Илья Туричин - Братья
Флич стоял возле койки тяжело дыша, будто прибежал по крайней мере с окраины, и держался за сердце.
– Вас?… Забольел? - спросил Шанце.
– Нет… Эсэсовцы… Водопроводчик не придет.
– Нет? - Нос Шанце совсем опустился на подбородок. - Плехо.
– Ничего не "плехо". Встань у двери, - Флич энергичным кивком головы показал Шанце, где ему встать.
Шанце понял. Подошел к двери.
Флич мысленно скомандовал себе: не торопиться, не блох ловишь. Поднял металлическую ручку. Дверца щита не скрипнула и открылась легко, видимо, лейтенант ее предусмотрительно смазал. И оттого что щит так легко открылся, Флич успокоился. Подлез под койку, вытянул из-под плинтуса два тонких звонковых провода. Гайки-клеммы оказались туго затянутыми, но под пробками лежал ключ. Все предусмотрел господин Чурин. Флич ослабил гайки, сунул под них оголенные концы проводов и снова затянул. Потом вывинтил верхнюю вторую слева пробку и тут сообразил, что жучка делать не из чего. Он растерянно огляделся.
– Шанце, - позвал он. - Из чего делать жучок?
Немец не понял.
Флич показал ему пробку и замысловато повертел вокруг нее пальцем. Шанце пожал плечами.
– Про-во-лоч-ка… Маленькая, - раздельно произнес Флич.
– О!… Про-во-лош-ка… - Шанце подошел к своему шкафчику, открыл ящик, стал рыться в нем. Потом протянул Фличу пробку.
– Эс ист гут… Хорошо…
Флич взял у него пробку и повертел в пальцах. Она ничем не отличалась от той, что он вывинтил. А Шанце говорит "гут". Он ввинтил ее вместо перегоревшей и закрыл дверцу щита. Сейчас он вернется в артистическую и, если свет не горит, найдет проволочку и придет сюда снова.
В дверях он остановился.
– Шанце. В девять, - и для верности показал девять палцев.
Шанце кивнул и легонько стукнул Флича по плечу.
Флич деловито устремился к выходу, проходя мимо эсэсовца, он показал ему пропуск и сказал:
– Пойду проверю. Может, еще вернусь!
Эсэсовец ничего не понял и равнодушно посмотрел ему вслед.
Еще в коридоре Флич увидел в проеме двери артистической свет. Слава богу!
Танцовщицы без стеснения переодевались. Федорович стоял у окна спиной к ним. Он никогда не смотрел на "жалких грешниц", когда они переодевались. В углу оркестранты играли в карты.
Флич переодеваться не торопился. Он включил электрический утюг и стал ждать, пока нагреется.
В комнату заглянула Гертруда Иоганновна.
– Оркестранты - в зал.
Оркестранты бросили карты, торопливо подхватили инструменты и ушли.
– Девочки, шевелитесь. Как у вас, Флиш? - спросила она по-русски.
– Аппаратура готова, фрау Копф.
Она улыбнулась ему серыми глазами и сказала:
– Начало сегодня ровно в девять.
В ресторане стоял гул. Офицеры и штатское начальство уже расселись за столиками, откупоривали бутылки, нетерпеливо выпивали. Звенели бокалы, звякали о тарелки ножи и вилки. Табачный дым уплывал под потолок к люстрам.
Штурмбанфюрер Гравес встречал бригаденфюрера Дитца на улице. Когда подкатил серый "Мерседес", подскочил к машине и открыл дверцу.
Первым из машины вылез Дитц, широкоплечий, грузный, с тщательно выбритым гладким розовым лицом под фуражкой с высокой тульей. Выбравшийся за ним полковник фон Альтенграбов казался рядом с ним игрушечным, ненастоящим.
Он ни за что бы не поехал с бригаденфюрером в одной машине, но положение хозяина города обязывает.
– Мой бригаденфюрер, мы ждем вас, - сказал Гравес и сделал широкий приглашающий жест в сторону входной двери.
"Мерзавец! - сердито подумал фон Альтенграбов. - А меня здесь нету?" И сказал надменно, глядя мимо Гравеса:
– Идемте, бригаденфюрер.
В ресторан Дитц и фон Альтенграбов вошли плечом к плечу.
Офицеры вскочили. Шум утих.
Гертруда Иоганновна двинулась навстречу, сияя улыбкой.
– Господин бригаденфюрер, для нас большая честь принимать вас.
Дитц поднял светлые густые брови.
– Фрау Копф, хозяйка нашей гостиницы, - сердито представил ее фон Альтенграбов, бросая хмурые взгляды по сторонам: не смеется ли кто? Лица офицеров были серьезны.
– Благодарю вас, фрау Копф, - улыбнулся Дитц и согнул кренделем руку.
Гертруда Иоганновна продела в крендель свою, и так, под руку, они проследовали к столику возле эстрады. Фон Альтенграбов вышагивал сзади, а следом - довольный Гравес.
