Юрий Сотник - Рассказы
– Так. Идите!
Мальчики направились к двери, но через два шага Олег остановился и обернулся к дежурному:
– Скажите, пожалуйста, а что нам теперь будет?
– Там увидим. Идите, пока целы.
Милиционер, стоявший в дверях, пропуская ребят, легонько щелкнул Гришу по макушке.
Очутившись на тротуаре, мальчики бросились бежать, словно боясь, что лейтенант сейчас выскочит и погонится за ними. Когда же свернули в ближайший переулок, Олег вдруг остановился, сунул руки в карманы брюк и прислонился спиной к стене дома.
– Дураки, дураки и дураки! – сказал он медленно и негромко.
– Кто... дураки?
– Мы с тобой дураки: зачем мы правдашние адреса дали? Ведь никто не проверял.
Гриша в ответ на это только вздохнул.
Одиннадцать дней Гриша ждал, что его родителей вызовут в милицию. На двенадцатый день, когда он был в школе, раздался звонок. Бабушка открыла дверь и увидела стройного лейтенанта в милицейской форме.
– Виноват! Здесь живет Гриша Уточкин?
– Зде-е-есь, – протянула бабушка упавшим голосом.
– Дома он?
– Не-е-ту... В школе!..
– Разрешите на минуту!..
Бабушка посторонилась, пропуская лейтенанта в переднюю, и тут только заметила, что лейтенант ведет на поводке щенка-овчарку с острой мордой, торчащими ушами и высокими толстыми лапами.
– Вот, передайте ему, пожалуйста, – сказал лейтенант, вкладывая конец поводка в бабушкину – руку. – На ошейнике монограмма есть. И скажите, что привет им обоим от лейтенанта Самойленко.
Лейтенант приложил руку к козырьку и удалился.
Бабушка выпустила из рук поводок и долго стояла, уперев руки в бока, глядя на щенка, который расхаживал по передней, потягивая носом. Потом она сходила в комнату, надела очки и, вернувшись в переднюю, присела на корточки.
– Ну-ка, ты! Как тебя?.. Поди сюда! – сказала она, чмокнув губами.
Щенок подошел к ней, виляя хвостом и улыбаясь. Придерживая его за спину, бабушка нашла на ошейнике металлическую пластинку. На ней было выгравировано:
"Грише Уточкину и Олегу Волошину от работников 3-го отделения милиции".
– Ишь ты!.. – прошептала бабушка.
ИССЛЕДОВАТЕЛИ
Как-то раз, еще будучи студентом-практикантом, я присутствовал на уроке Николая Николаевича.
Николай Николаевич стоял, вытянувшись перед классом, чуть приподняв седую бородку клинышком. Белая, вся в вихрах и завитушках шевелюра его резко выделялась на фоне классной доски, а черная суконная блуза-"толстовка" почти сливалась с ней. В правой руке он держал раскрытую книгу, в левой – пенсне на черной тесемочке. Не глядя в книгу, чуть помахивая пенсне, он взволнованно читал:
Погиб поэт! – невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Сидя на самой задней парте, я видел перед собой тридцать шесть затылков и по ним мог судить о том, с каким вниманием слушают ребята Николая Николаевича. Темные и белобрысые, с косами и без кос – все затылки держались на слегка вытянутых шеях и были совершенно неподвижны.
Но вдруг два затылка – один рыжий, другой черный – оживленно задвигались. Двое мальчишек, сидевших на одной парте, принялись указывать друг другу куда-то под потолок и громко шептаться.
Николай Николаевич укоризненно взглянул на ребят. Те угомонились, но ненадолго. Вскоре рыжий поднял маленький грязный кулак и кому-то им погрозил.
Несколько учеников возмущенно взглянули на рыжего. Николай Николаевич нервно дернул бородкой в его сторону.
– Анатолий, голубчик! Если тебе неинтересно, можешь выйти из класса, но другим слушать, пожалуйста, не мешай, – сказал он сдержанно и продолжал чтение.
Дойдя до второй части стихотворения, Николай Николаевич понизил голос. Гневно поглядывая на класс, он стал читать медленно и тяжело:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
– Хи-хи! – раздалось в классе. Николай Николаевич захлопнул книгу.
– Я не могу... – заговорил он подрагивающим голосом. – Я не могу продолжать урок при таком отношении к творчеству Михаила Юрьевича. Я убедительно прошу Анатолия выйти из класса и не мешать коллективу работать.
Рыжий мальчишка сидел за своей партой не шевелясь.
– Толька, выйди!.. Слышишь? Выходи, Толька! – закричало несколько голосов.
Толька вздохнул на весь класс и направился к двери.
– Виноват! Минутку! – проговорил Николай Николаевич. – Подойди, пожалуйста, сюда.
