Георгий Кубанский - Тайна реки Семужьей (Художник Е. Селезнев)
Теперь он понял, что продвигается не столько к стене пропасти, сколько к бегущему где-то внизу потоку. Но и висеть без движения в рыхлой снежной массе было нельзя — спасения ждать неоткуда.
Все зависело только от собственной предприимчивости, ловкости.
Успокаивая себя тем, что на дне пропасти не может быть глубокой реки, Федя продолжал настойчиво пробиваться вперед, постепенно погружаясь все глубже и тревожно вслушиваясь в растущий гул потока. Очень мешали ему посох и особенно связывающий движения рюкзак. Но Федя и не подумал бросить их. В памяти его на всю жизнь остались слова отца…
Приехал тот домой в разгаре войны, после ранения. Подолгу беседовал он с шестилетним Федей. О чем мог рассказывать бывалый солдат сыну? О фронте, воинской жизни. Очень удивили тогда Федю слова отца: «Говорят: солдату в походе и иголка тяжела. Неправильно говорят. Без иголки солдату еще тяжелее. Как бы плохо ни пришлось нашему брату — он бережет не только шинель, лопатку, но и иголку…» Надолго запомнилась маленькому Феде последняя беседа с погибшим отцом…
Чтобы нащупать стену пропасти, Федя вытянул вперед посох. Бамбуковое древко ушло в рыхлую толщу и не встретило никакого препятствия. Федя понял, что барахтается на месте, постепенно опускаясь вместе с оседающим под ним снегом.
Неожиданно ноги его нащупали какую-то твердую опору. Юноша с облегчением встал на нее, сделал шаг… И вдруг под ним что-то звучно хрустнуло. Ноги провалились в пустоту.
Резко ударил в уши громкий шум потока. Чувствуя, что падает, Федя широко расставил руки. Одна из них скользнула по подвернувшемуся влажному камню. Ноги ударились о что-то твердое…
«Дно!» — мгновенно отметило сознание.
Радостное ощущение твердой почвы под нотами тут же сменилось острым беспокойством. Куда он попал? Откуда слышен гулкий рокот потока?
Федя осторожно пошарил руками в темноте. Пустота. Он поднял руки. Нащупал над головой неровный обледенелый свод.
…Если б друзья оказались сейчас рядом с Федей, напомнил бы он Володе, как тот посмеивался над его запасливостью.
«Ты, может, и фонарик с собой захватил? — приставал к нему в пути Володя. — Признайся. Захватил?»
«Захватил», — невозмутимо отвечал Федя.
«Солнцу не доверяешь? — продолжал с самым серьезным видом Володя. — И какому солнцу! Полярному! Оно тут круглые сутки светит. А ты… С электрическим фонариком. Самого Беликова перещеголял! Тот в солнечную погоду ходил в галошах и с зонтиком. А ты с фонариком — в полярный день!»…
Федя потоптался на месте, как бы проверяя, крепка ли земля под ним, и сбросил с плеч рюкзак. Нащупал в нем фонарик.
В густом мраке расплывчатый круг света показался сразу нестерпимо ярким, настолько ярким, что Федя невольно прищурился. Первое, что увидел он, — нависший над головой обледенелый потолок. Неровности его сверкали и переливались яркими бликами.
Он сделал несколько шагов. Светлый круг прыгнул с потолка на каменистое дно пропасти — голое, без единой былинки. Лишь на стене кое-где вспыхивали узорчатым серебром кружевные разводы лишайников. Где-то совсем близко глухо ворчал бурливый поток. Что это? Ручей, исток какой-то реки или просто бурная вешняя вода?
Федя осмотрелся и понял, что ледовый туннель в снегу пробили талые воды. Впрочем, сейчас его мало интересовало происхождение туннеля. Здесь можно было отдохнуть, подумать, как выбраться из ледового плена самому, помочь попавшим в беду товарищам и удравшему Петьке Жужукину. Мальчуган остался в тундре один, без еды, даже без плащ-палатки. Теперь-то ему одна дорога — домой, в поселок. Хорошо, что Федя догадался «забыть» на берегу Семужьей полбуханки хлеба. С ней мальчишка сможет добраться до поселка и сообщить там о захвате новоселов.
Освещая путь фонариком, Федя осторожно пробирался по неровному дну пропасти. Обледенелый потолок местами снижался так, что приходилось двигаться, сильно пригибаясь. Иногда дно пропасти расширялось настолько, что луч света не добирался до противоположной стены и таял в темноте серебристым туманным пятном. Провисший над головой обледенелый снег казался ненадежным, готовым обрушиться и раздавить затерявшегося в камнях одинокого путника. Зато стоило руслу углубиться или встретить на пути препятствие — обломок скалы или неожиданный крутой подъем — и ледяная крыша круто вздымалась вверх, превращаясь в купол с волнистыми наплывами, сверкающими, как в чудесном сказочном дворце.
