Владимир Клименко - ... В среду на будущей неделе
— Сегодня твоя очередь на вахту заступать?
Боцман растерянно затоптался на месте.
— Почему — моя? Я недавно дежурил.
— Не имеет значения. Заступишь ты. Утрусятся рыбачки́, ко мне в каюту зайдешь.
Кэп-бриг выдает себя
И вот для бригады наступила жаркая трудовая пора. Желанная пора! Рыбаки в этот день успели сделать четыре замета, и каждый раз улов радовал душу. Работали быстро, с азартом. Мыркин носился, как заводной. Он успевал всюду: то в акваланге метался под килем судна, отпугивая рыбу, то вместе со всеми тащил из воды невод, то орудовал киталлом[14]. До самого вечера он даже не заходил в радиорубку.
Бригада «паслась» на рыбе одна, никто ей не мешал. Скумбрию теперь сдавали на Гнездиловский промысел, где рыбаков встречали радушно, как дорогих гостей. За один день альбатросцы выполнили недельное задание. У всех были восторженные лица.
Под вечер, когда произвели последний замет и можно было несколько расслабить гудящие мышцы, рыбаки принялись обсуждать события прошедшего дня. Удачному лову радовались все. Все, кроме радиста. Мыркину сейчас было не до того. Появилась такая уймища скумбрии, а он не имел возможности сообщить об этом другим колхозным бригадам, потому что испортилась радиостанция. Вернее, она не испортилась. Приемник работал нормально, в наушниках раздавался характерный шум, треск, только все эти звуки были почему-то слабые, глухие, будто цедились сквозь фильтр из ваты. На передатчике мигала красная лампочка, дрожали стрелки приборов, но никто не слышал «Альбатроса». От досады Мыркин терзал волосы на голове.
— Два сеанса в запасе было, — нервничал он. — Один уже насмарку… В чем же закавыка? Вчера рация работала, как часы. С гнездиловской радисткой переговаривался.
В радиорубку пришел Лобогрей. По виду Мыркина он понял, что у того что-то не ладится.
— Что случилось, Юрчик? — спросил рыбак.
— Рация заартачилась. Последний сеанс проходит.
— Завтра сообщишь, утречком, — успокоил Лобогрей.
— Надо же наладить!
— Это верно, — согласился рыбак и предложил: — Давай вместе покопаемся. Как-никак я в армии три года по связи работал, кое-что в радиоделе смыслю. Не возражаешь?
— Не возражаю! Только тебе отдыхать надо…
— Это дело важнее…
Вдвоем они быстро нашли причину неисправности радиостанции. И обнаружили ее не в радиорубке, где искал Мыркин, а наверху, на спардеке.
— Давай антенный ввод проверим, — предложил Лобогрей, проследив за работой передатчика. — Вводной штырь медный, мог окислиться, и рация работает вхолостую, без антенны. Видишь, как старается передатчик, а радиоволны дальше рубки не идут. У меня когда-то был такой случай.
— Я перед отходом сюда выдраил все контакты, — сказал Мыркин.
— Все же давай проверим. Не помешает. Для успокоения души, так сказать.
И предположения Лобогрея оправдались. Однако оправдались частично. Причина была именно в антенном вводе, но…
Когда отвинтили гайку, зажимавшую ушко антенного канатика, Мыркин и Лобогрей ахнули. Радист от удивления даже языком прищелкнул. Антенный ввод был обмотан тонкой резинкой, а значит, изолирован от антенны, и радиостанция как бы сразу оглохла и онемела.
— Вот так окисление! — воскликнул Лобогрей, выпучив и без того большие глаза.
— Ловко сработано, — зло прошептал радист, нервно сдирая изоляцию. — Но для чего сработано и кем? Чьих рук это дело? Что за шуточки!
Назавтра вся бригада знала о происшествии, все негодовали, возмущались, но искать виновного не было времени — рыба шла как по заказу.
По Павликовым подсчетам бригада сделала восьмой замет. Рыбаки, как обычно, шумно, с шутками выбирали из воды невод и укладывали его на площадку. Под бортом «Альбатроса» огромным золотисто-серебряным шаром вздулась дель с рыбой. Улов был редкостный или, как выразился Мыркин, рекордный. Все чувствовали себя на седьмом небе. Брата с благоговением поглядывал на Глыбина, который восседал на мостике, лениво дымя папироской.
Павлик оглядел крепкие загорелые плечи, широкие ладони кэп-брига. «Сидит себе и курит, — думал мальчуган. — Рыбаки надрываются, а он сидит. И как только совести хватает! Почему никто ему не говорит, чтобы шел работать?».
Рядом с Павликом кряхтел Митрофан Ильич, удерживая и руками и коленями дель, которая под тяжестью рыбы сползала за борт. На худых, высохших руках старого рыбака синими веточками вздулись жилы, обнаженная спина блестела от пота. Павлик вцепился в ячею, помогая Митрофану Ильичу. Даже вдвоем они не могли справиться. На помощь подоспел Лобогрей. Кок и «заглазник» собрали натянутую дель в жгуты, закрепили эти жгуты тоненькими капроновыми шворками с внутренней стороны борта.
