец.
В голове всё прояснилось. Как если бы раньше Юсинь хотела определить цвет напитка в чашке, но ей мешала пена. А теперь кто-то собрал её десертной ложкой. Кусочки пазлов соединились, а в кубике Рубика разбились на группы цвета…
– Урсула м-моя б-бабушка, – прошептала Юся, – о-она моя б-бабушка…
* * *Юсинь тащит за собой корзину, по дороге выуживая из памяти и прокручивая по кругу одни и те же воспоминания. Карусель из воспоминаний вращается перед глазами, вызывая головокружение.
Вот папа не хочет отвечать на вопрос маленькой Юси, почему у всех её друзей есть бабушки и дедушки, а у неё нет.
Вот он говорит маме, что ведёт дочку на прогулку, а сам, как только они оказываются на улице, усаживает Юсинь на плечо и быстрым шагом направляется в местную церковь. В Юсю брызгают водой, она плачет, кто-то чужой в чёрном вешает ей на шею крошечный, холодный крестик на верёвочке. Крестик красиво блестит, Юсе он нравится, и она успокаивается. Дома мама спрашивает мужа, почему у дочки колготки шиворот-навыворот, и тот отвечает, что торопился одеть дочь, чтобы она не простудилась. Ведь в церкви прохладно.
Вот шестилетняя Юсинь интересуется у мамы, в кого у неё рыжие волосы– «если папа лысый, а ты– коричневая»?
Вот отец отчитывает Юсю за то, что она «колдует лекарство куклам».
А вот родители спорят и ссорятся, спорят и ссорятся…
* * *Одуванчиковое поле заканчивается, Юсинь видит на расстоянии в несколько шагов от себя аккуратное бревенчатое строение. Перед тем как решиться подойти ближе, Юсе очень ярко, в мельчайших подробностях, вспоминается мальчик-кот Рыська. Как она могла поверить, что он всего лишь– сон? У Рыськи по-мальчишечьи хитрое выражение кошачьего лица, выразительная картавость и доброе сердце… Юсе вдруг вспомнился один из разговоров.
– Скажи, почему именно я? Почему именно меня Урсула выбрала в помощницы? – спрашивала Юся.
– Откуда мне знать? Я и сам не понимаю, на что ты ей такая сдалась, – отвечал ей Рыська, чересчур притворно пожимая плечами. – Хотя, может, из-за волос твоих?
– Из-за волос? – переспрашивала Юсинь, поглядывая на кончик своей тоненькой косы тыквенного цвета.
– Ведьмовство обычно оланжевым лучше даётся, – объяснял Рыська. – Улса когда-то тоже лыжей была. В клови это у вас…
Раньше Юсинь считала, что отец крестил её втайне, не дождавшись маминого согласия, по причине своего несгибаемого упрямства. Которое, к слову, частично передалось и ей. Юсе часто казалось, что папа не способен принять другую точку зрения, а ещё ему нравится совершать поступки «назло» и «вопреки». Но лишь сейчас, узнав правду о Урсуле, Юсинь начинала осознавать, что, несмотря на свою внешнюю уверенность, отец всего-навсего трусил. Боялся признать в своей маме, Юсиной бабушке, то, что не поддавалось его пониманию, боялся потерять опору под ногами, боялся лишиться дочери. Каких-нибудь несколько дней назад Юсинь наверняка осудила бы отца. Стала бы до хрипоты доказывать его неправоту. Но это было бы несколько дней назад, а не теперь… Ей стало очевидно: папа– такой какой есть и заботится о своих родных так, как ему кажется правильным.
В папином мире нет места пугающим странностям и неожиданностям. В нём всё разложено по полочкам– каждой вещи дано самое точное определение, приготовлена самая подходящая обёртка и ленточка. Но именно это и делает папу папой.
Юся выпустила корзину из рук, проверила, не оборвалась ли под рубашкой тонкая цепочка крестика. Папа верит, что этот кусочек серебра защищает дочку от напастей, его вера и любовь заключена в этом холодном маленьком предмете. Нет, с цепочкой ничего не случилось– и с крестиком всё в порядке.
Юсинь подошла к дому Урсулы. Неужели она действительно добралась? Смогла, сумела!
