Ирина Стрелкова - Знакомое лицо
Евдокимов глянул на Фомина злющими глазами и прошипел:
— Ну видел я его, видел! Со спины! Васька на лестницу поворачивал. Больше я ничего не видел. Никаких фотоаппаратов. У Васьки в руках ничего не было. Все, Николай Палыч! За остальным вызывайте на допрос! — Евдокимов демонстративно зажал рот ладонью.
Фомин поспешил оставить Евдокимова в одиночестве. «Значит, Васька там все-таки был… Один или с братом? Васька уходил с пустыми руками. Возможно, он только караулил в коридоре…»
Вниз по течению лодка шла легко.
У Фомина сложился полностью план расследования кражи в клубе.
Володя забежал на почту и отправил Татьяне двадцать рублей. Все, чем он может ее поддержать при переходе с мини на макси, черт бы побрал капризы моды! В кармане осталась трешка и мелочью рубль с чем-то. На сегодняшний вечер должно хватить. К счастью, в Путятине все еще нет вечернего кафе. До зарплаты остается неделя. Ничего, не привыкать. Продержимся, начнем помаленьку рыть молодую картошку.
Возле клуба толпились подростки в широченных штанах, украшенных понизу всевозможной металлической фурнитурой. Над уличной кассой висела табличка: «Билеты на все сеансы проданы». В вестибюле Володе преградила путь суровая старуха с красной повязкой на рукаве теплой кофты.
— Валерий Яковлевич здесь? — спросил Володя.
— Тебе зачем? — После кражи тут изображали строгость и бдительность.
— По делу. Я из музея.
Старуха окинула его запоминающим взглядом. Володя невольно поежился. Ну прямо как в «Пиквикском клубе». Когда мистера Пиквика посадили в тюрьму, какие-то мрачные типы принялись изучать его лицо. В те времена это заменяло фотографирование преступника — анфас и в профиль.
— Иди! — мрачно изрекла старуха. — И не отклоняйся! Прямо к Шарохину!
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Володя предался размышлениям о том, что когда-то фотография произвела переворот в сыскном деле. Сегодня уже не встретишь детективный роман, где не фигурировала бы фотография разыскиваемого преступника или жертвы преступления. Любительский снимок, на котором кто-то выглядывает из-за кустов, уже в XIX веке давал сыщику важную нить…
Володе вспомнилась встреча в воротах монастыря. Что произвело тогда наиболее сильное впечатление? Диспропорция фигуры Петухова-старшего? Угроза в сиплом голосе? Нет! Самое сильное впечатление на Володю произвела внезапная потеря цветового восприятия мира. Лицо Петухова показалось ему черно-белым. И причина тут не в плохом освещении.
«Странно, странно, — размышлял Володя. — Собака видит мир черно-белым, человек — цветным. Однако сны у людей, как правило, не цветные, а черно-белые. Цветной сон может присниться человеку с расстроенной психикой, а также натуре, одаренной художественным воображением. Я уже не раз ловил себя поутру на том, что мне виделся цветной сон. У меня действительно есть дар художника: я рисую, писал стихи, теперь пишу документальную прозу о художнике Пушкове… И вот именно мне, натуре впечатлительной, человеку, видящему периодически цветные сны, кто-то показался черно-белым… Я увидел не лицо — живое, в движении, в красках, — а словно бы некий моментальный снимок базарного фотографа.
Однако, — продолжал философствовать Володя, — эти моментальные снимки (если принять за аксиому, что оптика бесстрастна) достойны самого пристального изучения. Достоевский писал, что человек не всегда на себя похож, а потому художник отыскивает тот момент, когда человек наиболее похож на себя, то есть «главную идею его физиономии». Очевидно, выдающиеся фотографы, иначе говоря, фотохудожники, умеют отыскивать нужный момент и передавать «главную идею физиономии». Халтурщики щелкают, не задумываясь. В результате бесстрастная оптика запечатлевает человека в тот момент, когда он на себя не похож. Приходишь и видишь на шести одинаковых снимках какую-то жуткую рожу, но это ты в тот момент, когда ты не похож на себя. Оптика не ошиблась, как не ошибается и вахтер в проходной. Мельком взглядывает на жуткую рожу, вклеенную в пропуск, и безошибочно узнает, ты это или не ты. Возможно, причина мгновенного узнавания в том, что вахтер лишь на краткий миг остановил свой взгляд на снимке. Миг, равный выдержке, которую делает фотограф. Глаз вахтера срабатывает, как оптика фотоаппарата…»
…Перед Володиными глазами завертелись радужные — цветные! — колеса.
«Кажется, я перенапряг воображение».