Митрофан Ильич отдышался и с благодарностью сказал мальчугану:
— Спасибо, что подсобил, Павлуша! Староват уж я. Силенка не та, что прежде была.
Павлик кивнул на мостик:
— А почему он не помогает? У него-то силища какая!
— Бригадир! — с иронией ответил старый рыбак. — Его дело обловить рыбу, а тянуть сетку — наша обязанность. Оно, конечно, ежели человек с совестью, — добавил кок, — не утерпит, сложа руки сидеть не будет. Егор Иванович в такие моменты с нами мотался. Угу.
Рыбаки продолжали подбирать натянутое полотно, подсушивая рыбу. Под тяжестью улова баркас накренился настолько, что в любую минуту мог зачерпнуть бортом воду.
— Хватит подсушивать! — крикнул Глыбин. — Как бы не перестарались! Вычерпывайте рыбу!
Рыбаки спрыгнули с площадки и выстроились шеренгой вдоль борта. Мыркин принес плетеную корзину, к ручкам которой были привязаны два прочных конца. Один конец оставался в руке радиста, а за другой ухватился механик Чернобров. Они встали на планшир и бросили корзину в шумную гущу скумбрии. Тягун притопил корзину шестом.
— Давай тяни!
Радист и механик подняли корзину на борт. Рыба хлынула на палубу сверкающей струей. Печерица отгребал ее хваткой под стену надстройки. Ему то и дело приходилось отплевываться, закрывать ладонью лицо от мелких брызг, тучей повисших в воздухе.
— Из-под ног отгребай! — прикрикнул на него Глыбин. — Топчешься! Так от рыбы один форшмак останется.
В это время со стороны открытого моря донесся тяжелый гул. Под самым солнцем сверкнула серебристая точка самолета.
Глыбин встревоженно оглядел морской простор, потом успокоенно усмехнулся:
— Пусть летит, горе-разведчик! Рыбешка, на счастье, спряталась на глубину.
Но иначе повел себя Мыркин. Он передал конец Ивану Ивановичу, соскочил на палубу и направился в радиорубку.
Глыбин встревоженно закричал ему сверху:
— Не включай рацию! Слышишь, Юра?
— Почему? — растерянно спросил радист.
Глыбин мигом очутился на палубе и преградил ему дорогу.
— На кой он тебе нужен? — мягко сказал он. — Не включай рацию. Понимаешь, этого делать не следует.
Мыркин кивнул на самолет:
— Разве не видишь, крыльями качает?
— Ну и пусть качает! Может, ему поиграть захотелось.
— Летчик на связь зовет. Я обязан ему ответить.
— ТЫ лучше о своем заработке болей, — вкрадчиво сказал Глыбин. — Сейчас никто не должен знать, что мы на рыбе. Понимаешь, набегут, как шакалы, все море взбудоражат. А так никто рыбу не пугает. Наловимся вдоволь, а потом можно и звон поднять.
— Меня же ругать будут!
— За что?
— За то, что утаил. Сами план…
— Не беспокойся, — перебил Глыбин и самодовольно изрек: — За перевыполнение плана не судят, а возносят!
Двухмоторный самолет-разведчик пролетел над самой мачтой «Альбатроса», оглушив всех могучим гулом моторов. Удалившись в сторону косы, он сделал крутой разворот над маяком. Потом пролетел еще раз, еще. Минут десять рокотал над головой. Наконец от него отделилась белая ракета, лопнула в воздухе, брызнув множеством огненных капель.
— Зовет, на связь зовет! — простонал радист, ища поддержки у товарищей, слышавших его разговор с Глыбиным. Но те выжидательно молчали, отводя глаза в сторону. Мыркин понял, что желание больше заработать заглушило у них все остальные чувства. Глыбин как раз и рассчитывал на это.
Мыркин страдальчески морщился, следя за самолетом нетерпеливыми глазами.
— Уже третью ракету бросает! — снова вскрикнул он.
— Пусть себе потешится! — с издевкой прогудел кэп-бриг.
Заручившись молчаливой поддержкой рыбаков, Глыбин решил, что теперь можно приструнить радиста. Он хмуро поглядел на него и строго сказал:
— А ты перестань сознательность свою показывать! Подумаешь! Жалею, что лампы из передатчика не выдернул!
Мыркин ахнул. Из-за надстройки вышел Лобогрей. Он услыхал последние слова Глыбина и шагнул к нему.
— Это, значит, твоя работа — с антенной? Мы тебе руки выдернем, если еще раз сунешься к рации! — гневно сказал рыбак. — Жулик ты! Нащупал в сознании людей слабую струнку и уцепился за нее: заработок! заработок! Это тебе так не пройдет!
