Евгений Наумов - Загадка острова Раутана
— Зачем? — спросил Ленька.
— А чтоб заблудились мы и перемерзли, — спокойно ответил шофер. — А он золото заберет. В пургу ведь как получается? Живет человек, пока в теплом вездеходе сидит. А как горючее выкачается, мотор охладится — все тепло сразу и выдует. Никакие тулупы не спасут тогда. Вот и мы кружили, все горючее вышло, стали замерзать.
Светка испуганно моргнула.
— Ну, на Руси не все караси, есть и ерши. Колеса не идут, так ведь ноги есть! Не стали мы сиднем сидеть, ждать по-овечьи погибели. Огрызок карандаша отыскался у меня в сумке, ну и каждый написал домой последнее письмо.
— Как это последнее? — не понял Ленька.
— Ну, если нас после замерзшими найдут, так чтобы родным передали последний привет и последнюю волю.
Светка и Ленька переглянулись.
— Выбрали самого молодого, каждый дал ему что потеплее, укутали его, чтобы потом, когда все замерзнут и он последним останется, мог донести драгоценный груз.
— Золото? — догадался Ленька.
— Про золото никто из них не знал. Письма! — Шофер зачарованно смотрел вдаль. — За пояса держались, за телогрейки, чтобы друг от друга не оторваться. И как только кто падал, ему на помощь кидались, поднимали. Вижу, люди рядом из сил выбиваются. А я не могу помочь, не имею права. Золотое месторождение в сумке, а на груди письма горят, жгут сердце.
— Так это вы несли письма? — догадался Ленька.
— Я нес, — кивнул Шастун. — Идут люди, падают, а меня под руки держат. Рванулся, кричу: пустите, сам пойду! Сначала шел, потом полз. Лечь хочется, заснуть, а меня будто толкает что: иди! Понял я тогда — самое тяжелое мне оставили, не мог я остановиться, как они, не имел никакого права.
Шел, шел и уткнулся лбом в стену теплушки. Еле дверь нащупал, открыл. Глазам своим не верю — сидит у печки горячей Вакульский и смотрит на меня. По взгляду его ледяному, змеиному я все и понял. Рванулся к нему, за горло хотел ухватить, а сил никаких нет. Ударил он меня чем-то по голове, я и обмяк…
— А дальше что? — шепотом спросила Светка.
— Очнулся в больнице аж через два месяца. Все это время в беспамятстве лежал. Узнал, что все спаслись, — следом шел другой тракторный поезд и подобрал замерзающих. А меня в теплушке нашли, доставили в больницу. Хватился я сумки, кричу: где сумка? И снова надолго в беспамятство впал. А когда уж совсем очухался, вызвали следователя, все я ему рассказал. Искали Вакульского, искали, да так и не нашли. Уволился он, пока я в больнице лежал, и уехал неизвестно куда. Так и затерялся в гуще людской, а может, и погиб — неизвестно.
— А почему вы не поможете Ник Палычу разыскать месторождение Пухова? — подался вперед Ленька. — Ведь вы были тогда с ним, знаете.
— Какой из меня помощник, — махнул рукой Шастун. — Я и тогда в его работе мало что понимал. Был простым рабочим, шурфы ломом долбил. А чтобы помочь, нужно многое знать. Да и сколько уж времени прошло… Ко мне обращались, да все без толку.
Он снова надвинул кепку на сосредоточенное, хмурое лицо и осторожно тронул свой верный ЗИЛ.
Знакомство с мастером Бекоевым
— Сегодня радостный день в моей жизни, — хмуро сказал Ксаныч, когда «беглецы» собрались в гостинице. — Наконец-то все нашлись. Эту ночь буду спать спокойно.
Он не выдержал и улыбнулся.
— Эх, братцы, если бы знали вы, сколько я пережил за это время! Поостереглись бы убегать и разбегаться.
— Да разве мы хотели вас расстраивать? Зачем вы переживали, Ксаныч? Все нормально, — закричали ребята наперебой.
— Нормально кончилось, — поднял палец Ксаныч, — А могло кончиться ненормально. Кроме того, вы подсчитали, сколько средств затрачено на все ваши путешествия?
— А мы ничего не тратили! — возразил Ленька.
— И мы, — поднял руку, как на уроке, Василек.
— Я тоже, — пробасил Дрововоз. — Я ведь на мотоцикле с Гусятниковым ездил…
Ксаныч прищурился.
— Значит, везде «зайцами» ездили, бесплатно? На самолете, машине, мотоцикле… А вы знаете, что каждый оборот пропеллера ледового разведчика стоит рубль? Сколько оборотов потрачено на ваши полеты, а, Галкин?
Эдька испуганно молчал. В голове его, как на счетчике такси, прыгали цифры. И все затихли, уставившись в пол.
— Зато мы сняли язык, — хмуро сказал Василек.
— Чей язык?
