Юрий Иванов - Сестра морского льва
Алька добыла еще несколько штук. Удары ее были сильными, точными. Ни одного лишнего движения, ни одного промаха. Волкову было приятно глядеть на ее горящие глаза и растрепанные волосы, которые она нетерпеливо откидывала на спину, и ему самому очень хотелось поохотиться на рыб.
— Дай и мне, — попросил он. — Алька, ну дай хоть одну поймать.
— Сейчас... Сейчас, — обещала девочка, но сама не выпускала острогу из рук. Пот мелкими росинками выступил на ее лице, ей было жарко, она то и дело, наклонив голову, дула себе в расстегнутый ворот ковбойки.
Уже пять рыбин лежали в траве, когда она, наконец-то бросив острогу в траву, встала на колени и, прижавшись лицом к воде, начала жадно пить. Волосы ее мокли в воде, но она не обращала внимания. Волков тоже пил, поглядывая на девочку. Напившись, она села, наклонила лицо, вытерла его подолом платья и сказала:
— А вот один ученый сказал: такой вкусной водички...
— Нет во всем свете? — продолжил Волков, хватая острогу. — А ну!
— Острогу не затупите, — строго предупредила его Алька. — Не промажьте. Ну вот же рыбина. Берите ее!
Наконечник скользнул в воду, и Волков сосредоточился, следя за подплывающей рыбой, прицелился. Удар! Наконечник, подняв облачко легкой мути, вонзился в дно, а рыба стремительными зигзагами ринулась прочь. Волков покосился на девочку, но та отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила. Торопясь исправить ошибку, Волков снова ударил и опять промахнулся.
— Течение здесь, — пробормотал он, — так и несет острогу.
— Так уж и несет? Ладно, научу, — сказала девочка, подходя ближе. — Подводите наконечник от хвоста к голове. И уж потом! Поняли? Рыба кидается вперед и как раз попадается. А вы? Вы держите наконечник позади спинного плавника, тут всякая дура успеет удрать. Ну-ка!
Плюнув в ладони, Волков опустил острогу в воду. Удар! Шест упруго завибрировал, и, торжествуя, Волков выкинул рыбу на берег...
Солнце все ниже и ниже клонилось к сопкам. Шелестела трава, остро пахло сырой осокой и свежей рыбой. Распластанные и вычищенные, они лежали на берегу речки, а рядом стояла трехлитровая полная икры банка. Помыв руки и нож, Алька села рядом с Волковым на бревно и, зажмурившись, втянула ноздрями душистый запах трубочного табака.
Не умолкая, шелестела мелкими камешками река. Мокрый Бич, лежа на берегу, рычал и клацал зубами, провожая взглядом перебирающихся через мелководье рыб. Одна за другой, а то и по нескольку сразу рыбины ложились на бок и, ожесточенно молотя хвостом, переползали через мель. Рыбы обдирали бока до мышц, но ничто не могло остановить их. Раз в четыре года рыбы, родившиеся вот тут, в озерке, из которого вытекала речка, и ушедшие из него в океан, вновь возвращались сюда, чтобы продолжить свой род, отнереститься, а потом погибнуть. Сколько опасностей их подстерегает в пути! Нерпы в устье реки; мели, перекаты и водопады в самой речке. Но ничто не может остановить рыб в их тяжелом, трагическом движении к родному озеру...
— Отправимся домой, пожалуй? — предложил Волков. — Пора.
— Ага. Сейчас я только рыбу сложу в мешки: засолю дома. На зиму. Соня, ты нас довезешь?
Тишина. Мягко шлепали копыта лошади. Лимонный шар луны выкатился из-за черного гребня холмов, налился белым светом и поплыл в фиолетовом небе, как светящийся океанский буек. Тот склон горы, по которому они ехали, стал серебристо-синим, противоположный погрузился во мрак. Невидимая тропинка крутилась по склону, и лошадь, на которой сидели Волков и Алька, сама выбирала дорогу. А может, дорогу показывал Бич? Он катился впереди лошади синим клубком, и будто сматывалась с этого клубка голубая ниточка тропинки.
Конечно же, Волков не взгромоздился бы на лошадь, хотя Алька и уверяла его, что Сонька может даже троих свободно увезти, ездили же они несколько раз на речку втроем: она, Лена и Толик. Волков отказывался, но потом Алька, сидя на лошади, стала засыпать и даже чуть не упала. И тогда Волкову пришлось тоже влезть на лошадь.
Покачивались горы, небо, Алька. Она сидела впереди, держалась за гриву; Волков тоже держался за гриву, пропустив свои руки под руки девочки. Откинув голову ему на плечо, она спала, и Волков ощущал тепло ее обмякшего тела и сильные, ровные толчки сердца.
