Даниэль Дефо - Робинзон Крузо
3 мая. Захватил с собою пилу и попытался перепилить уцелевшие части кормы, но пришлось прекратить работу, так как начался прилив.
4 мая. Удил рыбу, но неудачно; все попадалась такая, которая не годится в пищу. Это мне надоело, и я хотел было уходить, но, закинув удочку в последний раз, поймал небольшого дельфина. Удочка у меня самодельная: лесу я смастерил из пеньки от старой веревки, а крючки сделал из проволоки, так как настоящих рыболовных крючков у меня нет. И все же на мою удочку ловилось иногда столько рыбы, что я мог есть ее досыта. Ел я рыбу в сушеном виде, провяливая ее на солнце.
5 мая. Работал на корабле. Подпилил бимс[16], отодрал от палубы три большие сосновые доски, связал их вместе и, дождавшись прилива, поплыл на плоту к берегу.
24 мая. Все еще работаю на корабле. Многие вещи в трюме были сдвинуты очень тесно, теперь я раздвинул их ломом, и с первым же приливом они всплыли наверх: несколько бочонков и два матросских сундука. К сожалению, их угнало в море, так как ветер дул с берега. Но сегодня ветер переменился, и волны выбросили на берег большой бочонок с остатками бразильской свинины, которая, впрочем, была несъедобна, так как в бочонок попало много соленой воды и песку.
16 июня. Нашел на берегу большую черепаху. Раньше я никогда не видал здесь черепах.
17 июня. Испек черепаху на угольях. Нашел в ней до шестидесяти яиц. Никогда в жизни я, кажется, не ел такого вкусного мяса! Неудивительно: до нынешнего дня моя мясная пища на острове состояла только из козлятины да птицы.
18 июня. С утра до вечера льет дождь, я не выхожу из дому. Весь день меня сильно знобит, хотя, насколько мне известно, в здешних местах не бывает холодных дождей.
19 июня. Все еще нездоровится: дрожу от холода, точно зимой.
20 июня. Всю ночь не сомкнул глаз: головная боль и лихорадка.
21 июня. Совсем худо! Боюсь расхвораться и потерять силы. Что тогда будет со мной?
22 июня. Сегодня мне стало как будто лучше, но не знаю, надолго ли.
24 июня. Гораздо лучше.
25 июня. Сильная лихорадка. Семь часов подряд меня бросало то в холод, то в жар. Кончилось испариной и полуобморочным состоянием.
26 июня. Мне легче. Так как у меня вышел весь запас мяса, я должен был пойти на охоту, хотя и чувствовал страшную слабость. Убил козу, с большим трудом дотащил ее до дому, испек кусочек на угольях и съел. Очень хотелось сварить супу, но у меня нет ни кастрюли, ни горшка.
27 июня. Опять лихорадка, такая сильная, что я весь день пролежал без еды и питья. Я умирал от жажды, но не мог встать и пойти за водой.
28 июня. Ночью томился от жажды, но ни в палатке, ни в пещере не было ни капли воды, и мне пришлось промучиться до утра. Только под утро удалось заснуть. Приготовил себе лекарство: табачную настойку и ром. Принял его, и меня стало тошнить. Но все же немного полегчало.
30 июня. Я чувствовал себя здоровым весь день. Не знобило. Выходил с ружьем, но ненадолго: побоялся заходить далеко. Пообедал черепашьими яйцами, которые съел с аппетитом.
Вечером повторил прием того же лекарства, которое помогло мне вчера.
И все же на другой день, 1 июля, мне опять стало худо: меня опять знобило, хотя на этот раз меньше, чем прежде.
С 3 июля моя лихорадка больше не повторялась. Но окончательно я оправился лишь через две-три недели…
Так прожил я десять месяцев на этом печальном острове. Мне было ясно, что никаких возможностей спастись у меня нет. Я был твердо уверен, что никогда до меня здесь не ступала нога человеческая.
Теперь, когда мое жилье было обнесено крепкой оградой, я решил тщательным образом исследовать остров, чтобы выяснить, нет ли на нем каких-нибудь новых животных и растений, которые могли бы оказаться полезными.
С 15 июля я начал осмотр. Прежде всего я направился к той маленькой бухте, где причаливал с моими плотами. В бухту впадал ручей. Пройдя мили две вверх по его течению, я убедился, что прилив туда не доходит, так как с этого места и выше вода в ручье оказалась пресной, прозрачной и чистой. Местами ручей пересох, так как в это время года здесь период бездождья.
Берега ручья были низкие: ручей протекал по красивым лугам. Кругом зеленели густые, высокие травы, а дальше, на склоне холма, рос в изобилии табак. Разлив не достигал до этого высокого места, и потому табак разросся здесь пышными всходами. Там были и другие растения, каких я раньше никогда не видал; возможно, что, если бы мне были известны их свойства, я мог бы извлечь из них немалую пользу.
Я искал кассаву[17], из корня которой индейцы, живущие в жарком климате, делают хлеб, но не нашел. Зато я видел великолепные экземпляры алоэ[18] и сахарного тростника. Но я не знал, можно ли приготовить какую-нибудь еду из алоэ, а сахарный тростник не годился для выделки сахара, так как рос в диком состоянии.
На другой день, 16-го, я снова побывал в тех местах и прошел немного дальше – туда, где кончались луга. Там я нашел много разных плодов. Больше всего было дынь. А по стволам деревьев вились виноградные лозы, и над головой висели роскошные спелые гроздья. Это открытие и удивило и обрадовало меня. Виноград оказался очень сладким. Я решил заготовить его впрок – высушить на солнце и, когда он превратится в изюм, хранить его у себя в кладовой: изюм так приятен на вкус и полезен для здоровья! Для этого я собрал возможно больше виноградных гроздьев и развесил их на деревьях.
В этот день я не вернулся домой ночевать – мне захотелось остаться в лесу. Опасаясь, что ночью на меня нападет какой-нибудь хищник, я, как и в первый день моего пребывания на острове, вскарабкался на дерево и провел там всю ночь.
Спал я хорошо, а наутро пустился в дальнейший путь. Я прошел еще мили четыре в прежнем направлении, на север. В конце пути я открыл новую прекрасную долину. На вершине одного из холмов брал свое начало студеный и быстрый ручей. Он пробивался к востоку.
Я пошел по долине. Справа и слева возвышались холмы. Все вокруг зеленело, цвело, благоухало. Мне казалось, что я в саду, возделанном руками человека. Каждый куст, каждое деревцо, каждый цветок были одеты в великолепный наряд. Кокосовые пальмы, апельсиновые и лимонные деревья росли здесь во множестве, но они были дикие, и лишь на некоторых были плоды. Я нарвал зеленых лимонов и потом пил воду с лимонным соком. Этот напиток очень меня освежал и был полезен моему здоровью.
Лишь через три дня я добрался до дому (так я буду теперь называть мою палатку и пещеру) и с восхищением вспоминал чудесную долину, открытую мной, представлял себе ее живописное местоположение, ее рощи, богатые плодовыми деревьями, думал о том, как хорошо она защищена от ветров, сколько в ней благодатной родниковой воды, и пришел к заключению, что то место, где я построил себе дом, было выбрано мною неудачно: это одно из худших мест на всем острове. А придя к такому заключению, я, естественно, начал мечтать, как бы мне переселиться туда, в цветущую зеленую долину, где такое изобилие плодов. Нужно было подыскать в этой долине подходящее место и оградить его от нападения хищников.
Эта мысль долго волновала меня: свежая зелень прекрасной долины так и манила к себе. Мечты о переселении доставляли мне великую радость. Но, когда я тщательно обсудил этот план, когда принял в расчет, что теперь из своей палатки я всегда вижу море и, следовательно, имею хоть маленькую надежду на благоприятную перемену в моей судьбе, я сказал себе, что мне ни в коем случае не следует переселяться в долину, со всех сторон закрытую холмами. Ведь может же так случиться, что волны занесут на этот остров другого горемыку, потерпевшего крушение в море, и, кто бы ни был этот несчастный, я буду рад ему, как лучшему другу. Конечно, мало было надежды на такую случайность, но укрыться среди гор и лесов, в глубине острова, вдали от моря, значило навеки заточить себя в этой тюрьме и до самой смерти забыть всякие мечты о свободе.
И все же я так полюбил мою долину, что провел там почти безвыходно весь конец июля и устроил себе там другое жилье. Я поставил в долине шалаш, огородил его наглухо крепким двойным частоколом выше человеческого роста, а промежутки между кольями заложил хворостом; входил же во двор и выходил со двора по приставной лестнице, как и в моем старом жилище. Таким образом, я и здесь мог не бояться нападения хищных зверей. Мне так нравилось в этих новых местах, что я проводил там порою по несколько суток; две-три ночи подряд я спал в шалаше, и мне дышалось гораздо привольнее.
