Златослава Каменкович - Тайна Высокого Замка
— Погодите, — вдруг останавливает коммерсант подошедших уже к двери мать и дочь, — мм-да-а, я поговорю с женой, возможно… Мм-да-а, очень возможно, моя жена согласится взять девочку к себе в горничные. У вашей дочери будет своя комната, понятно, соответствующий гардероб…
Вполне естественно, к сказанному он не добавляет, что молоденькие, хорошенькие горничные долго в этом доме не задерживаются.
Компаньон пана Стожевского, тот самый брюнет, с которым Петрику было суждено впервыё встретится в баре «Тибор», чтобы потом уже их пути скрещивались не один раз, является частым гостем Стожевского. Но даже пройдоха-кухарка пани Рузя и та не могла помыслить, что такой с виду благородный пан Войцек сманивает молодых горничных.
А всё происходит так: у пани Стожевской внезапно «пропадает» какая-нибудь драгоценность. Пани Ядвига закатывает истерику, крича на весь дом, что она немедленно вызовет полицию, если брошь или перстень, или низка жемчуга не будут ей немедленно возвращены наглой воровкой. Напрасно очередная несчастная жертва божится и клянётся, что она ни в чём не виновна. Кто её желает слушать?!
Ядвига Стожевская подходит к телефону, «чтобы позвать полицию». Перепуганная насмерть девушка бросается ей в ноги, умоляет пощадить, не делать этого.
Хорошо, пани Стожевская не такая уж жестокая. Пусть девка уезжает к себе в село, а паспорт ей туда пришлют по почте. Здесь, в городе, воровке не будет работы ни в одном доме!
И вот недалеко от виллы Стожевских несчастную девушку «случайно» встречает пан Казимеж Войцек. Разумеется, он в фаэтоне не один. С ним его «мать», роскошно одетая пани с добрым лицом, которую девушка до этого встречала в доме своих бывших хозяев.
О, пани с добрым лицом возмущена поведением Ядвиги Стожевской! Как можно выгнать такую честную, хорошую девушку! Пани с добрым лицом заверят «своего сына», что ноги её больше не будет у Стожевских!
Затем изгнаннице предлагается (о, это совсем не так важно, что у Вероники, Марты, Зоси или там Анели — нет при себе паспорта) поехать в Варшаву, Краков, но за последнее время чаще всего в Белосток. Девушке тут же пишется адрес и рекомендательная записка в один «весьма богатый, порядочный дом».
Нет, нет, зачем так благодарить? Разве не долг каждого католика помогать своему ближнему?..
Так обманутые жертвы, юные, чистые девушки, запутывались в расставленных сетях работорговцев двадцатого века, содержащих публичные дома под безобидными вывесками «казино» или «пансион».
Но как случилось, что Ядвига Стожевская, в жилах которой течёт кровь старинной шляхетской фамилии (чьи предки садились за один стол с королями!), как теперь часто напоминала она мужу, вдруг породнилась с бывшим торговцем старых поношенных вещей, впрочем, очень скоро ставшим владельцем одного из крупнейших комиссионных магазинов, а затем содержателем «пансионов» и «казино»?
После смерти жены кутила и развратник полковник Лисевич отдал свою единственную восьмилетнюю дочь Ядзю на воспитание тёте — сестре покойной жены, которая жила в Кракове.
Детство и юность Ядзи ничем не отличались от жизни всех богатых панночек, убеждённых, что весь мир создан для их удовольствия. И именно тогда, когда Ядвига Лисевич во всём блеске юности и красоты, окружённая (увы, как ей тогда казалось!) толпой влюблённых в неё до безумия богатых женихов, привередливо выбирала себе будущего мужа, стало известно, что полковник Лисевич просадил в карты всё, даже приданое дочери, и пустил себе пулю в лоб.
Вполне естественно, перед Ядвигой Лисевич сразу захлопнулись двери всех знатных домов, куда её так настоятельно прежде приглашали. «Влюблённые женихи», случайно встречаясь с панной Ядвигой на улице или в кондитерской, делали вид, что не замечают былую «принцессу балов». Но хуже всего было то, что некоторые подруги при её появлении в костёле демонстративно отворачивались, давая ясно понять, кто «она» и кто «они».
Ядвига покорно, без слёз выслушала тётку, решившую вместе с ксёндзом её судьбу: Ядвига должна навсегда укрыться от мирской суеты за высокими стёпами монастыря и молиться за спасение души её грешного отца.
Ядвига кротко опустила глаза и ушла в свою комнату.
А на другое утро, под предлогом пойти в костёл помолиться, Ядвига достала из копилки всё своё скромное сбережение, а заодно захватила драгоценную брошь — единственную память о покойной матери — и ушла, чтобы больше никогда не переступить порог тёткиного дома.
