Елена Арсеньева - Большая книга ужасов 63 (сборник)
Гатика чуть слышно фыркнула. И я, кажется, знал почему! Оставалось только диву даваться, что ведьма ничего не заметила…
Дядя Вадя не мог срезать эту длинную прядь у мамы с головы, потому что у нее волосы короткие! Она давным-давно подстриглась! Он мог только вытащить эту прядку из шкатулки, которая стояла наверху на серванте.
Дядя Вадя часто у нас бывал. Он все наши секреты знал.
Да какая разница – срезал или в шкатулке взял?! Главное, что это были мамины волосы. И они обратились в змей и присосались ко мне. И если я буду сопротивляться, моя мама погибнет!
Я так и обмер! Стоял как памятник, боясь змей прогневить.
– Вот и хорошо, – сказала карга таким довольным голосом, как будто моя покорность была мечтой всей ее жизни. – А теперь, для верности, глотни, волчишка, забудущего зельица. Оно аккурат дошло!
Зачерпнула жуткого огненного варева и поднесла к моим губам.
От этого его духа у меня в голове как бы смерклось, и мне стало до такой степени все на свете безразлично – даже то, что «лягухи», конечно, разварились до мягкости и этот кипящий напиток, конечно, прожжет мои внутренности насквозь! – что я покорно глотнул.
Я не почувствовал ничего. Ни вкуса, ни жара, ни запаха. Безразличие сковало меня словно крепкими цепями, и все звуки доносились как бы издалека.
– Дай ему допить, – услышал я голос ведьмы. – Да покрепче черпак держи, не обрызгайся, иначе тебя же до костей опалит! А я пойду местечко ему приготовлю. Да поуютней!
Она захохотала, а потом до меня донеслось хлопанье крыльев. Значит, сова улетела.
Но и это было мне безразлично. Так же как и голос какой-то девчонки, которая сердито тормошила меня и твердила:
– Очнись! Да очнись же! О, вот засоня! Проснись, слышишь?! Если бабка тебя такого в лес уволочет – всё, погибнешь сразу! Проснись же! Нет, никак! Что же мне делать?! А, знаю! Знаю!
И тут мне показалось, что грудь мне что-то скребет. Сначала слегка, а потом все сильнее, и вот уже боль сделалась такой ужасной, что одолела мое оцепенение.
Я очнулся, опустил глаза – и даже взвыл от изумления, увидев, что на моей груди сидят несколько разноцветных маленьких кошечек – черная, серая, белая, рыжая, полосатая, пятнистая – и всеми своими лапками, во все свои когти скребут мне шерсть… да так, словно душу мне насквозь проскребают! Теперь я завывал уже от боли!
Однако то, как мне кошки душу скребли, не понравилось не только мне, но также и змеям, затаившимся в моей шерсти. Они вдруг сплошняком полезли наружу, падали на пол, норовя расползтись по углам, и настал миг, когда я почувствовал, что ни одной змейки-кровопийцы на мне не осталось.
Кошки тоже все с меня спрыгнули и принялись стремительно носиться по пещере, этих змеюк вылавливая. Потом собрались все вместе, разом перекувырнулись – и вот уже передо мной стоит Гатика, зажав в кулачке прядку маминых пепельных волос. Раз – и швырнула их в огонь!
Я снова взвыл тоскливо, а Гатика строго сказала:
– Еще хорошо, что этот человек взял волосы состриженные, а не сам срезал их с головы твоей матушки! Тогда не удалось бы мне их выскрести из твоей души. А теперь слушай. Если бабка заметит, что я змей повытаскала и зелья тебе не дала, она и тебя, и меня прикончит. Ты должен вести себя так, чтобы она ни о чем не догадалась! Когда она появится, сразу ляг наземь и лежи, будто спать хочешь неодолимо. И не противься, когда в лес потащит. А уж когда она уйдет, попытайся как-нибудь удрать. Ищи грань лесную – она с тем оврагом смыкается, откуда тебя сова унесла.
– Не пойму, – пробормотал я. – Ты меня в овраг привела, этой старой карге отдала, а теперь спасаешь?
Ох, как она голову строптиво вскинула! Ох, как ее глазищи засверкали!
– Я тебя привела?! – взвизгнула заносчиво. – Да ведь ты сам за мной тащился как пришитый! Я, конечно, боялась бабку ослушаться, поэтому заманивала тебя, но все-таки потихоньку предупреждала – беги, мол, отсюда! Я же говорила тебе: отстань, пошел вон! Было дело?
– Ну, было, – согласился я.
– Чего не отстал, спрашивается? Ну вот можешь ты объяснить? Можешь мне сказать?!
Объяснить я мог. Сказать ей – нет…
– А тебя почему Гатикой зовут? – спросил я вместо ответа.
Она аж покраснела от злости!
– Да ведь я кошка! Потому и зовусь так на колдовских языках![5] Как меня должны еще звать?!
«Шамаханская царица», – чуть не брякнул я, но прикусил язык.