— Ледовый. Из паковых льдов. Капитан Елисеев сказал, что этот язык очень нужен ученым.
— А мы золотоискателей сняли! — добавила Светка.
— И еще ледовых разведчиков…
— Мало, мало, — нахмурился Ксаныч. — Приключений много, а дела мало. Ну-ка, садитесь поближе, наметим, что кому снимать.
…Ленька осторожно пола по крыше, держа в руке кинокамеру. Отсюда открывался великолепный вид на порт. Вдали за узким проливом синел остров Раутан, справа насупился мрачный мыс с шапкой облаков набекрень, а слева расползалась толстая сопка. Позади Леньки за крышей никакого вида не открывалось — все закрывала высоченная сопка. Понизу она была подпоясана двумя дорогами — на рудник и на прииски. По дорогам пылили машины: одни с рудой, другие порожняком, третьи с чистой ключевой водой.
В блокноте у Леньки недавно появилась запись: «Город на ключевой воде». Эту воду возят автоцистернами из ключа, расположенного неподалеку, между рудником и городом. Однажды Ленька прыгнул на подножку автоцистерны и проследил путь ключевой воды в городе. Из нее варили компот в многочисленных детских садиках, она охлаждала турбины электростанции, струилась из сетки душа на усталого грузчика и шофера. Вода питала весь город.
Ленька вернулся в гостиницу, шатаясь от усталости, но довольный — блокнот его распух от записей. Он встретил в коридоре Дрововоза, загнал его в комнату и до хрипоты читал эти записи. Степа молча слушал, потом спохватился, достал свой блокнот.
— Ты что, мои наблюдения будешь записывать? — переполошился Ленька.
— Наоборот, свои вычеркивать, — уныло сказал Дрововоз.
Сейчас город был весь затоплен бело-желтым цветом — из тундры навезли северных ромашек. Для этого по городу был объявлен специальный субботник. В нем участвовали и ребята во главе с Ксанычем. Жители вырезали цветы прямо с кусками дерна, а в городе эти куски очень легко укладывались в клумбы. К вечеру город золотился цветами.
И тут повалил снег, колючие снежинки опускались на большие, величиной с ладонь, цветы.
Светка расстроилась:
— Ой, теперь ромашки погибнут!
— Они выдерживают даже мороз, — успокоил ее Ксаныч. — Я узнавал. Это же северные ромашки!
И теперь. Пенька полз по крыше, чтобы снять панораму города, украшенного буйным цветом ромашек. Но едва он приник к визиру…
— Эй, а не слетишь? — в слуховом окне появилась всклокоченная голова Эдьки. Он был очень сердит.
— Не слечу, — пробурчал Ленька. «Эх, не успел!»— подумал он тоскливо.
— А ну, подползи сюда на минутку.
— Не могу, я снимаю ответственный кадр.
— Давай камеру, говорю! — заорал Эдька.
Дело в том, что «группа Пузенко» (то есть Светка и Ленька), которая испортила камеру, лишилась права снимать второй камерой, привезенной Ксанычем. Разрешалось камеру брать только Эдьке и Степе да еще Васильку. «Не уберегли камеру, сидите на сборе материалов», — отвечал Ксаныч, когда Ленька принимался ныть и выпрашивать у него «съемочку хоть маленького сюжетика». Особенно огорчало Ксаныча то, что было непонятно, отчего же не работает камера. Он потратил как-то целых полдня, разбирая и собирая ее, но так ничего и не узнал. Тогда он сказал:
— Отнеси в здешний быткомбинат. Может, там отремонтируют.
Но Леньке все некогда. Он повадился тайком брать вторую камеру, и на него постоянно обрушивался град упреков.
Грохоча железом, Эдька пробежал по крыше и плюхнулся рядом с Ленькой.
— Давай сюда! Ответственные кадры чужими камерами не снимают.
— Ну, Эдь, дай на минутку, — заныл Ленька. — Что тебе стоит?
— Нечего, — сосредоточенно сопя, Эдька проверил работу камеры. — А то еще и эту сломаешь…
— А ты куда, Эдь? Может, скоро управишься?
Эдька метнул взгляд карих глаз из-под густых ресниц.
— Футбол снимать.
Ленька тяжело вздохнул: футбол — это надолго.
Еще в самолете бортмеханик Торопов рассказывал, что в Арктике очень любят играть в футбол. Дрововоз удивлялся:
— В чем футболисты там мяч гоняют — в майках из оленьих шкур, что ли?
Но теперь он уже не задавал таких глупых вопросов, потому что в городе часто было жарко: столбик термометра поднимался до двенадцати градусов тепла. В такие дни на стадион с раннего утра по улицам начинали двигаться люди, а вскоре над городом разносилась бодрая мелодия «Марша футболистов».
Ленька взял в гостинице поломанную камеру и поплелся в быткомбинат.
— Что у тебя, мальчик? — спросила толстая приемщица.