Вскоре Ядвига уже сидела в поезде, увозившем её в незнакомый, чужой Львов. Там она надеялась поступить хотя бы хористкой в городской театр, не рискуя встретиться с кем-нибудь из знакомых. Да и тёте никогда не придёт в голову искать её на сцене театра.
У Ядвиги был небольшой, но довольно приятный голос, вызывавший столько восторженных похвал на балах.
Во Львов беглянка приехала в дождливое, прохладное осеннее утро.
Прежде всего надо было найти какого-нибудь ростовщика, чтобы заложить брошь, а ещё лучше — продать.
На улице Легионов дождь загнал Ядвигу в роскошный комиссионный магазин, где она сразу уловила на себе восхищённый взгляд незнакомого пожилого человека с траурной повязкой на рукаве. Это и был пая Стожевский.
Знаток и ценитель драгоценностей, он поразился не столько редкостной агатовой брошью, сделанной в виде ананаса с лучащейся на его бугристой поверхности алмазной россыпью, сколько ослепительной красотой самой обладательницы этой броши.
Грациозная, черноглазая смуглянка, с чуть вздёрнутым надменным носиком и по-детски припухлым маленьким ртом, точно сошла с картины художника Буше.
— Панна непременно желает продать эту брошь?
— Да.
— И панне не жаль этой редкостной вещи?
— О, конечно, жаль.
— Тогда… зачем же продавать?
— Я пришла не на исповедь к вам, проше пана, — с гонором проговорила Ядвига. — Сколько пан может заплатить за эту брошь?
«Ей нужны деньги и она отлает эту вещь за любую цену, — смекнул Стожевский. — Но почему она пришла одна? И вообще, кто она?»
Стожевский с отеческим участием спросил:
— Сколько панне нужно денег?
— Оцените сами, это алмазы…
— Мм-да-а, но теперь наступили такие времена, что в моде скорее фальшивые алмазы.
— Моя мать не носила фальшивых…
— Бог мой, я нисколько не хотел вас обидеть, — поспешил заверить пан Стожевский. — Поверьте, если бы алмазы оказались даже имитацией, я купил бы у вас эту вещь… потому что панне нужны деньги. Не так ли?
— Благодарю вас, — удивлённо прошептала Ядвига.
— Осмелюсь спросить, панна приехала…
— Из Варшавы, — солгала Ядвига.
— О, Варшава! Я там много раз бывал. У меня там два собственных казино. Но, что с вами? — вдруг испуганно вскрикнул пан Стожевский, поддерживая внезапно побледневшую незнакомку. — Пан Цисик! Прошу, подайте сюда стакан воды…
Стожевский усадил Ядвигу в мягкое глубокое кресло и, грешным делом, подумал, что во всей этой истории с продажей броши кроется романтическая любовь с последствиями.
И коммерсант как-то сразу остыл к незнакомке, а принялся с жаром со всех сторон рассматривать драгоценную брошь.
Но бог мой! Стоило незнакомке снова взглянуть на Стожевского своими колдовскими глазами, и, точно огнём, его опалило непривычное радостное чувство.
— Я устала… голодна… — прошептала Ядвига, и слёзы задрожали на её густых длинных ресницах.
— Тогда немедленно завтракать. Надеюсь, вы не обидите меня…
Пан Стожевский, казалось, помолодел на тридцать лет. Он вызвал по телефону такси, хотя до ресторана «Жорж» было не больше одного квартала, и с шиком подкатил на машине к подъезду ресторана. Пан Стожевский помог Ядвиге выйти из такси, непривычно щедро расплатился с шофёром и повёл свою обворожительную даму в вестибюль, где перед ними в почтительном поклоне склонился швейцар.
После выпитого шампанского Ядвига поведала пану Стожевскому историю своей жизни.
Как известно, в бурю каждая гавань — спасение, и очень скоро сделка между красотой и деньгами состоялась. Ядвига Лисевич стала законной женой стареющего коммерсанта.
Два месяца спустя, когда пани Стожевская, разодетая по последней моде (коммерсант не скупился на её наряды), пришла в магазин, муж представил ей своего компаньона Казимежа Войцека, длительное время отсутствовавшего «по делам фирмы».
Дома коммерсант осторожно спросил жену, какое впечатление на неё произвёл их компаньон.
— Пустоват, — равнодушным тоном ответила Ядвига.
— Не правда ли, моя кошечка, Казимеж Войцек — красив?
— Разве красота мужчины может заполнить пустоту в его голове? — пожала плечами Ядвига. — Как ты можешь судьбу нашей фирмы…
— Насчёт пустоты — это опасная ошибка с твоей стороны, дитя моё, — бесцеремонно прервал жену коммерсант.
