Джеймс Крюс - Мой прадедушка, герои и я
Когда Пепе, под восхищенные крики зрителей, вновь бросился на шею этому высокому широкоплечему человеку, капитан сказал ему так тихо, что никто больше его не услышал:
— В трюме вода. Матросы откачивают ее насосом. Не знаю, сколько мы еще продержимся. А вы сколько продержитесь?
Измученного и обессилевшего Пепе эта весть поразила больше, чем ожидал капитан.
— Не знаю, сколько я еще продержусь, капитан, — пробормотал Пепе, и уголки его ярко-красных губ опустились вниз.
Клоунская маска Пепе четко отразила его усталость и отчаяние. Зрители, до этой минуты веселившиеся вовсю, вдруг испугались. Пепе без слов сообщил пассажирам дурное известие.
Однако, заметив, что зрителям передалось его потрясение, он сразу нашел выход. На лице его в ту же секунду появилась плаксивая, обиженная гримаса. Уцепившись одной рукой за шею капитана и повиснув на ней, как обезьяна, он громко заревел, обращаясь к публике:
— Он меня не лю-ю-бит!
И, оторвавшись от капитана, он исполнил номер со всхлипами, который обычно проходил с не меньшим успехом, чем его коронный номер со скрипочкой. Исполняя его, он все снова запевал песенку о покинутой невесте моряка, но так ни разу и не допел ее до конца из-за душивших его рыданий и всхлипываний.
Даже сейчас, когда корабль швыряло то вверх и вниз, то из стороны в сторону, здесь, в поднимающемся и накреняющемся салоне, «покинутая невеста моряка» имела полный успех. Пассажиры хохотали до слез.
Никто не замечал, что слёзы, медленно катившиеся по щекам клоуна, — это слезы усталости и отчаяния. Слезы бедной, покинутой невесты, так потешавшие публику, были солоны и горячи, как бывают только настоящие слезы. Силы Пепе были на исходе.
Но старый клоун обладал удивительной выдержкой и хорошо знал зрителей. Он знал, что после раскатов смеха надо дать для разрядки номер с лёгкой улыбкой, что-нибудь задушевное, милое, успокаивающее. На такой номер Пепе был еще способен. Он подпрыгнул, вытащил из люстры свою скрипочку и извлёк из нее несколько высоких звуков — самое начало мелодии. Словно маленькие голуби затрепетали на ветру.
И вот он снова овладел публикой. Почти на целый час приковал он ее внимание к своей крошечной скрипке.
А за этот час — пока клоун играл на скрипке, то певуче и нежно, то бурно и страстно, пока половина экипажа, тяжело дыша, откачивала воду насосом — решилась судьба корабля: шторм постепенно начал стихать, а с острова Тенерифа подошел катер спасательной службы, услышавший сигнал бедствия, переданный судовым телеграфом. Хотя море продолжало бушевать, катеру удалось пришвартоваться к правому борту корабля.
Пепе как раз дошел до самой вершины своего виртуозного номера, когда в салоне вновь появился капитан. Он хотел, видно, сделать какое-то сообщение, но, увидев, как зрители поглощены представлением и с каким вниманием слушают они клоуна, извлекающего неистовые звуки из крошечной скрипочки, остановился в дверях. Штурман, держа руку на кобуре револьвера, протиснулся было в салон вслед за капитаном, но тот оттеснил его плечом назад в коридор.
Только когда Пепе, закончив концерт звучным аккордом, поклонился публике, а пассажиры захлопали и закричали «браво!», капитан подошел к клоуну и сказал ему на ухо:
— Подошел спасательный катер!
Уголки губ Пепе поднялись вверх, ярко накрашенный рот растянулся чуть ли не до ушей… и вдруг руки его повисли как плети, скрипочка и смычок полетели на ковер, и он, потеряв сознание, рухнул на пол у ног капитана. Большой красный рот на белом лице клоуна всё ещё продолжал улыбаться.
Только теперь пассажиры заволновались. Одни закричали, другие старались подняться на ноги. Штурман с решительным видом вошел в салон, чтобы в случае надобности навести порядок с помощью строжайших мер. Но капитан заявил ему, что теперь уже нет никаких оснований для паники. Шторм стихает, спасательный катер пришвартовался.
Спокойно, почти весело, капитан обратился к пассажирам:
— Оставайтесь все на своих местах! Нашего друга Пепе сразила добрая весть!
Он поднял на руки потерявшего сознание клоуна и передал его двум матросам и продолжал:
— Наш корабль, уважаемые дамы и господа, не может при таком сильном волнении войти в гавань. Поэтому с Тенерифа прибыл катер, который всех вас переправит на берег. Прошу пассажиров от первой до пятнадцатой каюты приготовиться к первому рейсу.
