Эдуард Успенский - Колобок идет по следу. Книга 2
Дир отказался:
— Девочка Люся. У нас сейчас очень трудное положение. Мы не можем увеличивать связи с городом. Вы видели, что делается возле добродушей и забывантов?
— Уважаемый дир, я много раз слышала про добродушии и забыванты. Но я так и не знаю, что это такое.
— Это такие устройства для снятия раздраженности и злости. Они висят незаметно на деревьях вокруг поселка. Мы же не обычный интернат.
И злые люди могут принести нам вред. Добродуши снимают агрессию с выходящего. А чтобы о нас поменьше рассказывали, вслед уходящим включаются забыванты.
— И на меня включается добродуш? — спросила Люся.
— На вас не включается. Вы без добродушей добрая. Поэтому вас и пригласили с нами сотрудничать. И очень многие люди добрые и веселые, как вы. Но все-таки еще есть… всякие там… Темнотюры…
Он прошелся по комнате.
— Против них мы и ставим добродуши. Но вот что получается. К этим добродушам потянулись плохие люди. Они успокаиваются под добродушами. От них уходит злоба на окружающий мир и ненависть. Им становится легче дышать, а нам-то не легче! Когда пойдете домой, девочка Люся, обратите внимание!
— Хорошо, — сказала Люся.
— Вот вам на всякий случай жахтрилевая обойма.
— В случае опасности достаньте одну косточку. И бросьте. Это сушеные жахты. На свету они мгновенно взрываются.
По дороге к станции Люся все время обращала внимание. Да, у некоторых деревьев кучками сидели на траве небритые личности. В основном мужчины.
Вид у них был не самый товарный. Иногда в городе таких людей милиционеры приводят на разгрузку вагонов или на подметание улиц. Народ коротко и весело называет их пятнадцатисуточниками. Они поглядывали вверх, на вершины деревьев. Так курортники на пляже улыбаются солнцу.
Люся подумала:
«Плохо, что у нас есть такие люди. Наверное, в стране у Мохнурки таких людей нет. Интересно, а где находится эта страна?»
В электричке она занималась.
Не успела Люся решить задачку по арифметике, как электричка протарахтела положенные до Москвы километры.
По дороге с вокзала Люся зашла в большую новую стеклянную аптеку на своей улице.
Аптека перед закрытием была пуста и загадочна. Казалось, когда уйдут последние посетители и закроются двери, здесь станут танцевать старинные красивые медицинские привидения.
— У вас есть эвкалиптовые листья? — спросила Люся у женщины-врача за прилавком.
— Есть, — ответила женщина. — Развесные и в пачках. Тут она заметила у Люси пакеты с красными крестами.
— Что это у тебя в руках? Неужели хендрики?
— Да, хендрики, — ответила Люся.
— И много тебе надо эвкалиптовых листьев?
— Много, — сказала девочка. — Чтобы целую неделю кормить эвкалиптового медведя.
— Хорошо, — сказала женщина. — Я тебе дам столько листьев, что ты сможешь кормить двух медведей в течение месяца. Только ты отдашь мне один хендрик.
— Я согласна, — сказала девочка-учительница.
— Тогда приходи послезавтра в это же время, — предложила женщина-аптекарь. — Я работаю во вторую смену. И пожалуйста, хендрик никому не отдавай. Хендрик — это очень редкое и дорогое лекарство.
Междуглавие шестое. РЮКЗАК ЭВКАЛИПТОВЫХ ЛИСТЬЕВ
Как это странно получается. Забот у Люси поприбавилось. А учиться она стала лучше. Не столько больше стала знать, как лучше соображать.
Она научилась брать учебник и смотреть на него без страха.
А когда она стала больше понимать, учиться ей стало больше нравиться. Кто бы мог подумать — Эмилия, завуч, оказывается, имеет потрясающую собаку, эрдельтерьера. И катается в парке на велосипеде. А собака бежит рядом и ни на кого не бросается.
А учитель Косолапов — не просто учитель, а кандидат исторических наук. Он с ректором в университете поссорился и перешел в школу к ребятам. Он говорит:
— Если мы не возьмемся серьезно за воспитание молодежи, у нас не только в университете, у нас в Госплане бестолковые люди окажутся. А люди, которые хорошо историю знают, не то что на работе, они в личной жизни не допустят ошибок. Столько у них отрицательных примеров перед глазами.
Во вторник Люся даже взяла Киселева на буксир. И Карину Мариношвили. Она стала с ними заниматься.
Во время учения Киселев все ее смешил.