Гертруда Иоганновна церемонно усадила гостей за столик, извинилась и вышла.
Бригаденфюрер махнул рукой.
– Садитесь, господа! Мы славно поработали, теперь славно повеселимся.
Он не важничал и слыл "простецким парнем" в своем кругу. И иногда лично делал черную работу в застенках СД.
Невидимый за занавесом оркестр заиграл марш. Занавес дрогнул, раздвинулся, и все увидели на эстраде большой портрет фюрера, обрамленный зеленой еловой гирляндой. На нем скрестились лучи прожекторов.
– Хайль Гитлер! - крикнул фон Альтенграбов.
– Хайль! - дружно ответило несколько десятков глоток и вскинулось несколько десятков рук.
– Зиг!
– Хайль! - охотно проревел зал.
– Зиг!…
Солдат возле двери рванул ручку рубильника.
Свет погас.
И в то же мгновение возникла непонятная яркая вспышка.
Штурмбанфюрер почувствовал невыносимую боль в ушах, словно в них внезапно вбили гвозди. Ускользающее сознание зафиксировало падающую люстру. Она ослепительно сверкнула в луче прожектора.
7
Без четверти девять Шанце отослал поварих чистить картофель во двор. Собственно, чистить его можно было и на кухне. Но там стояла несусветная жара, занудный вентилятор, несмотря на наступивший вечер, гнал горячий сухой воздух. Не надышишься. И потом жалко этих немолодых женщин. Он привык к ним, а если когда и прикрикивал на них, то не со зла. И они понимали это. И раньше, бывало, чистили картофель во дворе. Выносили потертые табуреты, бак с водой, ведро для очисток. Присоединялась синеглазая Злата. Сегодня Златы не было. Вместо нее - два потных неуклюжих солдата. Пусть сидят в посудомоечной. Злату бы он выгнал во двор.
Шанце отослал поварих, а сам остался. Нельзя уходить всем. У дверей - эсэсман. Кто его знает, еще взбредет в голову сунуться в его клетушку. А там - тонкие провода тянутся из-под дверцы щита под койку. Даже если и не заподозрит ничего, зацепит ненароком, оборвет.
Шанце подхромал к плите, втянул длинным носом воздух: не горят ли отбивные? Прихватил полотенцем край большой сковороды, встряхнул ее. Пожалуй, пора сыпать лук.
Но не посыпал. Скоро девять. Кто их будет есть после девяти?
Он почему-то вспомнил своего генерала Клауса фон Розенштайна. Сколько лет кормил! Не злой был генерал. Вежливый, Бисмарка читал и еще кучу книг. Ученый. Такой осторожный человек был генерал, а и его захлестнула коричневая чума. Старый уже, а туда же, на фронт запросился.
Сам Гитлер позвонил ему по телефону.
– Да, мой фюрер! Готов, мой фюрер! - кричал генерал в трубку, и глаза его блестели, а усы топорщились.
И он пошел сеять смерть. И фельдфебель Гуго Шанце с ним. И генерала разорвало на куски. Хоронили сапоги да фуражку.
Нет, не надо было ему на войну идти. Да ведь это как угар. Норвегия, Франция, Бельгия… Наци забили его старые мозги своим мусором.
Чего это вспомнился вдруг генерал?
Нет, зло не может быть великим. Только добро. Только добро…
Без двух минут девять. Шанце ушел в свою клетушку. Закрыл дверь.
Два тонких провода тянутся от крышки щита под койку. Выдернуть - и ничего не случится. Ничего?… Господам офицерам подадут свиные отбивные с луком и жареным картофелем соломкой. Картофель будет вкусно хрустеть на крепких зубах. А потом они разъедутся и станут стрелять, мучать, вешать…
Нет, добро не может смириться со злом. Им не ужиться на одной земле… Раздался грохот. Каморку тряхнуло. Лампочка мигнула несколько раз и погасла. Что-то посыпалось на голову. Потолок валится?
Шанце машинально закрыл голову руками. По руке больно ударило. Рядом на кухне что-то падало, гремело, звенело, шипело.
Шанце оторвал руки от головы, присел на корточки и стал шарить в темноте. Вот они, провода. Он, не выпуская их из пальцев, шагнул к щиту, выдернул и начал сматывать в клубок. Провода надо убрать. Набегут ищейки. Он сунул клубок в.карман и вышел на кухню.
Света не было. Дверца плиты открылась, головешка вывалилась на пол и чадила. Под ногами захрустели обломки.
– Что случилось? - крикнул он.
Никто не ответил. Эсэсман куда-то подевался.
Шанце подковылял к плите. Она оказалась заваленной белыми обломками. В потолке зияла дыра, пересеченная железной рельсой.
Полено на полу дымило. Он подхватил его полотенцем, поднял над головой.
– Эй, кто-нибудь!
Из посудомоечной показался солдат.
– Это вы, господин фельдфебель?