Без особых волнений и приключений все пассажиры корабля, а затем и команда были доставлены на берег. На следующее утро — море было спокойно, а на небе светило солнце — буксир подтащил корабль, потерпевший аварию, в гавань. Там выяснилось, что какой-то тяжелый предмет, пригнанный волнами, — скорее всего большое бревно, — ударив в корму корабля, не только отколол лопасть гребного винта, но и перебил тяги руля.
Лишь в тот день, когда корабль был отбуксирован в гавань, пассажиры узнали, в какой опасности они находились. Они прочли об этом в той же самой газете, в которой было помещено объявление о вечернем цирковом представлении с участием знаменитого клоуна Пепе.
Нечего и говорить о том, что цирк в этот вечер был полон народу. Все пассажиры корабля, разумеется, тоже находились среди публики, приветствовавшей Пепе громкими аплодисментами и криками «браво!». И только теперь их охватил ужас, когда Пепе, размалёванный, как и положено клоуну, в широченных штанах, развевающемся балахоне и огромных белых перчатках, появился на арене и заиграл на крошечной скрипочке… Словно маленькие голуби затрепетали на ветру и полетели под купол цирка.
Прадедушка свернул обои в рулон, а я вздохнул с облегчением, но, как видно, слишком уж громко, потому что Старый удивленно спросил:
— Ты что это так пыхтишь?
— Очень захватывающая история, прадедушка, — ответил я. — А вообще-то она совсем не веселая.
— Это я тебе сразу сказал, Малый! Я собирался написать забавную историю про профессионального весельчака, а у меня получилось чуть ли не героическое сказание.
— А чем все-таки Пепе герой, прадедушка? Я вижу, что он герой, а почему — объяснить не могу.
— По-моему, Малый, тут многое сочетается. И мужество решиться на это представление в такую минуту. И выдержка — ведь он продолжал веселить публику и тогда, когда положение казалось безнадежным. И упорство, несмотря на страшную усталость. Собственно говоря, Пепе совершил чудо — он не только удержал пассажиров от паники, которая нередко приводит к необдуманным действиям и даже к гибели, но еще и заставил их смеяться. Он был не только клоуном, Малый, но и врачом и волшебником — он спасал смехом. Он был героем под маской клоуна.
Прадедушка на минутку задумался и, улыбнувшись, добавил:
— Он даже был, если хочешь знать, героем труда.
— Как так, прадедушка?
Он так хорошо работал, что отвлек пассажиров от опасности, грозившей их жизни… Знаешь, похоже, что нас сейчас позовут ужинать… А я и проголодаться-то не успел!
Я взглянул на часы и сказал, что нам вполне еще хватит времени сочинить целых два «обойных» стихотворения — каждый по одному!
— Прекрасно, — согласился прадедушка, — приступим. Давай-ка теперь напишем о таком — как бы это сказать? — задорном мужестве при самых отчаянных обстоятельствах, или, как говорят, о юморе висельника. Ведь часто это юмор героический.
— Чур, я сочиняю про разбойника! Песню разбойника-висельника! — поспешно сказал я.
— Только вот герой ли разбойник? Это еще вопрос, Малый. Ну что ж, попробуй, не возражаю! А я придумаю совсем другую песню.
Я отправился за новым рулоном обоев и тут сделал одно открытие: кто-то рылся в наших рулонах. Мы принялись писать — сразу с двух сторон.
Мы строчили, не отрывая карандаша от бумаги, — оба мы были сегодня в ударе. Не оттого ли, что утром к прадедушке приходил доктор и, когда он ушел, стало как-то легче на душе?
Прадедушка, к моей радости, опять уступил мне очередь, и я голосом балаганного зазывалы стал громко читать, держа в руках развернутый рулон:
Песня разбойника с петлей на шее
Сюда, сюда! Вали, народ, толпою!
Сияет солнце! Всем бесплатный вход!
Меня, неукротимого в разбое,
Сегодня поведут на эшафот.
Пред всем народом, на глазах господ
Казнят разбойника. Ну что ж, он казни ждет!
Со мною процветали по дорогам
Разбой, убийство, кража и грабеж.
На совести грехов ужасных много —
Свершился суд. От кары не уйдешь.
Пред всем народом, на глазах господ
Разбойник, в петлю лезь! Ну что ж, он петли ждет!
Иной, быть может, мною обворован.
Сочтёмся же, пришёл расплаты час.
Верёвку вы сулили мне в обнову?
Так вот она! Вкруг шеи обвилась.
Пред всем народом, на глазах господ
Отмстят разбойнику. Ну что ж, он мести ждет!
Прощай навек, разбойничья свобода,
Прощай навек, веселое житье.
В последний раз пред всем честным народом
Я покажу бесстрашие свое.
Пред всем народом, на глазах господ
Умрёт разбойник. Гордо он умрет!
Последнее четверостишие я проорал на весь чердак диким и гордым разбойничьим голосом.