Он остановился, потряс головой и увидел, что стоит в полутемном коридоре перед дверью с черно-белой табличкой: «Фотолаборатория». В дверь врезаны новые петли, на полу белеют свежие стружки и опилки. Однако висячий замок размером с калач болтается на ручке двери. Значит, внутри кто-то есть. Володя прислушался. Да, там разговаривают, плещет из крана вода.
Володя осторожно подергал за ручку двери. Заперта на внутренний замок. Он хотел постучать, но рука самопроизвольно остановилась, затем нырнула в карман брюк, извлекла связку ключей. Володя с сомнением покачал головой, но пальцы сами нащупали плоский ключ от кабинета в музее. Оставалось вставить ключ в замок и осторожно повернуть.
«Да, Фома абсолютно прав — сюда подходит любой ключ, пилка для ногтей, перочинный нож и, возможно, любая мелкая монета».
Отпертая дверь со скрипом растворилась.
— Эй, ты! — приказал мальчишеский голос. — Быстрее! Засветишь!
Володя прошмыгнул в темноту и захлопнул за собой дверь. Никто не спросил, что ему тут надо. Люди были заняты делом. Тесно, голова к голове, они сгрудились у стола, где чуть теплился красный свет. Володя сделал шаг и оказался у кого-то за плечом. Теперь ему стало видно, что на столе в пластмассовой фотографической ванночке плавает большой белый лист и кто-то подергивает лист пинцетом.
На фотобумаге начали проступать тени. Мало-помалу обрисовались фигуры танцоров и чуть в сторонке — на табуретке баянист. По неясным еще фигурам и в особенности по баянисту можно было догадаться, что пляшут русскую. Парень вприсядку, а девушка кружится, разметав руки.
Володя примечал, как проступили пуговки баяна, вытаращенные глаза плясуна, лаковый козырек фуражки, но женская фигура все еще оставалась нечеткой, как в тумане.
— Стоп! — скомандовал голос Шарохина. — А то передержишь!
Пинцет ущемил фотографию за уголок, и перебросил в другую ванночку. Мальчишечьи головы переместились следом за фотографией. Володя уже сообразил, что попал на занятия детской группы. На него по-прежнему никто не обращал внимания. Этих лопухов можно было обворовать во время занятий.
— Выставочный снимок! — мечтательно произнес Шарохин. — Обратите внимание, как передано движение. Партнер схвачен, запечатлен, а она неуловима. Молодец, Анкудинов, ты делаешь успехи!
Услышав, кто делает успехи, Володя насторожился.
— Баяниста я бы отрезал, — заметил мальчишечий голос.
— Что ты! — Шарохин ужаснулся. — В позе баяниста такое старание! Такая истинная любовь к искусству!
— На выставку не пропустят, — сказал кто-то из мальчишек веско. — Верка требует, чтобы ее показывали во всей красе. Она любит позировать. А тут ее вообще не видать. Что вы, Верку не знаете? Как она скажет, так и будет, — вот увидите, на выставку не пройдет.
— И Жорка тут похож на идиота, — добавил тот, который предлагал отрезать баяниста.
— Ну и что? — обиженно отозвался Женя Анкудинов. — Какой есть, такой и получился.
— Жорка тебе попомнит! — предупредил веский.
— Не вижу идиота! — задумчиво произнес Шарохин. — Вы вглядитесь. Он пляшет. Он забыл обо всем на свете. Думает только о ней!
Мальчишки фыркнули:
— Так он же за Веркой бегает! Он ей жениться предлагал. Нам, говорит, квартиру дадут без очереди. А она вчера…
— Чтоб я не слышал у нас в студии грязных сплетен! — вспылил Шарохин. — Давайте все поздравим от души Женю Анкудинова с большим творческим успехом. На этом занятие объявляю законченным. Встретимся послезавтра, в три. До свидания, идите тихо. Чтоб мне на вас никто не жаловался! А ты, Женя, останься, доведи свою работу до конца.
В темноте мальчишки один за другим прошмыгнули мимо отступившего в сторону Володи. Без сомнения, теперь они заметили постороннего человека, но не проявили никакого интереса. Кажется, юные фотолюбители привыкли к визитам частных клиентов своего руководителя.
Однако Володя очутился в неловком положении. Оставшиеся за столом Шарохин и Женя не догадывались о его присутствии. Как теперь объявиться? Не придумав ничего лучшего, Володя кашлянул. Откуда он мог знать, что Женя такой пугливый! В ответ на тихое «кхе-кхе» раздался пронзительный визг. Потом Женя нажаловался Шарохину:
— Валерий Яковлевич! Чего они дразнятся!
— Ребята, кончай баловаться! — бросил Шарохин, не оборачиваясь. Как видно, Женю тут пугали не впервой.
— Это не ребята. — Володя сделал шаг. — Это я, Валерий Яковлевич. Из музея, Киселев.