Девчонкам такое говорить нельзя! Больно много о себе воображать начинают!
Да Гатика и не ждала ответа:
– Хватит болтать! Слышу, бабка летит! Быстренько прикинься спящим, да не забудь так себя вести, как я велела, а не то и себя, и меня погубишь!
«Я тебя еще увижу?» – чуть не спросил я.
На счастье, не успел – в пещеру влетела сова.
Vieille chouette!
Старая карга, короче.
Я едва успел свалиться наземь и принять самый идиотский и самый сонный вид, на какой только был способен.
– Готов, – довольнехонько проухала сова. – Ну, на место!
Зазвенела цепь, которую с меня снимали, потом в мой загривок вцепились когти – и я почувствовал, что меня куда-то волокут.
– А я посплю… – мяукнула Гатика вслед. И сладко зевнула.
Сова волокла меня как мешок, а я мог думать только об одном: верю я Гатике или нет, плохая она или хорошая. С одной стороны – ведьмина внучка и хотела ребят оборотнями сделать. С другой – меня сначала прочь гнала, чтобы я в беду не влип, а потом выдрала из меня змей, когда на душе у меня кошки скребли.
И я вдруг понял, что «плохая», «хорошая» – эти слова, тусклые и однозначные, как будто бы картонные, остались в прошлой моей жизни, а теперь я попал в жизнь другую, где все куда сложней.
Вот я кто? Человек? Зверь? Нет, что-то среднее – оборотень. Так и Гатика. Внучка ведьмы, кошка, которая творит по приказу этой карги зло, но в то же время – девочка, Шамаханская царица, и она пытается меня спасти!
Что-то среднее…
Эти мысли настолько меня отвлекли, что я висел в когтях совы как мешок – и вдруг ударился о землю так резко и больно, что обязательно взвыл бы, если б не вспомнил, что полусонному и одуревшему пленнику, какого я обещал изображать, вообще должно быть все по барабану.
И промолчал, и плюхнулся плашмя – и услышал насмешливое совиное уханье:
– Ну, прощай, оборотень! Может, до утра доживешь…
Потом до меня донесся шелест крыльев. Шелест становился тише и тише. Я кое-как перевел дух и открыл сначала один глаз, потом второй.
Было темно. То есть я знал, что должно быть темно: вечер, звезды, луна, все такое, – но я все видел реально, как днем. Отчетливо видел кусты и деревья, которые столпились вокруг меня; истоптанную до земли траву, следы, которые оставили мои лапы…
Я посмотрел на эти следы, потряс головой, зажмурился, потому что глазам не поверил, опять их открыл – и снова не поверил. И принялся разглядывать свои следы.
Вот я, типа, не то волк, не то человек. То есть следы должен оставить или волчьи, или человечьи. Логично? Логично! Тогда с какого перепугу я оставлял вокруг себя какие-то перекрестные палочки?!
Да ведь это куриные следы… Я такие в деревне у бабушки видел. Но их оставляли куры или петухи. А я кто?!
Я тяжко вздохнул. До меня дошло, что быть оборотнем – это какая-то очень сложная штука. Гораздо сложнее того, что показывают в кино, скажем в «Гарри Поттере» или «Ван Хельсинге»!
Вот я, к примеру, почему стал оборотнем? Ну почему?!
Как это там сова говорила? Если есть в тебе волчья кровь, рано или поздно обернешься.
А может, потому, что моя фамилия Волков? Может, когда-то кто-то из моих предков и правда волком был?
Полный бред!
Нет! Ведьма же сказала, что меня сделали оборотнем. Кто? Дядя Вадя? Нет, он действовал по чьему-то приказу. Кто-то заставил его принести моим родителям оленье мясо… Кто это был? Зачем ему нужно, чтобы я стал оборотнем? Да неужели я никогда ничего не пойму в этой истории?!
Я с размаху стукнул лапой по земле – типа, как будто кулаком шарахнул – и снова увидел куриный след.
Да, куриный, хоть тресни!
Наверное, я такие следы оставляю, потому что ни волк, ни пес, ни человек. Потому что оборотень…
И вдруг заметил неподалеку другой след: внизу треугольник стопы, а над ним четыре отпечатка как бы пальцев с когтями.
Небось такие следы каждый видел! Их собаки небось в каждом дворе оставляют, ну в песочницах, к примеру, на мокрой земле…
И все же этот след был немного другой. Как бы в кулак собранный. Беспокойный! Яростный!
Сам не знаю почему, я сразу понял – это волчий след!
Его кто оставил?
Не я… кто-то другой…
Не тот ли, кто смотрит на меня из чащи? Не тот ли, кто ко мне подкрадывается сейчас?!
Нет, уже не подкрадывается! Ко мне кто-то бежит, громко топая и… крича?! Это люди?!.
* * *Когда Пашка с Сашкой и Валя с Людой, невероятно довольные и веселые, вернулись из парка и вошли во двор, они увидели какого-то старикана.
В общем-то, они его и раньше встречали. Он жил в одном подъезде с Дохлым Тунцом.
