Эдуард Веркин - Кусатель ворон
И самовар. Огромный, настоящий, с медалями. Хотя нет, не настоящий, электрический. Но переделанный из настоящего – сбоку торчал шнур с розеткой. Александра сразу устремилась к нему, а я стал прислушиваться к своим ощущениям. Тихо. Мертво. Забыто. Хорошо. Я зиму люблю гораздо больше всякого лета.
– А тут ничего, – сказал Листвянко. – Прохладно так.
Он притянул к себе Снежану, влюбленные обнялися.
– Тут вообще-то чай горячий обычно наливают, – сообщил Лаурыч. – Очень интересные ощущения – сидишь весь в морозе, а чай просто кипятковый.
– Это чайник? – спросила меня Александра, указав на самовар.
– Самовар, – объяснил я. – Зельбст… Зельбстгемахтер… кажется.
Пятахин лег на ледяную постель и выпустил задумчивый воздух.
– Жохова, – позвал он. – Как тебе тут, а? Ты девица к холоду привычная…
Жохова не обратила внимания.
Я обошел Ледяную комнату по периметру, отметил, что есть в ней какой-то смысл, и в общем не зря я тут побывал, вспомню потом, напишу.
Дитер присел на ледяной стульчик и стал рисовать. Он, кажется, везде рисует, красиво и быстро, кажется, что двумя руками сразу. Ледяная комната, а в ней вмороженные в лед Снегурочки по правую руку, а по левую инопланетяне вмороженные. Низкие, зеленые, глазастые.
Я замерз. Не знаю, но доха мне не особо помогла, как, впрочем, и валенки. Я задрожал и вышел в тепло, на поверхность, сел на завалинку. За мной показался Жмуркин в пару и в морозе, скинул шубу, подул в руки. Затем начали подниматься остальные, Гаджиев, Листвянко…
И все.
Я поглядел на Жмуркина.
Он пожал плечами.
– В Ипатьевском монастыре, кажется, есть чучело щуки, – печально сказал Жмуркин. – Ей двести лет было, когда ее поймали.
– А чучела снежного человека там нет? Того, Кологривского?
– Нет. То есть не знаю, может, где-то в запасниках.
– А как Снежок, кстати? – поинтересовался я.
– Жив, – улыбнулся Жмуркин. – Жив и здоров, морда только еще больше поседела, да шерсть сыплется.
– Время, – сказал я. – Время это…
– Хватит, – помотал головой Жмуркин. – Это смешно. Слушай, а Генка… Ну, он письма пишет?
– Письма?
– Ну да. Ну, то есть вы с ним как-то связываетесь?
Я не успел ответить – из подвала показалась Снежана. В клубах мороза, в белоснежном инее, сама похожа на Снегурочку, я не удержался и сфотографировал.
Тег «Удивительное рядом».
Снежана смеялась. Чистосердечно так, от души, в смущении прикрывая рот ладошкой, совсем как завещал старик Островский приличным бесприданницам.
– Что? – осторожно спросил я. – Там что-то…
– Там Пятак… Короче, это надо видеть.
Снежана сбросила шубу и кивнула на лестницу. Жмуркин немного посерел.
Из подвала появилась Иустинья. Она тоже улыбалась, самодовольно так, просто лучилась внутренней радостью, что лишний раз убедило меня в подозрениях насчет недоброго.
– Что там? – рухнувшим голосом поинтересовался Жмуркин.
– Сходите сами посмотрите, – улыбнулась Снежана. – Это нельзя пропускать.
Этого было действительно нельзя пропускать. Никак. Это была… Ну просто песня какая-то. Палец мой, привыкший взвывать от боли, на сей раз взвыл от восторга, да, и такое бывает.
– Да… – прошептал Жмуркин. – Впечатляет… Что же вы, ребята…
Слова кончились.
– Это Пятак устроил, – сказал Дубина.
Пятак самодовольно крякнул.
– Я не успел предупредить, – пояснил Дубина. – Они все разом…
Дубина стоял рядом с Александрой, держал ее за плечи, фиксировал.
– Он немцам сказал, что каждый, кто посещает дом Снегурочки, должен лизнуть на память этот столб. Они и лизнули.
Немцы. Беззащитные наивные люди, какой уж там блют, какой ботен.
– А Скрайнев сам прицепился, – сказал Дубина. – За компанию.
Скрайнев покивал головой и помычал утвердительно.
Жмуркин взглянул на Пятахина.
– А что? – пожал тот плечами. – Я же не знал, что они такие!
Пятахин звонко постучал себя по голове.
Жмуркин схватил Пятахина за шиворот и пинком направил к выходу.
– За что? – плаксиво заканючил Пятахин. – Они сами…
Жмуркин выгнал Пятака на воздух.
– Как? – спросил я Александру. – Нормально себя чувствуешь?
Она вздохнула.
– Сейчас вас выручим, – пообещал я. – Главное, без резких движений.
– Я держу, – заверил Дубина.
Александра вздохнула громче. Дитер и Болен принимали муку стоически. Лаурыч умудрялся улыбаться.
Я выбежал на улицу. Агафона видно не было, мы остались наедине с проблемой. Под дождем.
Жмуркин стоял перед Пятахиным. Пятак ухмылялся.
– Ты дебил? – спросил Жмуркин.
– Я – дебил, – признался Пятахин. – И они тоже дебилы, кто же в этом виноват? Я им сказал, что это древняя русская традиция, а они и повелись…
Пятахин беззаботно рассмеялся.
– А этот? – кивнул Жмуркин. – Скрайнев? Он что, тоже из Германии приехал? Зачем он-то лизнул?
– Так и он дебил, – сказал Пятахин. – Это же всему городу известно: Скрайнев – дебил.
– Он же победитель олимпиад…
Жмуркин оглянулся на меня.
– Как будто победитель олимпиад не может быть дебилом, – ответил я.
– Разумно. Но все-таки… – Жмуркин помотал головой. – Как-то он вообще интеллектом не очень изуродован, а вроде на золотую медаль тянет.
– Дитя природы, – объяснил я. – Экологическое мышление в действии. Этот еще… Хоумскулинг.
Пятахин гоготнул.
– Что? – не понял Жмуркин.
– Его к батарее привязывают, – пояснил я. – С детства.
– Понятно…
Жмуркин вытер лоб платком.
Мимо пробежала взволнованная Лаура Петровна. На нас не поглядела, озабоченно погрузилась в Снегурочкин дом. Спасать, спасать.
– Все понятно, – вздохнул Жмуркин. – Все ясно. Слушай, Вить, там над нашим городом в последнее время никаких авиакатастроф не происходило?
– Нет вроде… – ответил я.
– Цистерны не переворачивались?
– Не…
– Такое впечатление, что народ как-то тотально поглупел, – Жмуркин потрогал пальцем голову. – Точно распылили что-то. Нет, вовремя я смотался, вовремя. И Генка тоже не дурак. Один ты застрял как в янтаре.
Я промолчал.
– Ладно, не волнуйся, мы тебя подтащим в область, нам смышленые люди нужны…
– Они там в подвале примерзшие, – напомнил я.
– Да, действительно примерзшие. Что делать будем?
– Ждать, наверное. Когда Снегурочка придет…
– Снегурочку ждать не будем, это не наш метод, – покачал головой Жмуркин. – Будем оттаивать своими силами. Где-то я здесь самовар видел.
– Он в подвале.
– Ага, – кивнул Жмуркин. – Ты дуй вниз за самоваром, а я тут посмотрю.
Я вернулся в подвал, и тут меня ждал новый удар, мой палец в ботинке просто взорвался от восторга.
У столба стояли Дитер, Болен, Александра, Лаурыч. И сама Лаура Петровна. Такие удачи встречаются раз в сто лет. Лаура Петровна стояла рядом со своим сыном. Прилипнув к стальному столбу.
Видимо, она хотела показать ему, как можно освободиться из ловушки, стимулировать его своим примером, так сказать. Но переоценила свои скромные силы. И влипла. Гениально.
– Бывает же такое, – сказал я вслух и стал разглядывать столб.
Немцы, как люди, воспитанные на европейских общечеловеческих ценностях, лизнули трубу аккуратно, кончиком языка. Лаурыч поступил наоборот – выставил язык на четыре километра и приложил его к трубе по всей длине, основательно так. Лаура Петровна стояла возле столба с достоинством, как и полагалось стоять чиновнику городской администрации.
Интересно, но зачем Александра лизнула? Ну эти понятно, один Дитер, другой Болен, дремучие и глухонемые, им простительно, но Александра… Вроде девушка умная, а туда же. Впрочем, жизнь – непредсказуемая штука, никогда не знаешь, как поведешь себя завтра, вот подойдешь и лизнешь студеные качели.
– Лаура Петровна, зачем? – спросил я.
Лаура Петровна проигнорировала. Оно и понятно.
– Неужели из международной солидарности? – предположил я.
– Виктор?! – позвал сверху Жмуркин. – Ты скоро?
Я не ответил. Нетерпеливый Жмуркин спустился сам.
– Лаура Петровна, а вы-то как?! – вопросил он. – Зачем вы-то этот столб лизали?!
– Могу поспорить, здесь где-то спрятан гипнотизер, – сказал Пятахин.
Он тоже спустился и теперь с интересом смотрел на происходящее.
Лаура Петровна произнесла:
– Э-э-э!
– Массовое помешательство, – продолжал Пятахин. – Держу пари, это веселящий газ.
Я достал фотоаппарат и зафиксировал. И видео еще. Иногда не хочешь делать быдлеску, а она сама собой получается. Бесспорно, это будет одной из жемчужин моей коллекции.
– Интересно, если их вот так оставить, много еще прилипнет? – спросил Пятахин.
– Штуки две-три, – предположил я.
– Ты быдлеску, что ли, снимаешь? – заинтересовался Пятахин.
Я не ответил.
– Точно, быдлеску… Ну, тогда и я хочу.
Пятахин выбрал место между Лаурой Петровной и Боленом и поцеловал столб. Прилип.