Мальчишка повернулся и подошел к учителю. Маленькое лицо его было светло-малинового цвета, на нем такие же рыжие, как волосы, поблескивали веснушки, и из этого пестрого окружения тоскливо смотрели небольшие голубые глаза.
Николай Николаевич осторожно приподнял кончик красного галстука, висевшего на шее у Анатолия.
– Что это такое? – спросил он.
– Галстук, – тихо сказал мальчишка.
– Какой галстук?
– Пионерский.
Мальчишка не проговорил, а прохрипел это, но все в классе услышали его.
Николай Николаевич серьезно посмотрел на класс:
– Обращаю внимание товарищей пионеров на это явление. Анатолия прошу подождать меня возле учительской.
Николай Николаевич умолк и протянул руку с пенсне по направлению к двери. Мальчишка с напряженной физиономией вышел из класса.
– Безобразие! До чего разболтались! – пробормотал Николай Николаевич, снова раскрывая книгу.
Но в это время сдержанно засмеялся один ученик, потом другой, третий, и через несколько секунд уже громко хохотал весь класс. Все смотрели туда, куда только что глядел пострадавший Анатолий.
Посмотрел туда и Николай Николаевич. Посмотрел и я.
На стене, под самым потолком, была вентиляционная отдушина, прикрытая железной решеткой величиной с тетрадь. И за этой решеткой виднелось человеческое лицо. Николай Николаевич сразу притих. Мягкими шажками он сошел с кафедры и стал напротив решетки, заложив руки за спину.
– Эт-то что такое? – проговорил он очень тихо. В коридоре раздался звонок. Учебный день кончился, но в классе царила такая же тишина, как и в начале урока. Физиономия за решеткой быстро уплыла в темноту. Николай Николаевич почти выбежал из класса. Я бросился за ним.
Мы разыскали дворника, узнали от него, что попасть в вентиляционную систему здания можно только через котельную, и вместе с ним спустились в подвальный этаж. Дверь котельной оказалась запертой. Николай Николаевич шепотом спросил дворника:
– Матвей Иванович, могу я узнать, как они сюда попали?
– Стало быть, через окно, – ответил тот, ковыряя ключом в замке.
Вошли в котельную. Там было прохладно, пахло сажей. Слева, высоко от пола, светились два окна с покатыми подоконниками, справа стояли два бездействующих (был май), коричневых от ржавчины котла. В конце помещения кирпичная стена имела выступ, похожий на огромную голландскую печь. Внизу на выступе имелась металлическая дверка, тоже похожая на печную, но только гораздо больших размеров. Дворник молча указал нам на нее.
– Николай Николаевич... – начал было я.
– Тшшш!
Мы услышали шорох, и все трое тихонько спрятались за котел. Послышалось два приглушенных голоса:
– Ну, чего ты там застрял?
– Погоди! Я за что-то зацепился.
Железная дверца приоткрылась, и из нее выполз худенький мальчишка лет двенадцати, с тонкой, очень серьезной физиономией и давно не стриженными волосами, серыми от осевшей на них пыли. Следом за ним появился другой мальчишка, толстый, круглоголовый. Он выглядел примерно на год младше первого.
Оба они принялись хлопать ладонями друг друга по бокам, по спине, и пыль, поднявшаяся от их костюмов, образовала целое облако.
– Знаешь, меня Николай Николаевич, наверно, узнал, – сказал толстый мальчишка. – Я заглянул к нему в класс, а он как увидит да ка-ак закричит: "Это что та..."
Николай Николаевич, стоявший согнувшись за котлом, молча выпрямился. Выпрямились и мы с дворником. У обоих мальчишек челюсти отвисли от ужаса.
Заложив руки за спину, учитель приблизился к ним.
– Итак, что вы делали, позвольте узнать? – ровным голосом спросил он.
Мальчишки молчали. Толстый рассеянно смотрел на кирпичную стену подвала, тонкий шевелил носком ботинка валявшийся на полу кусочек кокса.
– Ну-с! Я жду!
Толстый поднял на Николая Николаевича полные грусти выпуклые глаза и, снова опустив их, прошептал:
– Исследовали...
– Просто лазили, – тихо поправил его товарищ.
– И для этого сбежали с урока? "Исследователи" молчали.
– Блестяще! – сказал Николай Николаевич. – А знаете ли, дорогие, как можно назвать ваш поступок? Растратой государственных средств! Да, да! Самой настоящей растратой государственных средств. Государство тратит огромные деньги, чтобы дать вам образование, чтобы сделать из вас людей, а вы что делаете во время занятий? И сами не учитесь и мешаете другим! Как это можно назвать?
![Юрий Сотник - «Архимед» Вовки Грушина [Издание 1947 г.]](/uploads/posts/books/208755/208755.jpg)