— Я, — говорит, — математику учить не буду! Я решил стать эскимосом. А точнее, эскимосским охотником. Там, на севере, другая жизнь идет. Чем ближе к северному полюсу, тем меньше математики нужно и всяких знаний. Я уже научился сырое мясо есть.
Такой веселый муж попадется — наплачешься. А Карина сказала:
— Ты лучше грузчиком иди на холодильный комбинат. Там без всяких знаний ящики с тушенкой будешь таскать. И сырого мяса там тоже завались.
Люся заставляла эскимосского Киселева рисовать график роста поголовья оленей. Сначала их было х. Потом у всех олених, то есть х/2 стали рождаться иксики. По одному в день. Сколько оленей стало у неформального эскимосского пастуха Киселева-бельды к концу осеннего сезона?
И Киселев через оленей легко математику понимал. А Мариношвили через оленей ничего не схватывала.
Ей пришлось все через кофты объяснять и через пуговицы. На склад х ящиков с кофтами завезли. На каждой кофте х пуговиц. Сколько было всего кофт, если, когда их съела моль, 100 пуговиц осталось?
Через кофты и пуговицы задачи быстро до Карины доходили.
В это время папа с работы пришел.
Они с Киселевым стали в шахматы играть. И папа все приставал к Киселеву — какие проблемы сейчас волнуют молодежь десяти лет? А Киселев отвечал, что он не знает. Потому что он — молодежь одиннадцати лет. Люся у папы спросила:
— Папа, скажи, пожалуйста, если комиссии в одно место приезжают постоянно, это хорошо или плохо?
Папа оторвался от шахмат:
— Я не очень понял вопрос. Повтори, пожалуйста.
— Допустим, папа, за городом есть школа. Не совсем обычная, со звериным уклоном. В эту школу стали постоянно комиссии приезжать. Это хорошо или плохо? Что теперь будет?
— Трудно ответить сразу, — сказал папа. — Но опыт показывает, если комиссии стали приезжать, значит, что-то будет. Или эту школу начнут расширять и изучать, или быстро закроют.
— Почему так, папа?
— Потому что комиссии делают выводы. Выводы бывают или плохие, или хорошие. Если выводы хорошие, школу будут увеличивать, строить новые корпуса, усиливать звериный уклон. Если выводы будут плохие, школу тихонечко прикроют. И про звериный уклон забудут.
Папа у Люси сейчас умный. А в молодости такой же был, как Киселев. Тоже в эскимосские охотники готовился. И его мама, конечно, с ним намучилась.
Люся про себя твердо решила, что она сделает все возможное, чтобы интернат не закрыли.
Она позвонила Кире Тарасовой и позвала ее в аптеку менять хендрики на эвкалиптовые листья. Кира согласилась.
Женщина-продавец в белом халате ждала Люсю. Она позвала девочек в комнату за прилавком.
— Вот вам, девочки, листья, — показала она. — Забирайте их вместе с рюкзаком.
— А вот ваш хендрик.
Женщина взяла хендрик и спрятала в сейф с лекарствами.
— Вы донесете рюкзак?
— Донесем, — ответила Люся. — Нас двое.
Девочки надели рюкзак на Люсю и пошли. Кира шла сзади и поддерживала его.
— Ой как пахнет! — говорила Кира. — Не то что нос, глаза щиплет. Ты что, этими листьями будешь спекулировать?
— Не буду я спекулировать. Я буду ими австралийского медведя кормить.
— Можно я вместе с тобой кормить буду?
— Можно, конечно. В воскресенье поедем. Одной мне этот рюкзак не донести.
Дома они запрятали рюкзак в чулан. И закрыли его резиновым матрасом. Чтобы запах не щипал мамин и папин нос. В первый раз пес по имени Шах не спал на своей подстилке в чулане.
Глава шестая. КИРА ТАРАСОВА УЧИТЕЛЬНИЦА
В воскресенье рано утром из Москвы на электричке выехали две девочки с одним большим рюкзаком.
На вид это были девочки как девочки. А на самом деле это были две специалистки, две преподавательницы высокого класса. Одна — русского языка и поведения, другая — опытная неврунистка со стажем, с уклоном в сочинизм.
Преподавательницы не бегали, не скакали, не носились по всем вагонам, а важно обменивались мнениями и делились опытом преподавательской работы. (Люся твердо решила начать знакомить свой четвертый класс с меховыми интернатниками.) И на следующее воскресенье был назначен выезд всей передовой молодежи: Киселева, Спальникова, Трофимова, Кати Лушиной, Карины Мариношвили и др. — в сельскую местность для знакомства с подшефной школой. А школа эта была сельская с научно-фантастическим уклоном.