Чем дальше, тем причудливее становились бесконечно разнообразные следы борьбы талых вод с могучим сугробом. С каким трудом пробивала себе вода путь в тундру! Она мяла снег, плавила, плющила, отжимала его в стороны. А если снежный завал был особенно велик, клокочущая вода поднималась все выше, выше, собиралась с силой, пока всей массой своей не сметала преграду и не прорывалась вперед…
Федя спешил, беспокойно прислушиваясь к глухому, низкому гулу потока. Отражаясь от причудливо выгнутых ледяных потолков и сводов и усиливаясь, он оглушал юношу. Порой Феде казалось, что чудовищной силы поток уже преследует его, вот-вот готов хлынуть и залить обледенелый туннель…
Несколько раз Федя выключал электрофонарик. Постояв некоторое время с закрытыми глазами, чтобы отвыкнуть от яркого луча, он внимательно осматривался. Ни малейшего просвета — ни впереди, ни наверху. Куда завел его ручей? Приходилось снова включать фонарик и, разрезая темноту тонким лучом, спешить вперед. Ручей мог бежать вниз и только вниз. Рано или поздно, но найдет же он себе выход из пропасти. Вместе с ним вырвется из снежного плена и Федя.
А усталость давала знать о себе все сильнее. Хотелось присесть на первый же камень, сбросить с плеч рюкзак, хоть ненадолго расправить затекшие от лямок плечи, даже привычный туристский посох казался сейчас невероятно тяжелым.
Ручей круто свернул направо. Федя поднял фонарик. Над головой он увидел уже не обледенелый потолок, а каменный. Давным-давно, тысячелетия назад сточные воды нашли себе выход в низину через пещеру. Веками трудилась здесь вода, непрерывно шлифовала крепкий камень. И сейчас стены, потолок и особенно дно пещеры блестели, словно отполированные умелыми руками мастеров.
Бурный поток заметно увеличился. Привольно разлился он по широкому руслу и оттеснил Федю к стене, усеянной холодно сверкающими каплями. Серые гранитные стены сплошной массой спускались на гладкий, зализанный водой базальт. Когда и где свернул поток из снежного туннеля в пещеру — Федя не заметил. Тревожило его другое: вода прибывала. Вернуться обратно нечего было и думать. Путь оставался один — вместе с потоком вниз и вниз.
Как ни убеждал себя Федя, что вода выведет его из западни, — тревога его росла с каждой минутой, с каждым новым шагом. Припомнилось прочитанное когда-то о подземных реках и озерах. Мог же ручей уйти под землю. А тогда…
Свет впереди появился неожиданно. Федя выключил фонарик и ускорил шаг. Еще несколько минут — и, запыхавшийся, радостный, он вышел в широкое устье пещеры. Ярко залитое солнцем, оно полого спускалось к выходу.
Остановил Федю глухой шум, доносившийся откуда-то снаружи.
Осторожно ступая по пологому скользкому базальту, Федя подошел поближе к выходу из пещеры и растерянно оперся на посох: поток вырывался из устья широким, сверкающим на солнце веером и, рассеиваясь в воздухе, падал на гладкую черную плиту.
Вместо выхода на свободу Федя попал в каменную ловушку, быть может, еще худшую, чем заснеженная пропасть. Из пропасти возможно было, пускай с трудом, рискуя головой, но выбраться наверх. Чтобы спуститься здесь, нужны были крылья. Даже подойти по отшлифованному водой наклонному дну к краю пещеры было невозможно. Острый наконечник посоха с неприятным скрежещущим звуком скользил по камню и не находил опоры. Камень, камень и камень! Сплошной, без единого излома или заметной вмятины.
А оправа, у самого выхода из пещеры, поддразнивала пленника курчавая северная березка. Зацепилась она за какой-то уступ, собравший за века чуточку земли. Десятилетиями рос скромный кустик, пока не превратился в деревцо. В поисках питания тонкие корешки его подобно стальным сверлам, буравили нетолстый пласт камня, пробираясь к соседней трещине, пониже, где годами скапливался тонкий слой земли. И так, пробираясь в каждую трещину, корни и корешки укрепляли деревцо на крохотном уступе. Постепенно разрастаясь, березка плотно прижалась ветвями к обрыву и уже поднялась больше чем на метр.
Одинокая березка, будто сторожившая выход из пещеры, напомнила Феде, с каким трудом рубил он для костра такие же маленькие и неправдоподобно крепкие деревца. Добраться бы до нее, такой близкой и вместе с тем недоступной! Неказистый узловатый ствол у основания был толщиной с руку. Он мог выдержать тяжесть человека. А корни? Корни не подведут!