СТАРЫЙ ДРУГ САШКА ФИЛИНОВ
Была глубокая ночь, когда они приехали в поселок. Алька вначале сказала, что тоже пойдет к Матери в гости, но потом решила, что хоть капельку, ну хоть чуть-чуть подремлет, и, сбросив ботинки, легла не раздеваясь на кровать. Она тотчас заснула, и Волков, накрыв ее одеялом, потушил в комнате керосиновую лампу. Где именно происходил «дружеский ужин», особенно гадать не приходилось: дом Матери стоял у самой бухты. Именно оттуда слышались обрывки каких-то мелодий.
С банкой икры Волков направился в сторону музыки. Мягкая пыль скрадывала шум шагов, и он слышал, как в глубоком небе кричали ночные птицы.
Бич его догнал, ткнулся носом в колени и деловито затрусил к дому Матери. Горел там свет, из распахнутых окон доносились возбужденные голоса и ухающие звуки трубы. Волков толкнул дверь, Бич тотчас прошмыгнул в дом, вошел. Мать, она сидела во главе длинного широкого стола, помахала рукой — давай сюда, подвинула стул возле себя, и Волков сел за стол. Накурено тут было до сизой мглы, и в этой мгле покачивались желтые лица усатого капитана «Кайры», Аркахи Короеда, мерно двигающего челюстями, толстолицего широкоплечего мужчины, что-то сосредоточенно разглядывающего в своей тарелке, и бородатого мальчишки, погруженного в чтение толстенной книги. Были тут еще несколько мужчин и женщин, незнакомых Волкову, да под столом грызли кости два пса, к которым тотчас присоединился и Бич. Вели собаки себя прилично, не ссорились, видимо, встречались они в таких условиях уже не в первый раз.
— Не помешаю? — спросил Волкова капитан «Кайры». Был Ваганов в одной тельняшке, а на его плечах возлежали начищенные до жаркого блеска извивы громадной трубы — баса. Не дождавшись ответа, моряк-музыкант присосался к мундштуку, и труба густо пророкотала.
Очень хотелось есть, и Волков нетерпеливым взором обозрел стол: картошка, соленые огурцы, большие куски мяса, ломти янтарно-красной чавычи в мисках, груда душисто попахивающих копченых кетин, а из большой закопченной кастрюли торчали красные шиповатые лапы крабов.
— Ешь, — сказала Анна Петровна Волкову, пододвигая чистую тарелку и стакан. — На острове «сухой закон», но сегодня я разрешила немного выпить мужчинам: впереди месяц забоя. И уж там ни-ни! — И, по-видимому, продолжая спор, она сердито сказала Короеду: — А я говорю, нам такого плана по забою не осилить. Ленка еще в прошлом году предупреждала, что стадо котиков почти не увеличивается, а значит...
— Жизнь бурно прет вперед, Мать, — усмехнувшись, сказал Короед, с хрустом ломая крабью лапу. — И пущай кот поспешает за нашими планами, ежели хочет выжить... Эй, Толик, ну-ка почитай нам вслух.
— Отстань, — пробормотал мальчишка, сердито сверкнув очками.
— И в этом году Ленка просигналила с Большого лежбища: мало котишек, подходы жидкие, — продолжала Анна Петровна. — А значит, что? Вот притопаем мы на лежбище и разведем ручками. Хозяин утвердил планы, пускай он их сам и выполняет.
— «Кайра» пойдет на лежбище? — спросил Волков.
— Да. Только вначале забежит в бухту Каланью, продукты забросим туда. Там у нас один ученый мужчина робинзонит, каланов изучает. А потом в бухту Урилью заскочим. Гвозди и инструмент туда надо доставить, а потом...
— Скажи капитану «Кайры», пускай возьмет меня с собой. Поживу месячишко на острове. Только не знаю, где лучше: на Большом лежбище, что ли?
— Там бьют котов, а это не особенно-то приятное зрелище, — сказала женщина, потом задумалась, достала папиросы и закурила. — Послушай-ка, а не пожить ли тебе в бухте Урильей? — Она наклонилась к нему, жадно затянулась дымом. — Там дом, и в доме есть все: кровать, стол, табуреты. Правда, ремонта он требует, но ты же умеешь держать в руках топор и пилу?
— Умею, Мать, — сказал Волков, слушая женщину с интересом. Но тут раздался шум — это лошадь просунула голову в окно, видно, решив полюбопытствовать, что здесь происходит. Нисколько не удивившись — видно, лошадь могла вот так, запросто приходить в гости, — Толик вынул из кастрюли крабью лапу и подал лошади. Та взяла ее как трубку в зубы и, всхрапнув, исчезла. Волков удивленно покачал головой, ему все больше и больше нравились и островитяне, и лошадь, и Бич, хрупающий кости под столом. Мать тронула его за плечо, и Волков сказал: — Ну, выкладывай. Дом надо отремонтировать, да?
— Надо. Вот так, — Анна Петровна провела ладонью по горлу. — Так вот: лежбище там запретное. Сколько сил мы с Ленкой угробили, чтобы запретить на нем забой. Правда, вопрос пока окончательно не решен и Хозяин еще может выкинуть какой-нибудь номер, но я все равно не разрешу там промышлять котишек. Сама с ружьем встану, а не пущу никого.