Молочный туман, завернувшийся вокруг него одеялом, услужливо раздвинулся, и Юсинь почему-то представила себя у Мильки дома. Его восьмидесятилетняя бабушка поливает бегонию на подоконнике, напевая какую-то безнадежно устаревшую, но приятную мелодию. Бабушкины руки пахнут цветочным мылом, седые волосы-паутинки чуть выбиваются из-под мягкого платка. Юсинь собирается помочь бабушке разобрать шкатулку с брошками– нужно отложить те, у которых сломана застёжка или потрескался лак, чтобы отнести мастеру. Милькина бабушка ходит, прихрамывая, и спина у неё болит слишком часто, но всё же она по-прежнему бодра и обещает Юсе, что, как только они закончат с украшениями, она заведёт тесто для вкуснейшей кулебяки.
Юсинь всегда хотелось, чтобы у неё была такая же бабушка, как у Мильки. И она признавалась в этом, заодно пеняя ему, когда он, по забывчивости, убегая гулять на целый день, не интересовался утром бабушкиными делами. Юся представляла, как было бы замечательно жить с такой бабушкой, как у Мильки, но она не могла уместить в голове, каково было бы жить с такой бабушкой, как Урсула…
Юся словно ощутила на себе леденящее ведьмино прикосновение, взгляд холодных, блестящих, словно рыбья чешуя, глаз. Разве может бабушка смотреть так на свою внучку, разве может умело скрывать чувства и не раскрыть правду, отпуская её навсегда? Зачем она вообще год назад отпустила Юсю, если сделала всё для того, чтобы заполучить, – навела мо́рок на Юсину маму (выходит, собственную невестку), обманом заманила в Страну Туманов?
* * *Дрём перепрыгнул с одного одуванчика на другой – белые шапки рассыпались по небу лёгкими перьями. Теперь улетят семена куда-то, пустят где-то гибкие корни. Приживутся ли?
Дух, чья призрачная тень ненадолго зависла над полем, проводил взглядом рыжеволосую девочку. Она добралась туда, куда спешила.
Дрём снова сорвался с белоснежного цветка, заметив, как стебель соседнего одуванчика облюбовала прозорливая улитка. Вынырнув из ниоткуда, дух зашипел на неё, оголив мелкие зубы, улитка схоронилась в раковину и шлёпнулась на землю.
Дрём дрожал над этой поляной столько, сколько существовал. Возможно, он и сам возник из какого-нибудь дефектного одуванчика. Впрочем, так это в действительности или нет – духу неважно. Главное – сберечь чудо сонного зелья, белены, дурмана, дремучки, горицвета. Разные названия люди давали сон-траве, принимая за неё то лаванду, то пустырник, то валерьяну и мандрагору. На самом деле сонтрава– обыкновенный одуванчик, выросший высотой с дерево. Уснешь рядом, увидишь своё прошлое или грядущее, пошлёшь во сне знак близкому другу.
Правда, не всем дух разрешал отдыхать на поляне. Не всем разрешал пользоваться пророческою силою травы. Лишь тех пропускал и сопровождал в пути Дрём, кто светился, как светляки в непроглядной мгле. Рыжеволосая девочка светилась. И хотя Дрём не сразу заметил её свет– он то исчезал, то вспыхивал вновь, – дух всё же понял, что девочка заслуживает получить от него дар. И распорядится им умеючи.
Как крылья бабочки
Юсинь звонила в колокольчики, стучала и ждала столько, что в пору было уснуть под дверью на коврике. Дом Урсулы не хотел впускать непрошенную гостью, даже если она была внучкой хозяйки и даже если на ней лежала «миссия спасения».
Но Юся не для того проделала такой долгий путь и испытала так много страха, чтобы застрять здесь, за шаг до финальной точки.
Она уже вознамерилась пробраться в дом через единственное овальное окошко, в котором, как она сейчас вдруг вспомнила, однажды уже застревала. Однако Юся вовремя спохватилась. Ведь когда-то ей удалось выбраться из заточения. И для этого, кажется, потребовалось не так много. Юсинь надо просто приказать двери открыться.
– Пусти! – велела Юся строго и для верности хлопнула в ладоши, как это делала при ней когда-то Урсула.
Дверь и не подумала сопротивляться, она податливо и без всякого скрипа отворилась…
В доме было темно. Несмотря на то что, окинув комнату беглым взглядом, Юсинь не обнаружила нигде лекарств, в воздухе всё же висел напористый запах болезни. От того уюта, который то и дело всплывал сейчас в воспоминаниях, не осталось и намёка. Хранившие волшебство разноцветные бутылки, прикреплённые к потолку верёвками за горлышко, болтались в углу, словно висельники. Не было в них ни волшебного света, ни жизни. Жгучий перец, рассыпанный на подоконнике в качестве лучшего оберега от нечисти, пожух и покрылся зеленовато-белой плесенью. Она беззастенчиво изъела его, лишив былой яркости.
