Диана Джонс - Волшебные одежды
— Это очень хорошо, что вы причалили, — сказал незнакомец. — По Красной реке плывет большой отряд варваров.
Поскольку те, кто плыл, были для него варварами, мы поняли, что он имеет в виду наших соотечественников. Правда, это ничего особо не меняло — опасность все равно сохранялась.
Мы переглянулись.
— Мы лучше подождем, пока они проплывут, — неуверненно произнесла Робин.
— Если хотите, вы можете подождать у меня в укрытии, — вежливо предложил этот варвар.
Нам эта идея не очень понравилась, но мы не хотели, чтобы он понял, что мы — его враги. Мы с Робин и Хэрном снова переглянулись. Утенок же посмотрел на варвара и улыбнулся.
— Спасибо большое, — сказал он.
Я пнула его в лодыжку, но он просто убрал ногу. И секунду спустя уже поднимался по тропинке. Робин тихонько запричитала, как истинная дама, и тоже выбралась из лодки.
Мы с Хэрном не знали, что же делать. Нам казалось, что лучше держаться вместе, — но тогда нам пришлось бы оставить Гулла. Мы попытались его поднять.
— Гулл, пойдем, — попросила я. — Мы идем в гости.
Хэрн тоже принялся подбадривать его, но Гулл не шевелился, а тащить его мы не могли.
Тут моего лица коснулись чьи-то влажные волосы, и от неожиданности я подскочила. Варвар опустился на колени рядом с лодкой, просунулся между нами и посмотрел на Гулла.
— Давно это с ним? — спросил он.
Хэрн посмотрел на меня.
— Пожалуй, с месяц.
Тут над нами нависла Робин.
— Сударь, вы знаете, что это с ним? — нетерпеливо спросила она. — Неужели вы можете нам помочь?
— Ну, кое-чем могу, — отозвался варвар. — Хотя, конечно, было бы лучше, если бы вы привезли его сюда пораньше.
Он встал, и лицо у него сделалось очень серьезное.
— Нам придется подождать, пока варвары не проплывут мимо, — сказал он.
Со склона ссыпался Утенок.
— Я видел вар!..
— Тихо! — прикрикнул на него незнакомец.
И мы услышали голоса и плеск множества весел. Я не видела этих людей, а они говорили все одновременно. Но я все-таки расслышала, как один из них сказал:
— Впереди все чисто. Этих дьяволов нету.
Судя по звукам, лодка была большая и тяжелая и двигалась быстро, благодаря течению и усилиям гребцов. Я подумала, что они, наверное, патрулируют — проверяют, не покажутся ли где варвары. Шум удалился в строну того места, где реки сливались, и стих вдали.
Когда они уплыли, наш варвар сказал.
— Меня зовут Танамил. Это означает «младший брат».
Я не было уверена, что нам стоит называть наши имена, — он ведь мог по ним догадаться, что мы не варвары. Но Робин, как истинная леди, вежливо представила нас всех.
— Это Хэрн, — сказала она, — и Танакви. Моего брата, который лежит в лодке, зовут Гулл. А это Утенок…
Танамил посмотрел на Утенка, который так и стоял на тропе.
— Утенок? — переспросил он. — Не Маллард?
Физиономия у Утенка сделалась почти того же оттенка, что и здешняя земля.
— Маллард, — сказал он. — Утенок — это домашнее прозвище.
Танамил кивнул и перевел взгляд на Робин.
— Я могу угадать ваше имя, — сказал он. — Вы — тоже птица. Яркая птица, птица знамения. Робин?
Робин тоже покраснела и кивнула. Она так смутилась, что совсем забыла, что ей полагается вести себя как настоящей леди.
— А откуда вы знаете?
Танамил рассмеялся. Смех у него был очень приятный — не могу не признать, — очень радостный и заразительный. Нам тоже захотелось смеяться.
— Я странствую в поисках знаний, — сказал он. Потом он взглянул на лежащего Гулла и посерьезнел. — И хорошо, что мы встретились. Он ушел очень далеко.
Мы тоже посмотрели на Гулла. Мы сперва подумали, что Танамил преувеличивает. А потом вдруг заметили, как сильно изменился Гулл за этот краткий промежуток времени. Он сделался еще более худым и бледным, чем всегда. Он лежал с закрытыми глазами, и дыхание его сделалось таким слабым, что его было почти не видать. Скулы выпирали из-под кожи. И вообще кожа так натянулась, что голова походила на череп.
Робин схватилась за руку Танамила. В обычных обстоятельствах она ни за что этого не сделала бы.
— Что с ним? Вы знаете?
Танакви по-прежнему смотрел на Гулла.
— Да, — сказал он. — Знаю. Они пытаются забрать его душу. Он долго и упорно сопротивлялся, но они побеждают.
Хэрна передернуло. Он разозлился. Он всегда злится, когда слышит что-нибудь в этом роде, но таким злым я его еще никогда не видела.
— Да неужто? — сказал он. — И кто же эти «они»? И где, по-вашему, они находятся?
Он так разозлился, что ему трудно было говорить.
Танамил не обиделся. Кажется, он понимал Хэрна.
— Тот, кто тянет сейчас вашего брата к себе — могущественный человек, и я почти ничего о нем не знаю, — сказал он. — Думаю, сейчас он находится у моря.
Тут Хэрн уже не нашелся, что сказать. И как-то резко перестал злиться.
— Гулл постоянно твердит, что ему нужно к морю, — сказала я.
— Значит, человек, который хочет его заполучить, действительно там, — сказал Танамил. — А теперь мне нужно приниматься за работу. Нам нужно спасти вашего брата, но так, чтобы этот могущественный человек ничего не заподозрил. Понимаете? — Он обвел нас взглядом, серьезным и сосредоточенным. — Если что-нибудь в моих действиях покажется вам странным, знайте: я стараюсь сделать как лучше. Вы не забудете об этом?
— Нет, — дружно отозвались мы — даже Хэрн, хотя я была совершенно уверена, что уж он-то станет возражать. Хотя Танамил был варваром, мы почему-то доверяли ему. Он так много знал!
Танамил сказал, чтобы мы вылезали из лодки и постояли пока в тростниках. Мы охотно подчинились. Гулл остался лежать на дне лодки. Танами присел на корточки у самого края воды и принялся копаться в земле голыми руками, потом зачерпнул полные пригоршни влажной красной земли. Мы озадаченно смотрели, как он сгрузил эту землю на тропу — повыше, там, где уже было сухо, — и начал месить, лепить и приглаживать. Время от времени он поглядывал на Гулла, а потом снова принимался лепить. Через некоторое время Хэрн начал посмартивать на него саркастически. А комок земли приобрел вид фигурки молодого человека — очень знакомой фигурки.
— Это же Гулл! — прошептал Утенок. — Вы только гляньте, до чего похоже!
Фигурка и вправду была очень похожа на Гулла. И сейчас, когда я тку эту историю, она стоит у меня перед глазами. Это был Гулл, как живой — только не такой худой, как тот, который лежал сейчас в лодке. Просто поразительно, как Танамил сумел так точно изобразить того Гулла, которого он никогда не знал, — того Гулла, который когда-то смеялся и хвастался тем, что он идет на войну, который плавал по Реке и радостно насвистывал, потому что считал, что жизнь хороша. Я еще помнила этого Гулла — хотя мне приходилось здорово напрячься, чтобы воскресить его в памяти, — но откуда его знал Танамил?
Когда фигурка была закончена, Танамил поудобнее уселся среди тростника и сказал:
— Вы можете присесть, если хотите.
Сел один лишь Хэрн. Остальные остались стоять, обеспокоенно глядя на происходящее. Танамил достал из-под накидки изящную красноватую свирель, сделанную из нескольких связанных вместе тростинок, и заиграл. После первых же нескольких нот Хэрн, который до этого с презрительным видом плел косички из тростника, зачарованно поднял голову. Это была печальная, плачущая мелодия, в которую каким-то образом вплетался отголосок смеха. Ноты скользили одна за другой, переплетались и плыли дальше. Утенок сидел, разинув рот. Робин словно впала в транс. Голос свирели звенел, словно колокольчик, и струился, словно вода. Мне чудилось, будто вдоль всей Реки просыпается весна, и деревья покрываются листвой — но в то же время это была грядущая весна, которой еще только предстояло одолеть печальную зиму. Мне хотелось, чтобы эта музыка никогда не заканчивалась, чтобы она струилась вечно, как сама Река.
Я посмотрела на красную фигурку Гулла, стоящую на тропе. Она порозовела, слегка съежилась, немного зашелушилась — и с каждым мгновением она становилась все тверже. Я готова была поклясться, что песня свирели выжимает воду из фигурки, и она словно высыхает и затвердевает с каждой нотой. Она становилась все розовее, меньше и тверже, и так продолжалось до тех пор, пока в ней, по всей видимости, не осталось ни капли влаги. Танамил все продолжал играть, глядя на фигурку. Он играл до тех пор, пока та не начала белеть. Тогда он завершил мелодию, да так плавно, что я сперва даже не поняла, что он уже умолк. Когда он перестал играть, вокруг не воцарилась тишина. С обоих сторон от нас плескались реки, и ветер шуршал в тростниках, и пели птицы на скалах. И все эти звуки словно впитали в себя музыку Танамила и сохранили ее.
А потом Робин громко охнула и вскрикнула:
